Вот и подошла к концу эта история... Последняя часть. Надеюсь, что вам понравилось.
***
Сегодня мы заняли в кофейне самый большой столик. Конечно, ведь нас было пятеро! Мальчишки, правда, на месте не сидели. Иногда прибегали попить «Сливочного пива» и куснуть лимонный пирог, но тут же уносились к столу с играми, с гиканьем играя там в мини-баскетбол (настольный, конечно). Хорошо, что поутру народу было не много, и никому они не мешали.
Взлохмаченный, хмурый и молчаливый Михаил пил свой волшебный чёрный кофе. Под его глазами тенью залегли тёмные круги, а пальцы были сбиты не хуже, чем у Бонкина после драк. Даже качественней. Конечно, кто же по камню-то колошматит?
В общем, ощущала я себя как-то неловко. И на Мишку старательно не смотрела. Смотрела на Вениамин Анатольевича. Он, кстати, разделял мою любовь к «вкусному, но не честному кофе» с добавками, и потому взял себе «Пряничный капучино». Выглядел старик тоже не очень – набрякшие веки и красные прожилки, исчертившие белки глаз.
Ну да эта ночь всем нам далась не просто… Только мальчишки проснулись, как не в чем ни бывало – свежие, как майские розы, и жизнерадостные, как щенята. Дети, одно слово.
- Почему ты мне не сказала? – Михаил задавал этот вопрос с упорством машины. Снова и снова. С одной и той же интонацией.
Я вздохнула. И ответила то, что повторяла уже раз десять:
- Потому что ты меня бы не пустил.
- И не пустил бы.
- Ну, вот и не сказала.
- Ну, вот и…
Наверное, он хотел сказать «дура». Но удержался. Лишь зыркнул на меня мрачно. Сначала – на меня. А потом – на деда.
Да, Мишка все же узнал, что я не вернусь. Узнал от деда. Хорошо иметь дело с полицейскими и военными – они не поддаются настроению и чувствам. А делают то, что сделать не обходимо. Так что Михаил не остался дожидаться меня у камня, чего я боялась, а спокойно сел в машину, и поехал к Вениамину Анатольевичу и Вильке. Ну, может, не очень спокойно. Но поехал. А по приезду все немедленно и узнал. И вот тогда… Эх. Я снова покосилась на разбитые костяшки Мишкиных пальцев.
- Девочка ты моя…
Дед твердил эту фразу с самого утра. С самыми разными интонациями. И ничего не мог больше сказать. Хотя нет… кофе ему, кажется, помог. Может, и правда магический? Вот, продолжил: - Девочка родная моя. Ах, старый я дурак. Как же я тебя отпустил? Как же ты выжила? Как смогла?..
Теперь меня сверлили две пары глаз. Одна пара карих, и одна – светло-серых, как зимние льдинки. С одинаковым выражением вопроса.
А что я могла тут сказать? Только пожать плечами:
- Полукровкам же не опасно быть в Холмах.
- ?!
Какое дружное непонимание. А ведь все было просто. Ладно, для меня – просто. Потому что мне-то уже объяснили. Я покрутила в руках ложечку, и начертила ей на скатерти угловатую спираль. А потом перечеркнула ее решительной чертой. Получился такой своеобразный знак… означающий «разбить предначертанное». Из книг Крапивина. Очень для меня подходящий знак
- Ну, судьбу королевских близняшек отслеживают… – начала я неохотно. – О них все знают. Наследные же принцы. Верней, один Наследный. А второй – так, запасной вариант. Потому парами и рождаются, чтобы замена была, если что случится… да?
Дед отвёл взгляд и нехотя кивнул. Он ведь соврал мне. И теперь я это знала. Генри был эльфидом и наследником. Генри, а не Эрих. Эрих-то честно собирался просто жить и растить детей. Мальчишек. Вместе со мной. Как обычный человек. Но случайное несчастье перечеркнуло эти его планы. И не столько умирал он тогда, застигнутый смертью брата, как внезапным ударом, сколько перерождался. Принимал Силу, что осталась без хозяина.
