Глава 30
Одна маленькая тайна классификатора.
- Да, Сиалит сейчас полностью базируется в одном органе – вашем сердце,- сказал Верховный Магистр, стряхивая с рук остаточную магию. - Правда, он немного не камень – больше на сироп похож, но теперь можно приступить к его твердению. Думаю, когда он достигнет состояния пластичной глины, вы сможете отправиться в Каменному Древу, чтобы извлечь камень.
- Это не опасно? - строгий Лансер ни на секунду не выпускал из виду руки Магистра, словно боясь пропустить что-то очень важное.
- Не опасно, если не пропускать прием эликсиров и не есть артефакты, после которых приходится изымать чужеродную магию.
Вот зараза, припомнил-таки. Да не ела я больше камни. Один раз только откусила от джиразоли, небесного опала, похожего на леденец, а потом все утро маялась от головной боли и ехидных замечаний Лансера, что у него супруга, оказывается «пьяньчужка» - не может устоять перед какой-то бесцветной смолой. Всю жизнь мне будут припоминать?
- Сколько на это потребуется времени? - это уже я спрашиваю, потому что два месяца пила концентрированную гадость, но с каждым днем мне это давалось все хуже и хуже, и даже Гирины сиропы уже не помогали.
- Месяц,- Магистр смешал ингредиенты в пробирке и протянул мне новый вид эликсира. Я принюхалась и не почувствовала никакого запаха, а потом чуть-чуть капнула на язык – тоже ничего. От радости, что новое средство не мучает меня так, как предыдущие два, я залпом выпила эликсир. Через десять минут меня накрыло послевкусием. Жуть. Гадость. Бееее. И даже вода не помогла – ощущение хозяйственного мыла на языке так и оставалось.
- И это пить еще месяц? - я не находила правильных цензурных эпитетов к этой подставе.
- Дважды: утром и вечером.
Боже, храни королеву! Больше никаких мыслей в голове.
Пока Лансер провожал Магистра, я вновь уселась за его стол и принялась листать классификатор. Интересная книга, жаль, вынести нельзя.
Все знания, что мне давал Палиот, я вечерами проверяла с этим фолиантом. Я восхищалась Айсе, которая в одном месте собрала столько сведений про камни, описала их доступным языком, привела иллюстрации, от которых просто дух захватывало. А еще на полях были записи, предназначенные Леонидасу Руху, сыну императора.
Поначалу я старалась не читать, когда под моими пальцами начали появляться строчки, начинающиеся со слов «дорогой Леон», «милый мой принц» или «любовь литомага», но, прочтя один раз пару строк, поняла, что в этих посланиях нет ничего личного и интимного, больше похоже на разговор с коллегой или оппонентом, или мысли на бумаге.
«Как думаешь, милый, возможно ли перезапустить магию у «пустышек»? В некоторых книгах упомянуты сильные литомагии, которые были способны из «огневика» сделать «водяного»».
Хм, я про перенаправление слышала, в некоторых книгах даже читала, но пока с трудом понимала, как заставить магию работать при всех положительных условиях, а тут заведомо одни отрицательные стороны. Похоже, Айсе, не только теоретик, но еще и экспериментатор, потому что после к этой строке было приписано: « Получилось…только пока не понимаю как».
«Попробовала поговорить с профессором Ловером по поводу поиска камня, способного заменить Сиалит. Итог: сильная головная боль и вконец испорченные отношения с профессором. Не любит он новых веяний в магии».
Не любит новых веяний в магии, причем очень-очень давно, если верить рассказам деда Горача.
«Как бы я хотела, любимый Леон, найти такое средство, при котором тебе бы не пришлось расставаться даже с каплей своей крови. Как же я хочу закрыть Врата навсегда!»
Не она одна хотела, потому что следом шла приписка твердым размашистым почерком: «Я бы от этого тоже не отказался, милая Айсель, но я всегда помню, что мой долг перед империей – отдать свою кровь до последней капли, если понадобится».
Может, этот долг на них так влиял, и они не позволяли в этой переписке ничего личного, теплого, душевного? Как-то не вязался образ возлюбленных, которые плечом к плечу встали на пути тварей из Врат, и эта лаконичная и сухая переписка. Или, возможно, они и не были влюбленной парой?
«Дорогой Леон, наша помолвка затягивается, а я мечтаю о свадьбе, красивом голубом платье и о тебе возле одного из Древ, только пока не могу выбрать возле какого. Дождемся ли мы когда-нибудь своего счастья?»
И вот вроде вопрос, которым задаются влюбленные, но странное ощущение, словно они вдали друг от друга и пересекаются только на страницах этой книги.
