– А ведь у меня сегодня юбилей, – подумала Тамара, заходя в свой кабинет, – три месяца, как я работаю в этой жуткой “конторе”, как говорит моя бабушка.
Кабинет на двоих был неуютной комнатой, хотя ее коллега, сидевшая напротив и работавшая уже полтора года, всячески старалась облагородить его казенные стены и подоконник. Но если на стенах можно было видеть репродукции картин, изредка меняющиеся, то с цветами было плохо, видно не хотели они расти в этом кабинете.
– Микроклимат здесь плохой, – говорила Агния Петровна, – дома-то у меня цветы замечательные, приходи как-нибудь в гости, сама увидишь.
Но Тамара, ссылаясь на занятость, пока отказывалась, считая, что не настолько хорошо она знает Агнию Петровну, чтобы ходить к ней домой.
Агния Петровна годилась ей матери, но была тактичной женщиной, и не пыталась ее учить, поэтому Тамара с радостью обращалась к ней с вопросами по работе сама, зная, что на все получит ответ. Она пришла в службу судебных приставов исключительно по совету отца, самой ей хотелось устроиться помощником адвоката или нотариуса, и сразу поступать в ВУЗ на заочное отделение. Но поступить как-то не получилось, но она не особенно расстроилась, ведь втайне от родителей мечтала уехать в Москву и поступить в художественное училище.
А пока Тома сидит вот здесь, а ее клиенты, люди с недовольными, а то и злыми лицами, выливают весь свой негатив, все свое недовольство на них с Агнией Петровной. Она приходит домой вся разбитая, с той же недовольной физиономией, что и ее клиенты. А отец еще и командует:
– Ты хоть соседям улыбайся, а то они уже стали спрашивать, не заболела ли ты.
А мама, когда они с ней оставались одни, вздыхая говорила:
– Томочка, может ты все же в художественное училище пойдешь, у тебя ведь талант, все так говорят, я же вижу, что ты очень хочешь рисовать.
Тамара же после работы не то что рисовать, а вообще ничего не могла делать, в ней поселилась какая-то пустота. Сначала она думала, что это чувство вызвало расставание с молодым человеком, с которым встречалась полтора года, но потом поняла, что все намного глубже, ведь по субботам и воскресеньям она могла допоздна заниматься любимым делом – рисовать. А в будни, приходя с работы, она сразу тут же располагалась на диване с телефоном в руках, и в десять часов вечера вечера ложилась спать.
Зарплаты Тамаре не хватало. Часть денег она отдавала маме, остальные как-то быстро разлетались. Тома пыталась найти заказы на дизайн в интернете. И находила, но это были единичные случаи, хотя заказчики оставались очень довольны, а она радовалась.
Однажды она достала свои рисунки, выбрала летние пейзажи, где было много солнца, купила рамки, и повесила на работе прямо над собой. Агния Петровна удивилась, она не знала, что Тамара такая хорошая художница. А через несколько дней она сказала:
– Тамара, а ведь я уже не чувствую такую усталость, как обычно.
И предложила украсить и ее стену. Тома с удовольствием выбрала еще несколько рисунков и сменила надоевшие безвкусные картинки на свои. Теперь к ним часто заходили “отдыхать” коллеги. Но Тамара так и продолжала ходить на работу, как на на каторгу. Зато с ее дизайнерской деятельностью в интернете день ото дня становилось всё лучше, это ее радовало, давало надежду на перемены к лучшему.
Теперь, придя с работы вся разбитая, она уже не ложилась на диван, а занималась своей второй работой, это помогало ей снять с себя весь груз чужих бед и неприятностей.
В пятницу в конце рабочего дня в их кабинет зашел в очередной посетитель. Взглянув на него, Тамара вспомнила центральную фигуру на картине Репина “Бурлаки на Волге”. Он был очень похож, правда волосы на голове и усы у него были покороче, а бороды вообще не было. Он подал свой паспорт и она увидела его руки, натруженнные руки рабочего человека. Тамара подняла голову и встретилась с ним глазами, в его глазах было все: боль, страдание, и, как ни странно, уверенность.
– Да, сильный человек, при всех его финансовых неприятностях. Он держит себя в руках, мне вот даже слова обидного не сказал, как обычно делают все клиенты. Решив с Николаем Михайловичем все вопросы, она вышла с ним вместе в коридор.
