Смски нет, экран пуст. Выдыхаю, прячу телефон, поправляю форму. Открыть кобуру. Закрыть. Снова скинуть застежку со шпенька… В фэнтези главный герой умеет доставать и убирать пистолет быстрее врагов. А я? А я в армии.
Жалко, что мой главный противник – это собственные нервы, а обращаться с оружием учат книжки про попаданцев. Если начальство спалит с ПМмом в руках, неприятности будут – мало не покажется.
Да-да, я служу в сплошном парадоксе. Должна стрелять, но не имею права тренироваться. Обязана быть бодрой и бдительной, но месяцами заступаю без выходных…
За окном бронированной будки гуляют лучи света. Десять секунд туда, в течение минуты пауза, и на десять – обратно. Вторая ночь в карауле. Время тянется медленно, как эта пауза между светом и тьмой.
Встать, выглянуть, потянуться, сморгнуть сонную одурь. Семь шагов вперед-назад, пять – из стороны в сторону.
За окном никого. Свет фонаря движется налево: раз, два, три, пять, десять – тьма. Поблескивает на редких островках чистой белизны и опять увязает в снежной каше питерского марта.
Я прячусь в угол – там слепая зона у камер – достаю из потайного кармана телефон. Руки дрожат. Попасться с мобилой на посту, хуже нет!
В далекой глухой провинции близкий человек, он еще дышит?.. Внутренности сжимает калеными щипцами. Дышит, обязательно, смски нет, значит, все хорошо!
Выдохнуть, протереть глаза, отжаться, глянуть в окно.
А сейчас? Дышит?..
Подпрыгиваю – телефон на беззвучке, но вроде бренькнуло оповещение?! Взгляд в окно – пустая тьма. Прыжок в угол, дыхание сбито, сердце бьется в горле, глаза дерет, руки трясутся. Телефон...
Чисто. Мельком ловлю отражение в темном окне: губы бескровные, глаза белые.
А если мне «из лучших побуждений» не сообщили? А если там спят?! А если меня со службы не отпустят?!?
За окном луч света и никого. Упасть-отжаться, поприседать...
Стук в стекло. Умер и пришел прощаться? Нет, это проверка! В расположение нагрянуло начальство: значит, меня ждет несколько часов страданий.
Руководство лютует привычно, обыденно. Требует устав наизусть, устраивает очередное унижение каждого перед всеми. На лицах караула – стыд и вина с проблесками жгучей ярости. Мои внутренности крутит то от ужаса, то от тревоги, то скорбью обжигает. Телефон не достать никак: увидят – до утра не отстанут. А потом свои добавят в знак «благодарности».
Наконец проверяющий уезжает. Начкар раздает последние «устные выговоры с занесением в грудную клетку» и идет спать. Ему можно, он главный, а мне нельзя. Мое дело – держать лицо и исполнять приказы. Траву красить, противотанковые ежи таскать. Привет, два высших образования!
В бронированной будке, семь на пять шагов, тихо, прокурено и великолепно одиноко. Жду пятнадцать минут для гарантии. Пальцы дербанят застежку на кобуре. Раз, два, пять, сто сорок... Слепая зона.
В карман не попадаю, руки – ходуном. Наконец, ловлю мобильник и роняю на бетонный пол. Аккумулятор в одну сторону, корпус в другую... За окном пусто. Закрываю спиной обзор камере, ногой заметаю части аппарата в слепой угол.
Щеки мокрые, пальцы мокрые, на черный пластик падает капля... Вытереть о штаны, с шестой попытки закрыть крышку корпуса, включить.
Дышит ли? Мелкая, я обожала его: смешливого, сильного… Он сажал меня на колени, травил байки о хулиганской молодости и путешествиях под шипение «Подмосковных вечеров» на виниле. Я, конечно, люто завидовала приключениям.
А иногда он брал меня на руки и подкидывал к самому синему небу. Мое маленькое тело взмывало в высоту, застывало в верхней точке – пауза между быть или не быть выбивает дух и отчаянно-счастливый визг, – а потом я падаю. Без тени сомнения зная – поймает.
На экране крутится колесико загрузки, перед глазами плавают круги. Так! Он дышит и ты, ну-ка, дыши! С усилием, вдох, выдох, еще... Становится легче.
Аппарат запускается, секунду молчит, а потом мигает оповещение об смс. За окном – пустота. В голове – пустота. Палец сам кликает «читать».
«Умер. Приезжай».
Не поймал. Сижу в бронированной будке пять на семь шагов, и при этом падаю-падаю-падаю. Я никогда больше не окажусь в его надежных, ласковых руках. Прощай, папа…
Три часа воспоминаний спустя, я смазано-быстро сдаю смену и мчусь к комбату.
– Что, опять?!
– Или мне дают отпуск по личным обстоятельствам, или я увольняюсь! – кладу военник на стол, включаю опцию «покерфейс». Мне надо.
В кабинете начальства пахнет растворимым кофе и ядреным автомобильным освежителем. Этот запах идет полковнику – они одинаково фальшивы.
Я слушаю про «докатились» и рассуждения о моей профнепригодности. Командир устыдить умеет – собаку съел за десятилетия службы. Он обещал мне быструю карьеру, принимая на должность ниже положенной. Заверял, что я скоро переведусь в штаб. Получу обычную офисную работу, только в военке.
Год спустя была риторика о низкой дисциплине и отсутствии рвения. А теперь вот:
– Кому нужен сотрудник, регулярно берущий отпуск?
– Так я же не виновата, что они умирают!..
– А кто виноват, я что ли?
Стремительно переодеваюсь в гражданку. Бегу на вокзал, спотыкаюсь на обледенелом поребрике, чуть не разбиваю нос. Смешно… Приехать на поминки с расквашенной мордой – это по-нашему! Везение имени меня!
В последнюю минуту успеваю. Ругаюсь с бабкой на кассе, выхватываю билет, запрыгиваю в тронувшийся поезд.
Боковушка у туалета. Ладно. Сижу, смотрю на мелькающие за окном плацкарта сугробы, думаю.
Я шла служить, надеясь учиться. Стратегии и тактике, самозащите и нападению. Хотела метко стрелять, и умело обращаться с огнестрелом...
А по факту научилась трем вещам. Спать стоя – самый полезный навык, в карауле без него никуда. Особенно зимой хорошо: прижалась меховой шапкой к двери будки, глаза закрыла и в дрему. Главное, глубоко не нырять, держаться у поверхности сна, чтобы тело стояло ровно. Если вдруг проверка, «в глазок смотрю, службу несу бдительно!»
Второй навык – покерфейс. По жизни, а главное, в любой стадии алкогольного опьянения. И третий – нажимать на курок «на голос командира». Можно даже зажмуриться. Все равно в мишень не попасть, руки трясутся от вечного недосыпа, недоедания и бухла.
Зачем мне все это? Не проще присоединиться к мертвым родственникам и забыть о глобальном разочаровании? Может быть, за Порогом меня, наконец, подхватят сильные руки и падение кончится?
Коктейль «по-маяковски» позвякивает в граненом РЖДэшном стакане. Берем крепкий горячий чай с сахаром, отпиваем, доливаем водкой. Отпиваем – снова доливаем до полного. И так, пока напиток не потеряет цвет. Разводы на столе пахнут дешевой заваркой и спиртом. На соседней полке храпит мужик.
Не хочу к родне. Папа умер, я не нужна ему больше. И обратно в расположение не хочу. А уволиться страшно: кому я нужна без работы, без дома, без цели?
Вот бы забыться, выкинуть все запреты, взять билет куда угодно, где еще не была. Бесконечно переливаться из точки А в точку В, нигде не задерживаясь надолго… Пусть говорят «от себя не убежишь». Вдруг, если бежать быстро, корочка никому не нужного «себя» отвалится?
А что там спрятано, под слоем «человеческого»? Тьма во тьме? Свобода?
~ Точка В ~
Пива нет: жаль, на поминках пьют водку. Да и вообще, пиво – для шлюх. А примерные женщины улыбаясь затыкаются и терпят. Как мама…
– Вот, уже и отца похоронила, а все шляешься! Когда дети будут? Я понимаю, молодые сегодня жуть, какие эгоисты. Но хватит, пожила для себя, тридцатник стукнул! – три часа назад, когда вернулись с похорон, она завела любимую песню. Разошлась.
– Мам, я…
– Помолчи, прошу! Я всю жизнь для вас жила, только лучшего хотела! Ничего для себя – все в дом! Имею право хоть мнение высказать?
– Конечно, Степановна, имеете! Дети обязаны слушать старших! – поддакивает красная от водки соседка.
– Да, но… – я тянусь, хочу дотронуться до матери и не решаюсь. Больно опять слушать о жалкой себе, неправильной, дурацкой. А встать и уйти еще больнее. Вина – сбежала, оставила, бросила – и без того лежит на плечах, словно мешок с землей. Могильной.
– Вот ты в столицу уехала. И чего? У тети Гали, подруги моей, дочь уже третьего родила, счастлива в браке! – в сердцах мать хлопает ладонью по столу, мучительно кривится от боли в артритных суставах. Меня аж скручивает, будто внутри тряпку отжимают. Грязную, половую.
Вспоминаю дочь теть Гали: растолстевшую даму неопределенного возраста, пахнущую молочной кашей и диареей. А ведь она – моя ровесница!
– В общем, я тебя познакомить хочу. Арсений, хороший мужик. Сын Софьи Иванны, соседки по даче. На три года старше тебя, вдовец, хозяйственный. Мы обо всем договорились. Вечером сходи, познакомься.
– Но мам…
– А ну молчи! Степанне внуки позарез нужны! Помрет следом за мужем – не понянчит! – соседка тоже стучит по столу. Тарелка с кутьей подпрыгивает, стаканы звенят, как мои нервы.
– Только в порядок себя приведи! А то простигосподи! Платье надень, накрасься, ты же девушка, – подытоживает мама. – Все, иди!
И меня выталкивают из-за поминального стола. Наряжаться.
Вздыхаю, перебираю дорожную сумку. Платье? Только это, на мне: черный балахон ниже колен. Из косметики – тушь и гигиеничка. Не густо.
Да какая разница? Будь Арсений хоть богом пикапа, шансов у него нет. Зачем мне отношения на малой родине? Чтобы вернуться и каждый день слушать, какая молодец дочка подруги? Зачем мне вообще отношения?.. Схожу на свидание, местных порадую, узнаю про Великие Мужицкие Достижения, выпью пива или кофе. А завтра утром поезд обратно. Со службы с мамой общаться легче, я вечно «извини, в карауле, пиши смс».
Осчастливленная наставлением «и не веди себя, пожалуйста, как шлюха! Не позорь меня!», выдвигаюсь к месту встречи.
В нужной кондитерской пирожные дорогие и заветренные, вчерашние.
И опять нет пива. Жаль. Особенно жаль становится при виде Арсения. Мужичок, возрастом от тридцати до пятидесяти, мнет в руках бордовые гвоздики. Расстегивает бомбер, отглаженная футболка Abibas облегает тощий торс, с ботинок валятся комья снега, а элегантная щетина дополняет образ. Взгляд останавливается на мне.
– Ну, привет! Сказали, ты классно готовишь! Держи! – тянет «букет». Один из трех цветков безнадежно сломан.
Встаю навстречу. Кавалер лыбится, оглаживает ладонью мой бок и выдает сакраментальное:
– Чувствую, красавица! В женщине должно быть, за что подержаться!
Моя челюсть падает и никак не возвращается на место. Я ушла служить после того, как наткнулась на бухого папу, зажавшего в подъезде соседку теть Любу. Вспоминаю его слезливое «моя-то меня не любит, все у нее – пьяный, противно! Дай хоть за твои крутые боки подержусь!»
С усилием сглатываю. Я говорила, что ничему не научилась в армии? Зря. Вот, опять покерфейс пригодился. Роняю гвоздики, чеканю шаг в сторону выхода, задеваю мужичонку плечом. Сильно, зло.
Не быть мне похожей на дочь подруги…
– Стоять! Ты чо, попутала?!
