„Die Philosophie hat es mit Ideen und darum nicht mit dem, was man bloße Begriffe zu heißen pflegt, zu tum, sie zeigt vielmehr deren Einseitigkeit und Unwahrheit auf, sowie daß der Begriff (nicht das, was man oft so nennen hört, aber nur eine abstrakte Verstandesbestimmung ist) allein es ist, was Wirklichkeit hat und zwar so, daß er sich diese selbst gibt. Alles, was nicht diese durch den Begriff selbst gesetzte Wirklichkeit ist, ist vorübergehendes Dasein, äußerliche Zufälligkeit, Meinung, wesenlose Erscheinung, Unwahrheit, Täuschung usf. Die Gestaltung, welche sich der Begriff in seiner Verwirklichung gibt, ist zur Erkenntnis des Begriffes selbst das andere, von der Form, nur als Begriff zu sein, unterschiedene wesentliche Moment der Idee.“
G.W.F. Hegel «Grundlinien der Philosophie des Rechts
oder Naturrecht und Staatswissenschaft im Grundrisse». §1
Деньги, взятые с их онтологической стороны, стороны права (а не интереса, как это делает Г.В.Ф. Гегель, вводя их понятие — см. «Grundlinien der Philosophie des Rechts oder Naturrecht und Staatswissenschaft im Grundrisse». §63. Zusatz) — мера права распоряжения. Этот вывод был сделан именно посредством последовательного вывода из постулата имманентной свободы воли, правовой природы определения вещей волей в качестве собственности и определений волями друг друга. Одновременно, мы пришли к выводу о невозможности полного сведения воль, вещей и договоров к истинным деньгам, что в свою очередь означает лишь частичность и неполную истинность объявления деньгами какой‑либо воли, какой‑либо вещи или какого‑либо договора. Мы также обратили наше внимание на то — какими свойствами должны обладать вещи, чтобы их можно было использовать в качестве денег, пусть даже денег и неистинных.
Отметим сразу, что неистинность чего‑либо в качестве денег, в частности, означает, что в некоторый момент это нечто утрачивает свою денежность, но не потому что теряет её, а именно потому, что само‑по‑себе никогда её не имело, а такая денежность лишь привносилась в это нечто извне.
§13
Отрицание договора волей заключается в стремлении таковой выйти из связанного с иной волей в этом договоре состояния и вернуться к себе самой. Такое отрицание происходит путём, например, исполнения договора, или отказа от исполнения, или в результате любого прекращения такового. Поскольку такой момент всегда влечёт исчезновение договора, он делает договор непригодным в качестве истинных денег. Тем не менее, пока и поскольку договор не прекращён, он может быть как деньги.
Иллюстрация. Использование чеков, векселей, облигаций, коносаментов или варрантов в качестве расчётного средства возможно только до тех пор, пока тот, кто обязан по этим чекам, векселям, облигациям, коносаментам или варрантам не отказался от исполнения обязательства по ним, либо напротив, не исполнил эти обязательства. Особенно это хорошо видно при множественности экземпляров векселей, когда исполнение по одному из экземпляров, немедленно отрицает все остальные экземпляры именно в качестве доказательства обязательств. Эти экземпляры тогда утрачивают своё значение как векселей, а значит, если могут быть в дальнейшем употреблены каким‑либо образом, то лишь в качестве вещей, но уже не договоров. Совсем другое дело, что сами по себе такие вещи могут иметь ценность, ту самую Wert, на которую обратил внимание Г.В.Ф. Гегель, но они всё‑таки если и будут иметь значение, то вовсе не необходимым, а именно случайным образом, именно поскольку ценность есть лишь таковая как результат единичного интереса. Например, в качестве интереса к раритету или образцу каллиграфии или полиграфического искусства. Во времена золотодивизности валют банкнота имела договорное значение как право на получение определённого количества монетарного металла. Иными словами, такая банкнота ничем, в сущности, не отличалась, например, от варранта — складской расписки. Однако при отказе от обеспечения монетарными металлами указанных банкнот, они утратили своё значение как именно таких денег, поскольку держатель золотого объявления попросту отказался от исполнения ранее взятых им на себя обязательств.Коротко говоря, договоры лишь до той поры могут существовать как деньги, пока они не исполнены, но могут быть исполнены. Во всех остальных случаях они исчезают как договоры и потому не могут быть именно деньгами.