– Николай Михайлович, я понимаю, что вам сейчас ни до того, но я не могу отделаться от мысли, что я должна это сделать.
– Что сделать? – испугался тот, он решил, что с него возьмут еще какие-то деньги.
– Ваш портрет! Я работаю здесь почти полгода, работа мне совсем не нравится. А мое желание возникло вдруг из ниоткуда, видно роль сыграла и ваша внешность, вы похожи на…
– Я знаю, мне уже однажды говорили об этом, я даже знаю, что этот бурлак – поп-расстрига.
– Да, точно, – обрадовалась Тамара, – так вы согласны мне позировать?
– Да, только в выходные дни, а то я с работы прихожу уставший, могу и заснуть, сидя на стуле. Я должен отвлечься как-то от своих финансовых проблем, приходите завтра в гости ко мне, обо всем и поговорим. Ближе к обеду, бабушка нам пирогов напечет. Мой адрес в документах есть.
Тамара радостная вернулась в кабинет, а Николай Михайлович с неменьшей радостью вышел из ненавистного ему задания, он понимал, что работающие здесь люди ни в чем перед ним не виноваты, ну ничего не мог с собой поделать. А это девчушечка уж очень ему понравилось, а потому и отказать он ей не смог. Глядя в ее серьезные серые глаза, он ощутил, что чем-то она близка ему. Николаю Михайловичу даже захотелось обнять ее по-отцовски и сказать, что она талантливый человек. Он как-то сразу понял, что рисунки на стенах кабинета принадлежат ей.
Николай Михайлович тоже был своего рода художник, он был кузнец, но не просто кузнец, а великолепный мастер художественной ковки. Он каким-то седьмым чувством понял ее зуд в руках, когда она его, Николая Михайловича, пригласила позировать. Точно такой зуд он испытывает, когда находится интересный заказ, требующий не только умения, но и вдохновения. Он уже предвкушал их разговоры об искусстве, о предназначении художника. Он хотел узнать о ней все.
Приблизительно тоже испытывала и Тамара, но ей еще и хотелось узнать как он, такой надежный, серьезный, попал в его годы в денежную кабалу. На следующий день она собрала все необходимое для работы и, вызвав такси, спустилась к подъезду. Загрузив все в багажник, Тамара назвала адрес, и вскоре поняла, что это совсем близко от дома, но с такой тяжестью, как у нее, она не дошла бы.
Приехала она рановато, было только начало первого. Нажав кнопку домофона она зашла в подъезд, квартира была на четвертом этаже. Девушку ждала у открытой двери старушка, худенькая, небольшого роста, она была совсем не похожа на сына, а то что Николай Михайлович ее сын, Тамара не сомневалась, зятем он не мог быть почему-то решила девушка:
– Он никак не может жить в квартире родителей жены. Такой сильный, решительный, уверенный в себе мужчина по-моему должен быть хозяином своей судьбы.
– Проходите, – неожиданный звонко сказала хозяйка и, отойдя от двери дала ей возможность занести все свои вещи.
В квартире безумно вкусно пахло выпечкой.
– Идите сразу на кухню, сейчас будем обедать, а потом…
И она развела руками, давая понять, что не знает, что будет потом. А Тамара, честно говоря, и сама не знала. Но ее уверенность в том, что у нее все получится, увеличилось в два раза, когда она увидела хозяина, сидящего за столом, заставленным пирогами, пирожками и прочей вкусной снедью, его руки лежали на столе.
И Тома сходу сменила первоначальный план, решив, что в написании портрета руки должны быть не менее важной частью ее картины,чем лицо Николая Михайловичаа. Она вначале хотела чтобы руки просто лежали на коленях, но теперь, когда она увидела его руки на столе, она поняла что только там им и место, жилистым, трудолюбивым, искусным рукам этого человека, который с первой минуты встречи с ним запал ей в душу.
– Он удобно устроится на стуле, а руки положит на стол, но пустой стол не даст такого эффекта, нужно блюдо с пирожками, но нюансы обсудим потом, – думала она.
На кухне у плиты стояла симпатичная женщина.
– То, что вы Тамара мы знаем, – сказала она, – меня зовут Дарья Андреевна, бабушку – Лидия Ильинична. А хозяин сейчас придет, он консультирует кого-то по телефону. Через пару минут зашел хозяин и радушно сказал:
– Рад рад тебя видеть, Тамара ведь можно же старику на “ты” тебя величать, ты мне во внучки годишься, у меня внук такой же, как и ты, может чуть помоложе.