Только вот… а если б все было иначе? Если бы мои мальчишки просто росли с папой и мамой? Ну, наверное, они бы все же знали, что полукровки. Бывали в Холмах. Все же родня Короля, не хухры-мухры. А если бы не родня? А если эльфид не собирался создавать семью, и знать не знал, что у него родились дети от какой-то влюблённой человеческой дурочки? А если эта дурочка ещё и сдала бы малышей на попечение государству? Как сдали меня… ну и сестру, наверное, тоже. Просто её, левшу и потенциального эльфида, как и Вилли, сразу забрали в Холмы. Она-то меня утром и разбудила.
Вообще – это довольно странно. Проснуться, и увидеть саму себя, склонившуюся над кроватью. Саму себя, только… идеальную. Такую, какой ты бы стала, если бы все-все сложилось в твоей жизни удачно. С густыми сияющими волосами, без синяков под глазами, без выражения вечной настороженности, дрожащей в глубине зрачков. Без шрамов и синяков на руках. Да ещё и одетую так, как каждая девочка мечтает, впервые читая о балах.
Я хлопала глазами и любовалась на это видение, когда под боком завозился, просыпаясь, Бонкин. Зевнул, потянулся, раскидывая ручки, и заулыбался, что называется, от уха до уха:
- Мама… Тётя Мариша! С добрым утром!
Так… прекрасное видение звали Маришей. И было утро. А я ещё не умерла. Странно, однако. Я села, и потянулась не хуже Бонкина. Подхватила мальчишку, устроила у себя на коленях. Обняла. Поверх его макушки посмотрела снова на совершенно одинаковую со мной девушку:
- Ты кто ещё такая?
Наверное, вопрос прозвучал хмуро и не вежливо. Но мне было не до дипломатии. Может быть, потому что я уже начала догадываться. Впрочем, она не обиделась. Ответила с улыбкой:
- Твоя сестра, Наташ. И ещё я эльфид.
- Тётя Мариша хорошая! Она со мной играет! – тут же вставил свои пять копеек в разговор сияющий Бонкин. И гордо добавил: – Это я её нашёл!
Ещё бы ему её не найти. Конечно, нашёл. Бонкин ведь тоже не сразу согласился жить без меня. Хотя ему все доступно объяснили. Ну, что в мире людей он пока просто не сможет. Его организму нужна магия. Нужна так же сильно, как еда или вода. Да он и сам ощущал, что тут ему лучше. И папу он, конечно, очень любил – ещё с того времени, когда мог с ним говорить только через Камень. Но ведь и меня он тоже любил! А тут его оставили без мамы. Так что мой мальчик упрямо сбегал из дворца, пытался найти выход в наш мир. И забредал порой в весьма странные места. Туда, где его папаша-король и не побывал бы никогда, если бы ему не приходилось отлавливать беглого отпрыска.
И вот однажды, в маленьком окраинном кафе (Или в таверне? Или что у них там?) мальчишка кинулся со всех ног к своей маме. К той, кого принял за маму. А как было не принять, если мы похожи, как две капли воды? Эрих это тоже, конечно же, заметил. Потому никаких вопросов и не возникло. Дед тогда уже был в нашем мире со своим воспитанником, и ничего не знал. А Мариша стала няней для Вонки. И, надо думать, мальчишка не всегда помнил, что она все же не мама. При мысли об этом меня покалывала острой иголочкой непрошеная ревность.
Но все это я узнала уже позже. Когда мы с Маришей поболтали обо все за чашкой чая, как и подобает двум сёстрам. И, надо сказать, быстро нашли общий язык и прониклись друг у другу симпатией. Даже обидно, что в детстве у меня не было такой вот подружки, понимающей все с полуслова.
Я вздохнула, и мотнула головой, отгоняя воспоминание. Покосилась на Мишку. И пояснила деду:
- В общем, вы же никогда не задумывались, сколько на самом-то деле ваших полукровок среди людей. А, вероятно, не мало. Ведь не все эльфиды живут под Холмами. И у этих полукровок рождаются дети. Причём, иногда – опять же не от людей. А если и от людей – частичка крови все равно остаётся. А потом мы удивляемся, почему сейчас у многих такие странные способности. И почему так изменились наши сны…
- То есть, ты наша, Наташа? И мы все можем вернуться жить в Холмы?
Вениамин Анатольевич буквально просиял от такой новости. Михаил, напротив, насупился. Опустил голову. А я мерно постукивала ложечкой о стол. Как метрономом.
- Бонкину придётся вернуться, ему там лучше. Тут, у нас, у него ведь снова начнутся истерики, да? Но, думаю, иногда он будет гостить у Вилли. Придётся нашему папе его отпускать, никуда он не денется. Это же и мой сын, и я от него не отказывалась. А я буду отпускать Вилли к брату. И это будет хорошо. Это будет правильно.
- А ты, Наташа? Что будешь делать ты?
Кажется, я только вчера в этой самой кофейне уже слышала этот вопрос. Правда, в другом исполнении. Какое редкое единодушие у них, однако! Я отсчитала пять ударов ложечки. И ответила:
- А я буду жить. Просто – жить. Здесь. Я люблю этот мир, с его ветрами, восходами и закатами, ночами и днями, осенью, зимой весной и летом. У вас там все, конечно, очень волшебное. Но и очень… застывшее. А я люблю движение.
Я улыбнулась, смягчая этим немым извинением свои слова. И подумала, что Генри, брат Эриха, видимо тоже очень любил движение. Очень-очень. Иначе не выбрал бы своим хобби байки: ветер и скорость.
Михаил поднял голову. И смотрел теперь на меня, не мигая. Змеиный какой-то взгляд, прямо спрятаться хочется. На всякий случай я улыбнулась и ему. И покрутила на пальце колечко. Вернее… хотела покрутить. Но не смогла, потому что никакого колечка у меня не было. И Вениамин Анатольевич заметил это:
- Наташа?! Вы… отказали моему сыну? Отцу ваших детей?
Я смущённо кивнула. Да. Так оно и было. Я вернула кольцо Эриху, Королю Эльфидов, живущих под Холмом.
- Но… почему?
- Но… почему?
Эрих держит на раскрытой ладони кольцо, и его голос дрожит от обиды. Прекрасный эльф… он почти не изменился за эти годы. Зато я из наивного котёнка, готового бежать к любой протянутой на встречу руке, превратилась в уличную независимую кошку. Которая не только не побежит к людям, но десять раз подумает, повернуть ли ей вообще голову на чье-то: «Кс-кс-кс!» или не стоит? Эх, Король… где ты был все эти годы, пока моя шкурка обрастала шрамами а я сама дичала, как тот пресловутый Лис из «Маленького принца»? Как ты мог нанести самый страшный из шрамов, что остались на душе? Отнять у меня ребенка?
Обидой своей упивался, даже не выяснив, что же случилось на самом деле? Ну, вот и упивайся дальше, если не поумнел. Я отвожу глаза от его глаз, и теперь смотрю только на кольцо. Пожимаю плечами:
- Я изменилась. Ты изменился. Пять лет – это не кот наплакал. Это много-много дней. И все эти дни мы как-то жили друг без друга? Значит – можем?
Я снова вскидываю глаза, встречаясь с ним взглядом. Теперь уже глаза отводит он. И я смягчаюсь:
- Я ведь не собираюсь пропадать. Наоборот – теперь-то мы будем часто общаться. У меня и сын здесь, и сестра. Буду заходить в гости. Так что захочешь – повторишь своё предложение. Через годик, не раньше. А нет – так друзьями станем. Это уж наверняка.
Я говорю, и ощущаю, как ему это все не нравится. Как хочет он просто сграбастать меня, и никуда не пускать. Но я не могу остаться.
Не могу, потому что меня зовут. И я это слышу. Не ушами. А так. Сердцем, что ли? Или душой? «Наташа! Наташа! Наташка!!! Чертов камень, выпусти её! Выпусти, пока я тебя на разнёс на фиг в щебёнку! На-та-шка!» - надрывается там, наверху, невидимый Мишка. И глухие удары о камень я тоже слышу. И отзвук боли – после каждого.
- Отпусти со мной Бонкина. Мальчишкам сегодня стоит побыть вместе. А вечером я его верну.
Я прошу Эриха об это тихо. Очень тихо. Шёпотом совсем. Потому что ему это тоже не понравится. Причем сильно. Прошу – и сгибаю его пальцы. По одному. Заставляя сжать кольцо в кулаке. – Да и дед соскучился.
Против этого аргумента он устоять не сможет, конечно.
Над нами – светлое небо. Не то день, не то вечер, не то утро. Не понять. Как не понять, весна сейчас, прохладное лето или ранняя осень. Безвременье какое-то. Как они тут живут, без ночи и без зимы? Я бы не смогла.
- Понимаете… мне ведь тогда было едва 19 лет, когда мы с ним встретились. И я год, как вышла из детского дома. Ничего не знала, никому не была нужна. На фестивали эти ездила, словно сбегала в сказку. Вроде и все равно одна, а вроде и люди вокруг. А с людьми-то уже и не одна. И тут – он. Эрих. Красивый, как картинка в книжке. И тёплый. А я… ну… замёрзшая была. Совсем. Не физически, а так. В душе. Конечно, мне тогда казалось, что он самый-самый лучший. Самый-самый мой.
- А теперь?
- А теперь я уже знаю, что я могу жить и одна. И что я – справлюсь. Да и не буду я одна-то больше никогда. У меня Вилька есть, и Бонкин, и вот… вы. Самый лучший дедушка на свете. Даже если вы уйдёте от нас, вы же все равно – есть. А Эрих пусть сам решает, есть он у всех нас, или как.
- Не уйду я, Наташенька. Не уйду, девочка моя. Куда я без вас теперь? Эрих большой, он сам справиться. Да и за Вонки теперь есть, кому присмотреть. А вы - мой дом, моя семья. Эльфиды ведь не стареют по-правде. Они всегда выглядят так, как себя ощущают. Так что я сначала смертельно устал, потому и постарел. Потому и из Холмов ушёл: и за Вилли присмотреть, и умереть здесь, среди людей. Там-то я умереть вообще не могу.
- Не надо умирать, что вы! - Не на шутку испугалась я. - Давайте мы вас будем как-то лечить? Что бы вы опять помолодели.
Мой гном тихо рассмеялся. И подмигнул:
- Так я уже, Наташенька, разве ты не заметила? Просто я теперь дедушка. И никем больше быть не хочу, раз вы у меня есть.
Глаза старика подозрительно блестели. Да и мои, надо думать, тоже. Так что я поспешила отвернуться. И услышала напряжённое:
- А я?
Михаил смотрел исподлобья, и пытался согнуть ложечку в замысловатый вензель. Я мигнула, пытаясь придумать, на что бы перевести беседу. Но не успела. Потому что он переспросил – все так же напряжённо:
- А я? Я – есть? У тебя.
Мы встретились глазами. И было нельзя промолчать. И было невозможно соврать. А отвечать правду мне очень не хотелось. Это как в пропасть шагнуть. Страшно.
- И ты. Есть.
Радостно возопили у стола наши пацанята – кто-то кому-то загнал мяч в сетку. Пальцы Михаила оставили в покое ложечку. Он молча, без улыбки кивнул мне. И сделал глоток кофе. Того самого, в котором есть магия. Интересно, научусь ли я варить такой? Для него. Или все же для Эриха?
А, успею ещё решить! Ведь мне только двадцать пять. И жизнь едва началась!