– Дорогой!
– Да?
– Отдых, сука, дорогой! Не ты!
Достался я ей действительно почти что даром, тут не поспоришь. Упал в ноги. Во время очередной драки в старших классах, когда гормоны хлещут и руки чешутся, наш Даня Лом настолько искрометно двинул мне по лицу, что я потерял связь с землей и больно-больно упал. Подниматься было так тяжело, как будто из глаз сыпались не искры, а настоящие звезды. Думал, мол, все: облом моей карьере дворового бойца, рыцаря без коня, мушкетера без шпаги…
Только на уровне глаз понял, что это опираясь на Анину протянутую руку, я поднимался. Ее сосредоточенный и напряженный взгляд был направлен словно сквозь меня. Как Аня меня тогда удержала, даже она сама не знает – я спрашивал.
В общем, да, подобрала она меня, как потрепанного котенка на улице. И окружила заботой.
Аня у нас в классе всегда такая была – за лучшую жизнь. Причем не особо понятно даже, за какую именно. Просто не за ту, какая есть. Ее сознание сформировалось в старой трешке без ремонта, которую я впоследствии исходил и излежал вдоль и поперек.
– Можно жить и получше, – каждый раз, по-кошачьи потягиваясь и опираясь на бывшую когда-то пастельной стену, говорила она.
Теперь мы живем в новой однушке. Зато своей, как любит добавлять Аня.
***
Но лучше есть куда. Аня хотела за границу. Как все порядочные люди. Правда, нулей в этом отдыхе было больше, чем в зарплате…
Ее желание было гласом вопиющего в столице провинциала. Каждый день уставшая от работы Аня была очень рада меня видеть. Приветливо улыбалась, не переставая смотреть в экран телефона, и крепко держала меня за руку, чтобы не упасть во время стоячей поездки в автобусе. Моя ладонь нагревалась от ее пальцев и потела, становилась слишком теплой. В эти моменты я всегда чувствовал себя неловко, как школьник, и шутил, наверное, так же:
– “Отдых” дорогой в смысле билетик до станции? Так давай возьмем до остановки раньше, дешевле выйдет же из-за километража, сколько раз говорил…
Но Аню занимало совсем другое.
Несмотря на кошачью своенравность, в ней было много хорошего. Глаза… Голубые… Светлые и бездонные, как в детской сказке. Мы ехали по мосту, и ее взгляд уплывал к бесконечно простирающейся поперек дороги реке, тихой и ни о чем не волнующейся.
– На море б… – приятно медленно говорила она, поворачивая голову в мою сторону, и, когда автобус качнулся: – Наша остановка!
Много хорошего… Глаза… Да, впрочем, только глаза! Волнующиеся за все.
– Побежали на электричку, давай! – подгоняла меня моя маленькая Аня в платье и тренче. Благо не на каблуках, а в кроссовках. – Вижу цель, не вижу препятствий!
Мы, как всегда не заплатив, вынырнули из автобуса. Наши стопы не глядя угадывали хоть и расшатанные, но нужные плитки. Успели. Еще чуть-чуть, и электричкины красные двери съели бы мой залетающий в вагон плащ.
Ежедневная практика в этих забегах позволяла запомнить: после пары минут одышки в вагоне вся суета спешки начнет казаться бредом, хоть и в бегущем на следующей станции парнише, у которого трясется рюкзак, мы все еще будем узнавать себя.
Но все заглушит воцарившееся внутреннее спокойствие. Даже за объявлением станций можно не следить. О местах остановок несложно было догадываться по приливам и отливам людей в вагоне, закономерность которых за несколько лет выучили наизусть.
Из-за того, что мы заходили на одной из первых станций направления, мы даже находили место, чтобы сесть. Проникающее через окна солнце приятно светило и могло бы давать нежиться от тепла. Но в электричке по выработавшейся под конец зимы привычке продолжало топить, и такой double strike потихоньку плавил мозги.
***
– Ну и чем тебе не курорт? Все есть! – шутил я, обнимая Аню.
– Все может быть только в Греции, – устало повторяла она очевидную для нее истину. – У нас так… жалкая пародия…
С каждой станцией все больше теплело, не только от заходящего солнца и шпарящего отопления, но и от наплывающих в вагон людей. Чем дальше, тем проще было глазам отправиться ко сну…
– Кстати! – забрыкалась вдруг Аня и стала носом рыться в своей женской сумке в попытке что-то найти. – Да где… Маленькая такая… А, вот! – победно достала она бумажку, с виду походящую на купюру. – Ира сегодня на перерыве в магазин ходила. Вот, – протянула мне, – она хотела выбросить, уже по направлению к мусорке начала рассказывать, что вот, мол, дали ей лотерейный билет на путевку. Мы сразу начали смеяться, какая это все глупость и разводка. И дошутились до того, что так и не выбросили этот “счастливый билет”. Вдруг… – переводя глаза с него, Аня по-кошачьи отчаянно посмотрела на меня.
Не нужно было тереть пальцем позолоту на билетике, чтобы знать, что нас ждет.
Хоть мы и прослушивали из раза в раз объявления механического голоса о следующей станции, надписи граффити в пролете выдавали ее название. Достаточно посмотреть в окно – и, куда мы катимся, станет ясно как день.
– Какая же я невезучая! – сокрушалась Аня.
– Да ты разве не помнишь? Не везет в картах, повезет… хм… в чем-нибудь другом.
– Ну вдруг!.. – ее глаза искрились ярче солнца.
– Все будет хорошо, – я поцеловал ее в лоб.
Но она уже не слушала. Из-за чрезмерного тепла в вагоне она растаяла и тихо засопела сквозь рубашку в мою ключицу.
***
Пока Аня спала, я все-таки расковырял позолоту на билетике. К счастью, он оказался без путевки – иначе бы пришлось резко менять только-только начавшую устраиваться жизнь.
Медленно, но верно: чух-чух-чух-чух… Чем дальше от столицы мы ехали, тем лучше был пейзаж за окном. Виднелись маленькие домики и безгранично зеленеющие пространства, и даже сквозила поперек дороги река. Она вновь была тихой и ни о чем не волнующейся. Странствующие по вагонам электрички гитаристы после исполнения не сразу узнаваемого минуса “Прекрасного далека”, как всегда, желали всем путевого пути. Какой-то мужчина в конце вагона, крепко державший книгу, засыпал за чтением. Другой медленно-медленно перебирал кубик Рубика, чтобы цвета на нем наконец перестали суетиться и все стало на свои места. Вот бы и жизнь так все расставила… на свои места. Смотреть было медитативно-успокаивающе… У сидящего напротив мужчины в куртке из волчьего меха веки были уже закрыты.
Тем временем моя Аня проснулась. Она щурилась от остатков солнца и хитро, но по-доброму улыбалась.
– А знаешь, – повернула ко мне голову Аня и посмотрела прямо в глаза, – что мне приснилось?
И она начала рассказывать про тепло, море, волны… и вдохновенно смотрела на все вокруг как на родное.
Медленно смеркалось, но огонечки фонарей и домов еще не выделялись на общем фоне. Наш электропоезд катил по привычному направлению. Проезжали мимо низких зданий, магазинов, церквушки, очередной станции… “Место сдается”, – гласила надпись на стенде неподалеку.
– Вот видишь! Даже оно уже отчаялось… – неспокойно и обреченно говорила Аня, щекой теплясь об мою щетинистую.
***
– “Отдых”, – безмятежно проговорил механический женский голос, и мне всегда казалось, что объявление этой станции звучит человечнее всех остальных им произнесенных.
– Единственный дорогой отдых, который мы можем себе позволить, – еле слышно прошептала Аня.
Я помог ей, сладко потирающей глаза, подняться, и ее ладошка, как пятипалый лист, легла мне в руку. Крепко держа меня, Аня шла вслед между сидений к выходу.
И пусть цифры на бумажках не те, и пусть слово “отдых” могло встретиться только на мятом сиреневом билетике электрички, и пусть… но одно было точно.
Оставшийся от позднего рубинового заката порез подмигивал нам вдалеке и провожал туда, где по-настоящему тепло, – домой.
Автор: Катя Можаровская
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