«Айсе, прости, но мы же обсуждали, что разговоры о свадьбе ни к чему не приведут. И не предсказание тому виной, а отсутствие любви с моей стороны. Мои чувства к тебе не изменились».
Как-то даже жаль этих двоих, особенно вспоминая, что в конце их изысканий и этой переписки их ждало не триумфальное шествие после закрытия Врат, не свадьба, о которой мечтала Айсе, а забвение. Никто о них не вспоминает, только сухие сточки в докладе, переписка и все…даже портретов нет.
Я медленно рисовала пальцем узоры на белом листе в конце книги, а сама рассматривала Дорона, который ввалился в кабинет совсем недавно и уселся на диван, закинув ноги на подлокотник.
- Ты сегодня не пришла на урок, клубничка.
С тех пор, как я впервые смогла осознанно поднять в воздух лист бумаги, моим обучением воздушной магии занимается Дорон. Пришлось разбить уроки с Палиотом на два, и вторую часть отдать в распоряжение пирату. А он снова заигрывает, веселится, засыпает комплиментами, и уверяет, что ждет моего освобождения из плена. И мои попытки вразумить его, высказать, наконец, свое «нет» его ухаживаниям ни к чему не приводят – я словно со стеной разговариваю. Только слышу почти те же слова, что прочла на полях классификатора у Айсе: «Древо навеивает чувства, за которые я не могу поручиться и сказать с уверенностью, что они точно мои и точно Лансера».
Но вот что интересно, сказать, что чувства навеяны магией я тоже не могу. А чувства есть и, к сожалению, не в пользу пирата. А как могло бы все проще получиться, выбери я Дорона.
- Магистр приходил – отвлек, а после мне не захотелось заниматься – он мне новую пытку придумал, вот сижу и перевариваю.
- Давай поговорим о нас, клубничка,- Дорон пересек кабинет и навис надо мной в ожидании ответа, разглядывая мое лицо пытливо, требовательно. Какой он все-таки прямолинейный: решил – поговорил, и хоть трава не расти.
Я же не обратила на его слова никакого внимания – под моими пальцами проступал портрет молодой женщины. Веселая улыбка – первое, что бросалось в глаза. Ясные умные глаза, яркие, зеленые, притягательные. Тонкие черты лица, заостренные скулы, пухлые губы, брови идеальной дугой. Волосы – каштановое море, волнами спускающееся по плечам. Фигура статная, с плавными изгибами и красивыми формами. Она стояла, слегка прижавшись к кому-то невидимому, занимавшему вторую половину чистого листа. А внизу под фигурой красивым каллиграфическим почерком выведено «Айсе Килау».
- Пленительная женщина,- хрипло пробормотал Дорон мне в ухо, и я недоуменно похлопала глазами, пытаясь понять: это он про меня или про Айсе. - Если бы она жила в наше время, непременно бы тебя бросил, а ею занялся.
И такие бархатистые нотки в голосе, что в пору обмахиваться веером и краснеть смущенно.
- Выпей водички, а то совсем охрип, пуская слюну на портрет,- хмыкнула, а сама принялась водить второй рукой по пустому листу. Вроде как с портретом Айсе помогло, возможно, мы и второго увидим.
- Тебе тоже налить? А то тоже в голосе слышится манящая простуда.
Дорон налил в два фужера воду, протянул мне, да так и застыл, глядя на проявившийся портрет мужчины. Да и я дар речи потеряла.
Слов нет.
Такими нас и застал Лансер, вернувшись в кабинет под заискивающие увещевания Лилы Бриши, делающей вид, что пытается его не впустить в кабинет, а то там «ТАКОЕ».
Такое!
Мы с Дороном одновременно подняли головы, посмотрели на Лансера, а затем уткнулись взглядами в страницу и снова зависли.
- Идите, Лила, у вас много дел,- услышала я голос Лансера, а затем стук закрывающейся двери. - Дорон, подвинься,- раздалось чуть позже над моей головой и упрямое пыхтение пирата. И молчание. Полное.
На листе рядом с Айсе нарисован мужчина. Он стоит рядом и не пытается обнять приникшую к нему женщину. Ровно, холодно, отстраненно. Точно так же, как стоит сейчас за моей спиной и смотрит на этот рисунок.
- Леонидас Рух-Блау,- прочел Дорон хрипло, а затем добавил. - Если бы я в детстве с тобой не обдирал коленки, не сбивал кулаки о твою челюсть и не отбил в десять лет у тебя Кати Тури, то сейчас бы без всяких сомнений сказал, что на картине изображен ты, Ланс.