Знаете ли вы, что одна из самых увлекательных книг, в которых запечатлена жизнь Художественного театра, – это письма секретаря Дирекции МХАТа Ольги Бокшанской к своему шефу Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко? Эпистолярное наследие старшей сестры Елены Булгаковой, своячницы Михаила Афанасьевича Булгакова, хранится в Музее МХАТ. В 2013 году оно вышло в издательстве Московского Художественного театра в виде объемистого двухтомника. Сегодня мы хотим рассказать об этих удивительных письмах и об их авторе.
Ольга Сергеевна Бокшанская (1891 – 1948) пришла в Художественный театр в 1915 году на должность секретаря-машинистки. Свою работу она выполняла блестяще. Именно Ольга Сергеевна под диктовку К.С. Станиславского напечатала рукопись его книги «Моя жизнь в искусстве», а затем перепечатала ее еще четыре раза. А в 1938 году она впервые перепечатала рукопись романа Булгакова «Мастер и Маргарита».
Михаил Афанасьевич вывел своячницу в «Театральном романе» в образе Поликсены Торопецкой, секретарши Аристарха Платоновича, харизматичной дамы, которая не только великолепно владеет пишущей машинкой, но и прекрасно разбирается во всех тонкостях непростой театральной жизни. Сцена, во время которой Максудов диктует Торопецкой свою пьесу «Черный снег», – одна из самых эффектных в «Записках покойника»:
«Торопецкая идеально владела искусством писать на машине. Никогда я ничего подобного не видел. Ей не нужно было ни диктовать знаков препинания, ни повторять указаний, кто говорит. Я дошел до того, что, расхаживая по предбаннику взад и вперед и диктуя, останавливался, задумывался, потом говорил: “Нет, погодите…” – менял написанное, совсем перестал упоминать, кто говорит, бормотал и говорил громко, но что бы я ни делал, из-под рук Торопецкой шла почти без подчисток идеально ровная страница пьесы, без единой грамматической ошибки — хоть сейчас отдавай в типографию. <…>
Круг деятельности Торопецкой был чрезвычайно обширен. В этом я убедился по телефонным звонкам.
– Да, – говорила Торопецкая, – нет, вы не сюда звоните. Никаких билетов у меня нет... Я застрелю тебя! (Это – мне, повторяя уже записанную фразу.)
Опять звонок.
– Все билеты уже проданы, – говорила Торопецкая, – у меня нет контрамарок... Этим ты ничего не докажешь! (Мне.)»
В марте 1930 года Михаил Булгаков отправил правительству СССР письмо. Написано оно было в трагический момент жизни: произведения Михаила Афанасьевича к тому времени подвергались резкой критике, его пьесы не шли. В письме Булгаков просил выпустить его за границу, а если этого нельзя, то устроить в Художественный театр в качестве режиссера-лаборанта. Последняя просьба была выполнена. Таким образом получилось, что с сестрой жены они начали работать в одном пространстве. Понятно, что это не всегда было просто. В дневниках Елены Сергеевны Булгаковой остались запечатлены разные сцены, отражающие сложности и шероховатости этих взаимоотношений. Например, такая – датированная сентябрем 1933 года.
«Сегодня обедала у нас Оля. Только сели за стол, разразился скандал. Оля сказала, что был разговор в Театре о “Беге”. Немирович сказал, что не знает автора упрямей, чем Булгаков, что на все уговоры он будет любезно улыбаться, но ничего не сделает в смысле поправок. Что Владимир Иванович, например, находит сцену в Париже лишней, а Афиногенов сказал, что — нет, ему эта сцена нравится, а вот вторая часть пьесы не годится... Тут я что-то сказала про них обоих — и Оля с воплем: “Я уйду! С тобой невозможно разговаривать!” — кинулась в переднюю. Потом — постепенное примирение, благодаря М. А.».
Ольга Бокшанская была абсолютно предана своему шефу и, конечно, не могла потерпеть никаких критических замечаний в его адрес, даже от самых близких людей (возможно – особенно от близких). С начала 1920-х годов на протяжении двух десятилетий она писала Владимиру Ивановичу письма. Если Немирович находился в театре, Бокшанская ограничивалась короткими деловыми записками, которые оставляла на его столе. Но если он был в отлучке – например, в длительной заграничной поездке – то ее послания превращались в сагу, полную подробностей, описаний внутритеатральных событий, конфликтов и сплетен. Вот как пишет об этом в предисловии к двухтомнику писем Ольги Бокшанской Анатолий Смелянский, «Она старается сохранить в своих посланиях ценность жизни, застигнутой врасплох… Она печатает свои многостраничные отчеты со скоростью речи, как бы в ритме и под диктовку собственного стрекота. Стрекоча, она стремится не отделять пустяка и ерунды от того, что принято было считать не пустяком и не ерундой».
Бокшанская не только умела передавать подробности, отличалась наблюдательностью, но и была литературно одарена. Без потока жизни, запечатленного в ее письмах, сегодня очень трудно понять, что представлял собой Художественный театр в 1920-30-е годы. «Она своими средствами сумела сочинить документальный “театральный роман”, не менее характерный для эпохи, чем незавершенная книга Булгакова», – резюмирует в предисловии Смелянский.
У Ольги Бокшанской с молодости была болезнь – птоз верхнего века. Поэтому на немногочисленных фотографиях, где запечатлена Ольга Сергеевна, она снята в профиль или с опущенными глазами. Фотография на визу консульства Франции в Берлине, датированная 1922 годом и сделанная для заграничных гастролей МХАТа, – уникальный случай, когда Бокшанская снята анфас и смотрящей в камеру. Снимок хранится в Музее МХАТ и в этом тексте публикуется впервые.
Что же касается двухтомника писем Ольги Бокшанской Вл.И. Немировичу-Данченко, то прочесть их вы можете в электронной библиотеке на сайте МХТ имени А.П. Чехова по ссылке:
library.mxat.ru/books/7
Фото из фондов Музея МХАТ