§14
„
…итак, отдавайте кесарево кесарю
“
Евангелие от Матфея (гл. 22, ст. ,15—21)
По мере возникновения в реальности гражданского общества и государства, причём именно государства как защитного и обеспечивающего механизма в особенности, в качестве денег начали применяться унифицированные договоры, а поскольку государство существует в отношении к гражданскому обществу как стабилизатор, то в качестве денег стали договоры с государством, оформленные различным образом.
Однако, в то время как гражданское общество как таковое не есть субъект, государство обладает субъектностью, а следовательно и признаваемой за ним волей и собственным интересом. В силу последнего государственные договоры содержат в себе по‑прежнему те же неистинностные в отношении своего употребления как денег моменты, что и договоры вообще. Совсем другое дело, что при отсутствии качественного различия между такими договорами, следует указать на то обстоятельство, что если в частных договорах всегда присутствуют две совершенно свободные воли, свободные в том числе и до произвола, то воля государства, если только такое государство является правовым, никак не может быть вполне‑свободной. И лишь в последней особенности заключается различие между частными договорами, например, в виде векселей, и договорами с государством. Но, будучи именно субъектом со своей собственной волей, государство всегда стремится к свободе такой воли и абсолютизации своего интереса. В этом состоит неистинность и государственных договоров как денег, которая также состоит, как мы уже отмечали и во множественности государств как субъектов вообще.
Кроме того, следует отметить, конечно, что единство договорных государственных денег должно приводить к отрыву таковых от любых частных интересов, а следовательно, делать такие договоры беспредметными, так как любой предмет всегда обладает некоторой единичностью и особенностью, то есть делать их изначально фиктивными.
Иллюстрация. Названный выше отказ от золотодивизности произошёл именно из‑за изменения отношения к золоту у людей. Самая крупная в истории торговли золотом сделка готовилась пять лет и была проведена со стороны покупателя золота вовсе не в денежных целях, а в технологических. таким образом, сведение всеобщности меры к частному интересу в монетарных металлах: серебру, палладию, платине и золоту, стал окончательно невозможным. В настоящее время денежные знаки являются чистой фикцией, так как они не несут в себе никаких реальных обязательств, в том числе и обязательств тех государственных банков, которые их выпустили. Свобода воли государства может проявляться в качестве произвола, например, при директивной конфискационной замене денег, когда государство внезапно объявляет все денежные знаки недействительными в качестве именно таковых и пытается ограничить их обмен на действительные. Никакими правовыми способами такое поведение оправдать невозможно. Оно и было и есть и будет всегда только неправовым. На собственной юрисдикционной территории государство по собственному произволу и исходя из им и только им понимаемых интересов, объявляет собственно деньгами исключительно обязательства своего государственного банка, одновременно давая ему возможность эмиссии, которая, строго говоря, должна соразмеряться с количеством реально производимых ценностей. Таким образом государство, действуя как некая особенность, разрушает представление о деньгах как правового, поскольку как правовое деньги могут существовать только в качестве общих денег. Все указанные, впрочем, моменты, конечно, могут сниматься, но лишь в той степени, в какой ограничивается воля государства как субъекта. Деньги в государствах отрываются, как уже замечено, от предметных договоров и, становясь фиктивными, могут иметь абсолютное значение только для тех, кто такие деньги, вообще говоря, признаёт. А признание таких денег деньгами как правового абсолюта возможно только и исключительно в отношениях самого государства и тех, кто в силу существования государства ему обязан, и лишь поскольку он ему вообще обязан, такая обязанность является ограничением свободы, а снятие такого ограничения приводит к восстановлению этой свободы, но поскольку такое освобождение должно быть передаваемо, то указанная свобода должна быть отчуждаемой свобода, а ограничения — всеобщими. А такому критерию удовлетворяют лишь налоговые отношения. Поэтому внутри государства единственно правовым определением чего‑либо как денег оказывается употребление в качестве денег налоговых освобождений. Это не сделает, разумеется, такие налоговые освобождения всемирными деньгами, поскольку множественность государств потребует соразмерения уже таких денег друг перед другом. Остаётся добавить, что протекционистские правила, согласно которым на той или иной территории между частными лицами расчёты в деньгах иностранных государств запрещены или предписывается во всех случаях признавать во всех отношениях деньгами лишь абстрактные, а потому и фиктивные, обязательства лишь государственного банка, наполненные лишь свободой от налоговых обязанностей перед конкретным государством, не имеют под собой никакой правовой основы и являются ничем иным как простым ограничением прав субъектов юрисдикцией таких государств.
