Продолжение. Начало тут.
...Мы сидели в довольно грязненькой и захламленной, но при этом уютной кухоньке. Впрочем, мне после подвалов любая нормальная комната показалась бы уютной. А уж если передо мной поставить тарелку с едой и горячий (горячий!) чай - так и подавно. Но тут и правда было славно. Как и должно быть дома, наверное.
Проблема только в том, что дома я не был. И отцом растрепанной девчонке, нервно кусающей губы, быть не мог. Хорошо хоть, она сейчас молчала. Видимо, решила дать мне поесть. А то от шока я даже снова начал думать о себе в первом лице. А не в третьем, как давно привык, видимо, пытаясь отстраниться от ситуации. Мол, не со мной все. Ага, как же. Очень даже со мной, оказывается.
Был я чист, отогрет в горячей ванной, одет в домашние тренировки и футболку. Все, надо сказать, исключительно моего размера и почти новое. Только «лежалое». Не знаю, замечали ли вы, что даже у чистого белья, если им долго не пользуются, появляется такой странный запах? Не грязи, не пыли, а именно затхлости. Нехватки жизни какой-то. Вот и моя новая одежда пахла так же. Впрочем, мне ли привередничать? Точно уж нет.
Есть я старался помедленней, но это было сложно. Хотелось, наоборот, проглотить все как можно быстрей. И тарелку вылизать. Пока не опомнились и не отобрали.
Впрочем, эта не опомнится. Кукуха у нее в пути давно, на долго и прочно. Еще хуже, чем у меня. Как она на мне повисла там, на лестнице... вспомнить же страшно. Едва в квартиру затолкал. А то бы соседи снизу точно психушку вызвали: «Папочка, прости! Родной, прости ты меня!» И с таким надрывом - словно над гробом. Впрочем, какое уж тут «словно», если отец ее давно помер? Нет, я на месте соседей, зная это - точно бы психушку вызвал. А вы? Вот то-то и оно.
В общем, не хотел я ее горем пользоваться. Только выход у меня разве был? Она ж не слушала ничего, только цеплялась и голосила. Да еще пес подвывал - дуэтом. Сумасшедший дом, короче. Вот и пришлось с ней в квартиру идти. А тут уж... как все пошло, так и не остановилось. И надо было из этой ситуевины как-то выкручиваться. Желательно, с пользой для себя, конечно. Но - как пойдет.
В аккурат к этой мысли картошка в тарелке все же закончилась. Котлету-то я сразу заглотил, как удав. Не жуя. А сейчас подобрал остатки подливы хлебной корочкой, сделал глоток чая, да и понял: пора что-то говорить. Покосился на девчонку. Сидит, таращится своими кофейного цвета глазищами. Посмотрел на пса. Ну, этот - мужик. Спокоен, то есть. Придавил своей головой мой тапок, чтобы я, значит, не сбежал, и дрыхнет себе в ногах. Хороший песель. Я всегда себе такого хотел. Наклонился, погладил его. И понял, что время тяну. Не хочу из теплого да доброго дома обратно, на мороз. Но... не доводить же девочку до психушки, в самом деле? Говорить надо.
Попытался что-то сказать - и закашлялся. Дико, люто. У меня уж давно пневмония, я так подозреваю. Вряд ли там от легких много осталось, как я кашляю. Наверное, потому и смерть свою чую - рядом она. Не делась никуда, просто отошла на шаг.
Девчонка подскочила:
- Папа...
Но я ее рукой остановил, чаем кашель заглотал, да отдышаться.
- Что ж ты, дочка, беду зовешь? Сама говоришь: помер твой батя. И сама же мне на шею кидаешься?
Начал тихо, рассудительно. Увещевая. Как старший - дитя не разумное. А сам думаю: «Господи, только б не заревела!». Не выношу бабьих слез. Или сбегу, или со всем соглашусь: и что я ее отец, и что с того света вернулся. Ох, нельзя такой грех на душу брать... Но продолжаю строго:
- Ты не маленькая уже, вполне справная девка. Должна понимать: если помер кто, то и место ему - в земле. А если он по земле шаландает - так добра не жди!
И палец еще для назидательности поднял. А потом буквально за голову схватился: Господи, да откуда у меня на языке слова эти? «Справная», «девка», «шаландает»... сроду я так не говорил! Кошмар какой-то. Растер ладонями лицо, и простонал сквозь пальцы:
- Да с чего ты взяла, что я твой отец? Это жизнь, а не книга. Мертвые - не возвращаются. И чудес - не бывает, девочка. А будешь в квартиру пускать кого ни попадя - так с отцом быстро свидишься. Только на том свете, не на этом.
Все. Попустило. И слова мои, и тон мой, и сказал, что хотел. И даже идиотом себя не чувствую.
Ну, вернее, не чувствовал. Пока руки от лица не убрал. Девочка-то, видимо, к разговору подготовилась, пока я в ванной отмокал. И сейчас молча сунула мне фото. Обычное такое. Домашнее. Только вот на нем был я. Натурально: я. Сидел на этой самой кухне, и вроде даже в этой самой футболке. Только у реального меня патлы отросли, как у попа. А я на фотке щеголял аккуратной такой стрижкой. Прям как я люблю. Ну... любил, раньше. Пока был не бомжом, а нормальным. Пока был внутри себя жив.
Я аж вздохнул и фото это перевернул поскорее. Потому как смотреть в глаза себе же оказалось до странного неприятно. И услышал тихое:
- А еще тебя Лай узнал...
- Что?
- Не «что», а «кто». Лай. Пес. Он отцовский... был. Чужого он порвал бы.
Лай, услышав, что речь о нем, открыл один глаз, и посмотрел на меня. Убедился, что на месте, и закряхтел, потягиваясь. Примериваясь уснуть снова. Он был явно не молод, и такие стрессы его утомляли. Я снова потрепал собаку между ушами: спи, мол. А девчонке сказал:
- Хорошо. Убедила. Рассказывай.
- Что? - Удивленно захлопала она глазами. И я развел руками:
- Все. И как на духу. Будем разбираться.
(Продолжение следует)