В этот раз мы с Кирой приходим заранее. Переобуваемся, приветствуем гардеробщиц. Мне нравится чувствовать себя по-хозяйски в местах, которые люблю. В мыслях границы своего дома я очерчиваю по Харитоновскому парку, амфитеатру у ТЮЗа, набережной пруда и Оперному. В центре – наша маленькая квартирка, самое потаенное, спальни-кабинет-гардероб.
Сегодня премьера, мы в платьях. Хорошо, что есть место, где прилично ходить в длинном и бархатном. Все билеты на премьеру куплены, на бельэтаже будет тесно – значит, можно и с голыми плечами. Билеты я покупала в августе, поэтому у меня места для лучшего просмотра – центр бельэтажа. Идеально для балета, конечно, чтобы смотреть. Слушать лучше в сердцевинке галерки. Но спектакль обещает быть зрелищным, поэтому бельэтаж.
Яркое действие захватывает с увертюры. (Слово программке: дирижер Константин Чудовский). Вместе с музыкой возникает свет. Фигуры из света и цвета рождаются в сложном, многоуровневом пространстве занавеса, надвигаются на зрителя: солярный диск, мамонт, звездопад, русалки. (анимация Анастасия Соколова, свет: Стас Свистунович). Что ж, мысли настраиваются на нужный лад: уходим в мифологический пласт, в метафизический реализм городских легенд. Пласт нам знаком, чувствуем в нем себя уверенно: в моем случае границы реальности давно условны, движение вглубь не требует спецсредств, достаточно проводника. Сегодня наш Вергилий в черевичках.
Время и место действия условны, как и всё в сновидениях. Образы, декорации, цвет и свет – все на сцене сложилось в яркий, лоскутный, волшебный мир. Как в бабушкином одеяле каждый лоскут когда-то был рубашкой, платьем, пеленкой – так и образы этого мира где-то сшиты из Шагала, где-то будто бы из Дамира Муратова, а в целом из зимы, спальных районов, коммуналок, кочегарок и дыхания провинций (художники-постановщики Александр Мохов, Анастасия Лукка).
Голоса. Удивительно, что образы героев идеально подходят нашим артистам, идеальный кастинг – сказали бы любители сериалов. Каждый был на правильном месте, характер каждого героя по размеру артисту, а значит артист двигается легко и ловко в музыке и сюжете. В волшебном мире, созданном на сцене, все герои искренние, как музыка Чайковского, немного гротескные и смешные, как все у Гоголя. Но удивительно: в реальности на сцене не было ни картонной лирики, ни токсичного зубоскальства, а ведь так легко свалиться в Черевичках на одну из этих сторон, пойдя на поводу у композитора или у писателя. В зазоре между романтизмом и сатирой существует почти потаенная искренность исполнения и актерской игры (режиссер-постановщик Борис Павлович)
Вся гололевская сатира получила пластический язык: в танцах водяной чуди, ионических пилястр, механических кукол в кокошниках и туземном гопаке. (хореограф Нурбек Батулла). Лирика Чайковского не упрощает, а цементирует потусторонний мир цвета и звука, вскрывает его обитаемость и делает понимаемым.
И мы с Кирой понимаем взбалмошность Оксаны (Ольга Семенищева), женственность Солохи (Вера Позолотина), обаяние Беса (Дмитрий Стародубов). Верим горю Вакулы (Сергей Осовин) и блеску Святейшества (Юрий Демин). Смеемся над незадачливыми Чубом (Владислав Попов) и Учителем (Владимир Чеберяк). Кира говорит, что сейчас любит оперу больше, чем балет. Балет – это техника, - Кира торопливо шагает к светофору, но останавливается, 6 секунд зеленого, не будем торопиться. Ты же понимаешь, техника это дисциплина, повторение и в этом вся суть, чтобы добиться идеального. Опера – живая, не совершенная, поэтому нравится. Кира переходит перекресток, снег падает на лицо, на очки. Кира напевает черевички-невелички и танцует по пути домой. Дом – темный теплый силуэт пятиэтажки с горящими окнами, зелеными, желтыми, розовыми там, где спит рассада. Мороз, звезды, снег. Ой, как светит месяц. Толи русалка проплыла по небу, толи за углом притаился черт. Гей вы, ветры буйные. Нет, ни ветерка.