За стеклянными дверями кафе снег. Красивый. Но дорогу к нему блокирует мужик, с лицом, искривленным в подобие оскала. С губ брызжет слюна, щелкают прокуренные зубы. Быстро он разогнался… Интересно, что с покойной женой случилось?
А я будто в плохое кино попала. Вижу жесты и мимику, даже слова воспринимаю, но реальность и звук в полном рассинхроне. Смотрю, молчу, сгорбилась, плаваю в вязком киселе из головокружения и тошноты. Провожу рукой по бедру, вздрагиваю пустоте: кобуры нет. Сглатываю, раз, другой, будто лимон укусила. Встряхиваю головой. Снег… Надо идти туда, в метельное одиночество!
Арсений хватает меня за плечи. Трясет. Я хлопаю глазами и болтаюсь в его руках. Несколько посетителей кафе делают вид, что ничего не происходит.
– Думаешь, можешь себя тут вести, как шалава столичная?! – через кисель прорывается та-самая-фраза. Да сговорились вы что ли? Если не по вашему, то сразу «шлюха»? Мой левый глаз дергается, лицо горит, пальцы сжимаются в кулаки. Как же вы все достали!
Арсений толкает меня к свободному столику. «Сядь, я с тобой еще не закончил!». А я не то, что закончила – скончалась.
На желтоватой скатерти мятые салфетки, грязная посуда и бутылка из-под вина. Ладонь сама собой хватает тонкое горлышко. Взмах, и я наблюдаю, как мужик оседает прямо в острое крошево, держась за висок. Зелено-бордовое бликует под лампами, «розочка» падает из моей руки и лежит, покачиваясь, среди осколков. Надо использовать паузу, пока люди застыли и с открытыми ртами ждут продолжения.
Выскакиваю на промозглый ветер, хлопаю дверью. Быстрый шаг меняю на бег, поскальзываюсь на гололеде, балансирую руками, как канатоходец, мчусь дальше. Хватит с меня, честное слово! Все, чего я хочу – это свобода! От идей о том, как «нормальному человеку» надо жить. От провинции в каждом жесте. От себя самой.
Я почти вижу грязную, отжившую шелуху – установки, комплексы, официальные поводы для стыда, которые треплет и уносит ледяным ветром. Не должна я ничего! Моя главная обязанность – заботиться о себе! Не хочу больше пыжиться, наступать собственным мечтам на глотки, ради «жить как все».
Не могу! Сгибаюсь пополам, упираюсь в колени, пытаюсь отдышаться. Я прибежала в городской парк. Сто лет здесь не была! Меня приветствуют выцветшие рисунки на заборах, рыже-коричневые сугробы, припорошенные свежим снежком, и сумерки. Разгоряченное тело кусает морозец, лезет в рукава, лижет голую шею.
Стряхиваю комья снега со скамьи, сажусь. Холодно, безысходно. Кажется, внутри меня что-то сдохло, вылезло наружу вместе с потом и отвалилось. Теперь сижу, ощущаю задницей обледенелые доски, а больше ничего. Пусто и глухо, как в танке.
Но ведь нельзя оставлять вакуум посреди себя! Каждому нужен смысл, цель, оправдание…
~ Виток ~
Я вернулась домой. Не хотела, пришлось. В красивых фильмах говорят: дом там, где ждут. Меня ждут, я здесь очень нужна. Меня удобно обозвать неблагодарной шлюхой и потребовать исправиться. Например, срочно выйти замуж за ублюдка с прокуренными зубами. Чтобы как дочка подруги: привычно, понятно, и тема для разговора есть. Но, кажется, я выросла из этой роли.
Если никто не поймает меня в падении, почему бы не научиться летать?
Достаю телефон, экран тревожно пуст. Странно, а как же розыск за тяжкие телесные? Видимо, шанс есть.
Пальцы дрожат, как всегда. Медленно набираю в заметках:
1. Заявление на увольнение, по семейным.
2. Что нужно для автостопа за рубежом?
Путешествие – это путь по спирали? Нельзя вернуться в старую точку, ведь все меняется? Нереально забрать с собой что-то, кроме себя настоящего?
Звучит, как план.
Автор: Надежда Аристархова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