За столом Тома говорила больше чем хозяева, она рассказала им о себе, о родителях, а также о ненавистной ей работе:
– Совсем не хочется мне там работать, видеть людей расстроенных, порой даже заплаканных. Негатив оседает где-то в душе, приводя меня в депрессивное состояние. Только живопись и помогает мне убежать от всего этого в мир, который чище, светлее. Тяжело, очень тяжело на такой работе.
– Вот и я к тебе пришел похоже для того, чтобы добавить печали в твоей душе.
– Наш сын загнал нас в угол, попросил взять кредит на свой бизнес, да и прогорел, – сказала Дарья Андреевна, а отец теперь страдает. Он не единственный такой, – сочувственно ответила ей Тамара, как бы успокаивая ее.
– Да что там говорить, в сердцах сказала Лидия Ильинична, – внук у меня непутевый вырос.
– Мама, давай сменим тему, нашей гостье, думаю, не интересны
семейные проблемы, – мягко сказал Николай Михайлович.
– И то правда, лучше покажи ей свой альбом с фотографиями твоих работ, ведь вы оба считай художники, люди творческие. Вот пусть она и оценит твои работы.
– Да ладно мама это потом.
– Нет, отчего же, мне интересно про вас знать все. Именно как художнику, каждую мелочь, каждый факт жизни.
И он принес альбом, где были фотографии если не всех, то большинства его работ. Там были заборы и камины, мангалы и подсвечники, перила с сидящими на них птицами, лестничные пролёты с цветами. Кованое панно на стену в виде жар-птицы Тамаре понравилась больше всего. А фрагментов к различным изделиям было просто не счесть.
– Николай Михайлович, вы гений, настоящий художник, жаль нельзя сделать выставку ваших работ, хотя в интернете это можно устроить.
– Это мы вместе с внуком, он будет чуть младше тебя, но с работой справляется, вот скоро вернется с тренировки, и познакомитесь.
– Но нам, пожалуй, пора за работу. Только со стола пока не убирайте, можно я чуть-чуть похозяйничаю.
– Конечно, доченька, – и Лидия Ильинична засуетилась, домывая посуду.
И тут Тамара увидела на окне кованую сахарницу, в которой стояла обычная пузатенькая пол-литровая банка. Это была невероятная красота – ажурный темный металлический узор на фоне белоснежного сахара в банке выглядел изумительно. Она взяла ее и поставила на стол.
– У нас и подстаканник есть, правда один, остальные Богдан раздарил. Сахарница и подстаканники – это его работа.
– Замечательно, мне очень понравилось, главное я наяву эту красоту увидела, и даже подержала в руке, очень впечатляет.
И Тамара занесла на кухню все, что привезла с собой.
Женщины ушли, оставив их наедине. Усадив на стул Николая Михайловича, Тома заставила его положить руки на стол, держа в них подстаканник. И она взяла в руки карандаш.
Николай Михайлович смотрел на уверенно движущиеся руки девушки, он видел, когда она носит линии, а когда штрихи. Ему импонировала ее уверенность, спокойствие и увлеченность.
– Как она похожа на меня, я ведь в ее годы был таким же самоуверенным, порой даже не в меру. Хорошая девочка.
Они услышали, как хлопнула входная дверь.
– Богдан пришел, голодный, придется пирожками с нем делиться.
– Сейчас я быстренько ими займусь.
А через 5 минут блюдо с пирожками уже было изображено на рисунке.
Тут в дверь постучали.
– Заходи, Богдан, наливай чай и забирай пирожки, но сначала познакомься, это Тамара.
Девушка подняла глаза, что-то неуловимо знакомое было в облике молодого человека, уже взявшего пирожок и откусившего его. И тут вдруг Николай Михайлович чихнул.
– Будь здоров, дед, – весело сказал Богдан, глядя на него.
А Тамара, беспокоясь, что он сменит позу, замешкалась и молча глянула на него.
Две пары одинаковых глаз поразили Николая Михайловича.
Мои благодарные читатели! Буду рада лайкам и обратной связи. Успехов вам во всех начинаниях!
Читайте также и другие мои рассказы: