19 ноября 1825 года Пушкин закончил свою «Комедию о царе Борисе и Гришке Отрепьеве», куда более известную как «Борис Годунов».
В сентябре следующего года поэт был возвращен из Михайловского, где отбывал ссылку за вольнодумные стихи, и получил аудиенцию у царя. «Ты довольно шалил, - сказал ему Николай. - Надеюсь, что теперь ты образумишься и что размолвки у нас вперед не будет. Присылай все, что напишешь, ко мне. Отныне я буду твоим цензором». Растроганный Пушкин вышел от государя со слезами на глазах.
Через три недели он получил письмо от начальника Третьего отделения графа Бенкендорфа: «Как сочинения Ваши, так и письма, можете для предоставления Его Величеству доставлять ко мне; но впрочем от Вас зависит прямо адресовать на Высочайшее имя». Вскоре Бенкендорф пишет Пушкину еще одно письмо: «Ныне доходят до меня сведения, что Вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную Вами вновь трагедию. Сие меня побуждает Вас покорнейше просить об уведомлении, справедливо ли таковое известие или нет».
Александр Христофорович, как всегда, не ошибался: два месяца назад Пушкин читал «Годунова» московским приятелям – Соболевскому, Вяземскому, Веневитиновым. Но вообще-то ему не вменялось в обязанность уведомлять власти о чтении своих произведений в дружеских кружках. Поэту напоминают, что за ним пристально следят и о поэтических грехах молодости надо забыть навсегда.
В декабре – новое письмо: шеф жандармов учтиво просит «сообщать мне… все и мелкие труды блистательного Вашего пера». Хотя вроде бы совсем недавно говорилось иначе: можно посылать труды Бенкендорфу, а можно «прямо на Высочайшее имя». Значит, все-таки Бенкендорфу? Это напоминает секретный приказ начальника Главного штаба Дибича, по которому чиновника 10-го класса Александра Пушкина предписывалось доставить из ссылки в Москву: «Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря». Вот так – свободно, но в сопровождении фельдъегеря.
Потом окажется, что царская цензура даст сто очков вперед стандартной ведомственной. Хотя даже Бенкендорф не возражал против того, чтобы «Борис Годунов» был опубликован с некоторыми купюрами, царь не согласился. Пушкину предложено «с нужными очищениями» переделать пьесу в «историческую повесть или роман на подобие Вальтера Скотта». Завязка «Годунова» – лукавство Бориса, который сначала отказывается принять царский сан и лишь после уговоров духовенства и бояр соглашается взойти на трон – видимо, Николаю не понравилась. Все это очень походило на поведение его самого в период междуцарствия в ноябре-декабре 1825 года. Наверняка было учтено и суждение о пьесе некоего анонимного рецензента: «Разумеется, что играть ее невозможно и не должно, ибо у нас не видывали патриарха и монахов на сцене». По мнению пушкинистов, рецензентом был редактор «Сына отечества» Николай Греч (его и осведомителя Третьего отделения Фаддея Булгарина Пушкин называл «грачи-разбойники» ).
Предложение исправить пьесу «нужными очищениями» Пушкина не вдохновило. «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное», - сообщил он Бенкендорфу.
«Борис Годунов» появился в печати лишь через пять лет в изуродованном цензурой виде: некоторые сцены были сильно изменены, а сцена в Новодевичьем монастыре полностью вырезана. В ней патриарх и бояре уговаривают Бориса принять венец, а народ, стоя на коленях, воет и плачет: «Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами! Будь наш отец, наш царь!». Дальше следует такой диалог:
ОДИН
Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.
ДРУГОЙ
Я силюсь, брат,
Да не могу.
ПЕРВЫЙ
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.
ВТОРОЙ
Нет, я слюнёй помажу…
Увидеть свое произведение на сцене Пушкину так и не довелось.
Если статья понравилась, наградой автору будут лайки и подписка на дзен-канал "Строки и судьбы". https://zen.yandex.ru/stroki_i_sudby
Умные комментарии, доброжелательная критика и пожелания также приветствуются!