§15
Поскольку множественность государств как субъектов, с одной стороны, и необходимость единства денег — с другой, приводит к попыткам отыскивать нечто, что может быть применено как деньги внегосударственного свойства, то в качестве денег начинают использоваться по‑прежнему абстрактные от всего, но уже и оторванные от конкретного государственного интереса или произвола международные деньги.
При этом внегосударственность таких международных денег достигается либо тем, что устанавливается представление о какой-либо государственной расчётной единице как о той, которая наиболее, например, константна, но в этом случае сохраняется внутреннее противоречие между единичным интересом того государства, обязательства государственного банка которого применяются таким образом, и интересами тех государственных субъектов, которые такую единицу применяют. Либо государства посредством договора создают нового субъекта, чьи абстрактные обязательства становятся применяемыми в качестве денег.
Иллюстрация. Классическим примером международных денег, созданных именно посредством договора между государствами, является евро. Можно обратить внимание, что существовавший в качестве мировых денег доллар США, который зависел исключительно от воли самих Соединённых Штатов Америки, в последнее время занимавшихся, главным образом, экспортом указанной полиграфической продукции, начал уступать именно в качестве всемирных денег, а поскольку он представлял собою исключительно налоговое освобождение самих Соединённых Штатов Америки, то неистинность его использования начала проявляться повсеместно и лишь усилия центральных эмиссионных центров иных государств до нынешнего момента удерживают доверие к этой валюте. Причём достигается это именно путём эмиссии иных валют, а следовательно, путём увеличения налоговых освобождений в своих юрисдикциях. Другой вопрос, что такие налоговые освобождения распределяются заведомо неравномерно, а по произволу того государства, в котором находится указанный эмиссионный центр. Таким образом, можно уже из этого сделать вывод, что единственный способ у любой валюты стать мировыми деньгами состоит только в том, чтобы стать прямо или косвенно налоговым освобождением в каждом из государств. А последнее в Европе достигнуто именно путём образования нового субъекта — Европейского Союза и замены государственных денег на международные.
Если теперь обратить внимание на то, что международные деньги возможны лишь в силу договорных межгосударственных отношений, с одной стороны, и сохранения их функции налоговых освобождений внутри государств — с другой, то станет совершенно понятно, что для введения всемирной валюты потребовалась бы полная унификация всей системы налогов в государствах и унификация правил распределения эмитируемой эмиссионным центром массы, а такого рода унификация обязательно потребует в силу ряда причин, которые тут не рассматриваются, организации представительного органа, определяющего унифицированные правила, изменяющие их и устанавливающего контроль над их соблюдением. И пусть такой вывод не покажется столь уж неожиданным, поскольку вопрос употребления чего‑либо как денег оказывается связанным напрямую с несовпадающими субъективным интересом эмитента, чей эмиссионный центр эмитирует фикции, наполняемые лишь освобождением со стороны государства индивидуумов, и с интересами истинных лиц, которыми являются люди.
§16
В заключение остаётся только подвести итог, суммируя сказанное.
После выявления правовой природы денег как меры права распоряжения, мы попытались найти нечто, что вполне удовлетворяло бы употреблению именно в качестве денег. Мы попробовали в таком качестве вещи и нашли их пригодными лишь временно и отнюдь не с необходимостью. Договоры также оказались лишь ограниченно применимыми. Беспредметность договоров, которые могли бы стать как деньги, превратила их в фикции, которые в качестве своего содержания могли иметь (что, заметим, совершенно естественно именно из общих начал права как царства свободы) вообще лишь свободы и при том, конечно же, свободы и приобретаемые и отчуждаемые. А вот свободы от платежей налогов, налоговые освобождения, то есть именно возврат свободы, изначально ограниченной со стороны государства или общества, оказались более всего пригодными для денег.
Прибавление:
Именно это тот самый пункт, к которому не смог прийти великий Гегель. Не смог прийти по двум причинам:
- первая состояла в том, что он рассматривал понятие денег только с точки зрения интереса, видя в них только ценность вещей, а интерес всегда случаен в любом своём проявлении,
- а вторая причина состояла в неточном понимании Г.В.Ф. Гегелем места государства в царстве права, явно чрезмерная абсолютизация государства как такового.
Впрочем, надо отметить, что мы видим дальше этого гиганта просто по той причине, что стоим на его плечах и имеем сведений больше, чем он.
Поиск же единства денег привёл нас к всеобщему представительству лиц, а, следовательно, и к всеобщему представлению о праве.
Что никак не удивительно, поскольку истинное не нуждается ни в каком внешнем обосновании и всегда получает собственное развитие и свою структуру из самого себя.