Часть I. Движущей силой предательства всегда является корысть, которая может рядиться в самые благопристойные одежды. Первые мысли, первые шаги.
Иван Степанович Мазепа, гетман малороссийский, не был первопроходцем на скользком пути предательства как Московского государства, так и народа украинского. До него по этой стезе прошли Демьян Многогрешный, Иван Выговский, Юрий Хмельницкий… Возможно, я кого-то и упустил.
Приблизительно в то же время, когда на Дону громко гулял Кондратий Булавин, на Днепре гетман малороссийский и старшины без спросу с большинством народонаселения тайком задумали отложиться от Московского государства, чтоб уйти от неприятных для них преобразований, замышляемых Петром.
Какие конкретно преобразования замышлял Петр нам не известно – автор о сем умалчивает. Но, зная общий характер петровских преобразований, можно предположить, что речь шла в первую голову об укреплении и централизации управления, об ограничении и стеснении казачьих вольностей вообще, и не исключено, что и об ограничении прав самого гетмана.
Во всяком случае, в условиях тяжелой и изнурительной борьбы с сильным и опытным врагом, Малороссия рассматривалась обеими сторонами как возможный театр войны. Поэтому требовалось по условиям военного времени и дисциплину подтянуть, и казачье войско в дело употребить, и русские войска в Малороссии разместить.
Все эти мероприятия не могли понравиться казакам, которые в силу знаменитой природной казацко-запорожской лени предпочитали, выпив горелки и, как следует, закусив половиной взрослого поросенка, полеживать на теплой лежанке, слушая сквозь блаженную дрему, как парубки и дивчата на улице колядуют. А тут приходилось подыматься с нагретой лежанки, садиться на коня, ехать неизвестно куда, где и убить могут, где молодые русские поручики кричат на седоусых старшин; а еще, как на грех, придут из родной Диканьки известия, что в селе стоит эскадрон драгун, которые всех девок перепортили и всех курей переловили.
Мало того, идет молва по селам и местечкам, что царь задумал всех казаков поверстать в драгуны. Это был любимый слух для казаков, распространяя который все далее, они почитали себя вправе бунтовать, то есть оставаться как можно долее в неподвижности на своих местах, задавая при этом каверзные вопросы подсудку, подкоморию, волостному писарю, может быть тому самому, который третьего году купил синей китайки себе на шаровары, и иным чинам местной гражданской администрации.
«Ни один гетман малороссийский не пользовался такой доверенностью московского правительства, как умный, образованный, любезный старик Иван Степанович Мазепа. Царь Петр вполне полагался на его приверженность себе, не верил доносам (как без них в Малороссии!) на него, и действительно, по свидетельству самых близких к гетману людей, он был верен царю». Эту верность он доказывал неоднократно, выдавая на расправу подсылаемых к нему лазутчиков с польской стороны.
Но, как известно, капля камень точит. Со всех сторон приходили к гетману донесения о бесчинствах, творимых русскими войсками, стоявшими на квартирах в Малороссии. Прилуцкий полковник Дмитрий Горленко прислал гетману письмо с копией (!) царского указа, которым будто бы приказывалось Киевскому и Прилуцкому полкам идти в Пруссию для научения и устроения их в драгунские (!!) регулярные полки. Вслед за письмом явился к Мазепе и сам Горленко с жалобами на свою несчастную судьбу. А на вопрос: «Зачем ты оставил полк?» Горленко отвечал, что притворился больным и уехал из страха, что его пошлют с полками в Пруссию для устройства в драгуны, и он тем самым возбудит против себя ненависть целого войска как заводчик регулярного строя. Этот пресловутый регулярный строй был жупелом для казаков: не было более надежного и безотказного средства возбудить среди них волнение, чем пустить слух о скором поверстании казачьих полков в драгунские.
Признаться, не знаю, были ли подобные прецеденты в российской истории, но, зная предприимчивый и решительный характер Преобразователя, не удивлюсь, если и были.
Польская интрига между тем не дремала: князь Вишневецкий, краковский воевода, просил Мазепу быть крестным отцом у его дочери; крестной матерью была княгиня Дольская. После крестин между комом и кумою завязалась переписка, причем настолько конфиденциальная, что потребовала шифра. Княгиня прямо писала, «чтобы Мазепа начинал преднамеренное дело и был бы надежен на скорую помощь от целого шведского войска; был бы также уверен, что все желания его исполнятся, на что присланы будут ему ручательства королей шведского и польского».
Но Мазепа, поразмыслив, решил повременить и пресек переписку на год, так как не был уверен в исходе дела: русская армия стояла на Украине, а шведская была далеко, и непонятно было, в какую сторону ее увлечет взбалмошный Карл XII.
В 1706 году переписка возобновилась. Княгиня писала Мазепе, что имеет достоверные сведения о том, что Меншиков выпрашивает у царя Черниговского княжества, «а через это стелет он путь к гетманству».