оглавление канала
Когда они поднялись на площадку, на которой брала начало эта удивительная лестница, там их уже встречал Пауков. На его лице сияла торжествующая улыбка, улыбка довольной акулы, которой удалось проглотить хороший кусок мяса. Именно эта улыбка отрезвила Сергея, напомнив, где он находится, и кто все эти люди, окружающие его в данный момент. А Пауков раскинул руки, словно увидел любимого племянника, с которым расстался много лет назад. Этими раскинутыми руками он взял Елезарова за плечи, и с душевностью, которая была бы способна обмануть его еще сутки назад, запел:
- Мальчик мой!!! Поздравляю!!! Это первые слова, сказанные этими людьми добровольно, без принуждения. Я всегда верил в тебя, и ты не обманул моих надежд! Думаю, теперь надо не упустить этот шанс. Ты должен продолжать с ними общаться. И это очень правильно, что ты начал с молодого. Судя по всему, он не так часто поднимался наверх, и не очень хорошо понимает людей, живущих здесь, на поверхности земли. И это его уязвимое место. Как ты догадался об этом? – И не дожидаясь ответа от Сергея, продолжил. – Да какая, собственно, разница, как ты догадался! Главное, что это сработало!! Завтра ты опять должен к нему прийти и попытаться его разговорить. И побольше этих жалостливых нот! Побольше эмоций, мальчик мой!! Мол, помоги, мол, пропадаю, и все такое прочее. А теперь, мы с тобой отправимся в офис, я хочу показать тебе видеозаписи прошлых наших попыток. Тогда ты поймешь, что сегодняшняя его фраза – это настоящий успех. – И обращаясь к управляющему. – Эдик, прикажи, чтобы обед нам подали в комнату отдыха. Думаю, самое время сейчас перекусить.
И он, насвистывая какой-то простой мотивчик, безбожно фальшивя при этом, направился к электромобилю.
Поднявшись в офис, Эдуард Александрович сразу принялся настраивать аппаратуру для просмотра видеоматериалов. На экране замелькали какие-то люди, устанавливающие какие-то приборы. Затем они надели на головы шапочки, больше похожие на шлемы велосипедистов, как догадался Елезаров, скорее всего защиту от излучения. И затем в комнату ввели человека. Не того, с которым он разговаривал сегодня, другого. Этот был намного старше, и выглядел как монах-аскет. Сухие тонкие черты лица, нос с легкой горбинкой, густая борода с заметной проседью, плотно сжатые губы. Чувствовалось, что излучение причиняет ему мучения. Это было заметно по скорбным складкам возле носа, упрямому подбородку и плотно сжатым губам. Но он старался не показывать этого, держа голову высоко и гордо. Его усадили в кресло со множеством каких-то проводов и шлангов, зафиксировали ноги и руки ремнями, надели на голову шлем, с идущими от него проводами к каким-то приборам. И принялись задавать вопросы. Он молчал только иногда, страдальчески морщился. Все это было похоже на пытку, каковой, скорее всего, и являлось. Сергей почувствовал, как у него сердце забилось в сумасшедшем ритме, а откуда-то, с самого дна души поднималась волна холодной ярости, словно это он сидел в этом кресле. Что это? Что с ним происходит? Он, видевший кровь и ужасы войны, остававшийся холодным и бесстрастным, словно машина, перед рукопашной схваткой, не пригибавшийся под разлетающимися осколками снарядов, это он не может без душевной боли смотреть на страдания другого человека?! Разве так бывает?! Разве так может быть?! Стараясь скрыть свои эмоции, он чуть опустил голову, и глянул мельком на Паукова. Тот развалился по-барски в мягком кресле и с легкой иезуитской улыбочкой смотрел на экран. Похоже, все что происходило на экране, ему доставляло удовольствие, что свидетельствовало о его садистских наклонностях. Елезаров непроизвольно поморщился. По своей сути он был солдатом. И крови повидал на своем веку, да и сам ее пролил немало. Но пытки были не его стихией. Как бы это странно ни звучало, он умел уважать своих врагов. Сергей решил, что на сегодня с него достаточно.
Он резко поднялся со стула, и подошел к окну. Пауков тут же остановил это жуткое «кино», и с преувеличенной заботой спросил:
- Что с тобой, Сережа? Тебе что-то не нравится?
Смотрел он при этом на Сергея с легким подозрением. Елезаров про себя чертыхнулся. Нельзя так расслабляться! Иначе… Он очень хорошо понимал, что его ждет иначе. Он скорчил страдальческую физиономию, слегка поморщился, и страдальческим голосом проговорил.
- Да нет, Виктор Анатольевич. Все в порядке. Просто, наверное, я еще не вполне пришел в себя. Голова разболелась. Возможно, под влиянием всей вашей электроники.
Пауков, не сводя с него пристального прищура, мягко проговорил:
- Нашей электроники, Сережа, нашей… Привыкай. Теперь это тоже тебя касается. Ну, что ж… Досмотрим позже. Похоже, я все же увлекся. Наверное, зря я столько на тебя сразу навалил… - Принялся он кудахтать, изображая доброго дядюшку. – Еще ведь и недели не прошло, как ты из больницы. Давай-ка пока перекусим. Поешь горяченького, отдохнешь, а завтра и приступим с новыми, так сказать, силами. – И обращаясь к своему управляющему. – Эдик, голубчик, что там у нас с обедом?
Елезаров, обрадовавшись, что шеф отвлекся на другой вопрос, повернулся лицом к окну, и стал смотреть на зимний пейзаж. Перед ним был двор, слегка занесенный снегом, металлический забор, обмотанный поверху проволокой, а за всем этим нагромождением защитных преград виднелся, покрытый серой дымкой, поселок Заводское, такой же серый и неприютный, как и сама дымка, его окутывающая. Нужно было сказать, весьма унылая картина. Он опять поморщился, словно у него и вправду разболелась голова. Но вот за поселком в белом снежном мареве виднелись горы, поросшие густым матерым бором, казавшемся отсюда, в обволакивающих вечерних сумерках, черным, словно подпушь у барсука, а самые вершины деревьев, покрытые снегом, как белая ость барсучьей шкуры, делающая контраст между горами и темнеющим небом более ярким. И ему нестерпимо захотелось оказаться там, в этом лесу. Вот прямо сейчас! От созерцания этой картины его отвлек зовущий обедать из комнаты отдыха голос Паукова. Он уже отходил от окна, когда его взгляд зацепился за одинокую фигуру дворника. Он скользнул по нему взглядом и вдруг замер. Вернулся опять к окну, и, непонятно с какого такого перепуга, стал наблюдать за мужиком, убирающим снег во дворе. Мужик, как мужик, в полушубке, в надвинутой на самые глаза дешевой вязаной шапчонке, ничего особенного. Таких мужиков – каждый второй. Но что-то его насторожило. То ли в повороте головы, то ли в осанке, то ли в аккуратной бороде с проседью, видневшейся из-под ворота полушубка. Какая-то мысль скользнула в голове юркой белочкой и тут же испуганно спряталась где-то в глубинах памяти. И сколько он ни всматривался в щель между лентами жалюзи, пытаясь понять, что же его так привлекло в простом дворнике, никак не мог ухватить эту самую мысль за хвост. Раздосадованный сам на себя за это, он отправился в комнату отдыха, где его за накрытым столом уже поджидал Пауков.