Ох уж эти самогонщики! Во времена, когда в стране объявили стране сухой закон и в магазины выстроились длиннющие очереди за драгоценной огненной водой, которая продавалась только после 14-00, братия доморощенных дельцов с самодельными самогонными аппаратами, впервые за долгие годы, после последней антиалкогольной компании 70-х, снова обретала вторую жизнь. Представители подпольных домашних спиртзаводов, все как один были колоритные личности, сейчас таких и не встретишь, и прозвища у них были соответствующие – Семёныч, Мухомор, Синий, Баба Нюра из общаги. А какие экзотические места находили эти люди для продажи самодельных бутылок с мутной жидкостью в честные 90 градусов, заткнутых скомканным куском бумажки! Городское кладбище, Клиническая больница, дом, в котором располагалось отделение милиции, но с другой стороны, общежитие, да и просто их собственная квартира.
Типичными представителями гильдии самогонщиков были весьма немолодые и прожжённые временем люди, их на это опасное занятие толкала явно не счастливая и зажиточная жизнь, а безвыходность и беспросветность. Таких персонажей можно было в большей степени называть людьми без возраста, потому что возрастные, а иногда даже и первичные половые признаки, у них стирались на фоне беспробудного пьянства. Патриархом, мастодонтом самогоноварения среди многочисленных и разномастных укротителей зелёного змия в Адмиралтейском районе был, несомненно, Семёныч. Потерявши счёт своим бесчисленным отсидкам, он постоянно находился под наблюдением компетентных органов, которые знали, что разлучить Семёныча и самогонный аппарат сможет только смерть. Им было легче отлавливать алкашей с горящими трубами для отчётности, чем справиться с бессмертным Семёнычем, казавшимся вечным. Вечным, потому что о Семёныче каждый в районе слышал ещё со школьной скамьи, его знали все студенты в институте, покупая вместо пар у него дешёвое пойло и распивая его в холле первого этажа Политеха, закусывая одной сосиской на восьмерых. Легендарный Семёныч, человек-эпоха снова встречал своих повзрослевших «клиентов» с распростёртыми объятиями и во взрослой жизни. Он с достоинством прошёл все антиалкогольные компании в стране – 1929 года ещё сиротой-беспризорником, затем 1958 года, 1972 и наконец-то дожил до 1985…
Идти приобретать самогонку у Семёныча, да и у любого из народных умельцев, было всегда мероприятием сомнительным, потому что можно было с высокой вероятностью загреметь в вытрезвитель. Семёныч, как человек правильных взглядов, всегда старался как-то предупредить, помочь выкрутиться собратьям-алкашам. Один раз, в безвыходной казалось ситуации, когда ему уже скрутили руки, он умудрился кинуться на целую гору готовых бутылок с самогонкой и разбить её, уничтожив улики, при этом изрезавшись с ног до головы осколками битого стекла и истекая кровью, чем обескуражил видавших виды оперативников. Ну что говорить, мастер был своего дела.
Василий Иванович с Петькой Фингалом, два перманентных алкоголика, работавших разнорабочими в булочной за углом, насшибав мелочи с самого утра по традиции отправились к Семёнычу за опохмелкой. Взаимно подталкивая друг друга, они зашли в знакомый жёлтый семёнычевский коммунальный барак в самом центре города, примостившийся между панельных высоток и новостроек. Была зима, в бараке было не теплее чем на улице, деревянные полы были припорошены снегом, а изо рта валил пар. Обстановка внутри была прямо скажем, как в лагерях 30-х годов. Вообще непонятно, как там жили люди, потому что чтобы сходить в единственный заледеневший туалет на десять семей или на кухню, надо было реально одевать шубу и валенки, так холодно было в местах коллективного пользования, а дверь на улицу, где к слову сказать царил тридцатиградусный мороз, не закрывалась и хлопала на ветру.
Сам Семёныч был глубокий сморщенный старичок, весь в морщинах, как шарпей, невысокого роста, как положено весь синий от наколок, с редкими зубами и седыми волосами, при ходьбе он заметно волочил правую ногу, одевался всегда по тюремной традиции в допотопные коричневые костюмы с видавшими виды галстуками, найденными на ближайшей помойке и обязательную кепку. Он был просто живым воплощением «понятий» и хранителем тюремного жаргона. Создавалось впечатление, что ему лет девяносто не меньше, настолько древним и дряхлым он казался.
Умер Семёныч своей собственной смертью лет через пять после описываемых событий, смертью спокойной, можно сказать в любви и уважении, от старости. На его похоронах собралась половина Адмиралтейского, и все были очень удивлены, увидев табличку на деревянном кресте. Оказалось, что старику Семёнычу было всего-навсего 63 года. Вот что алкоголь и лагеря делают с людьми. Люди, к которым Семёныч относился всегда по лагерной традиции с понимаем, так как сам был алкоголик с пятидесятилетним стажем, несли рядом с гробом венки с надписью «Дорогому Семёнычу от братвы».
Но это всё через пять лет, а сейчас Петька Фингал толкнул раздолбанную, со следами ударов кулаков и ботинок, никогда не запиравшуюся дверь Семёнычевской комнаты в коммунальном бараке, и втолкнул в открывшуюся щель Василия Ивановича в сером рабочем халате, одетом поверх фуфайки, который с грохотом ввалился в комнату. Какого же было их удивление, когда в комнате Семёныча кроме его самого, скромно стоявшего у окна, они обнаружили сидящего на старинном кривоногом стуле самого настоящего милицейского генерала. Ну или полковника, они не разбирались в звёздах. На высоком милицейском чине была надета фильдеперсовая серо-синяя шинель, отороченная серебристым каракулем, с такой же каракулевой папахой и крупными звёздами на золотых погонах.
- Ну что встали, молодые люди, заходите, за чем пожаловали? – тяжёлым басом прогудел генерал Иволгин, как калдыри тут же про себя его назвали.
Но, к сожалению друзей-собутыльников, он не был тем чудаковатым пьяницей, который в книге незабвенного Фёдора Михайловича Достоевского всех в детстве «на руках носил».
- Да мы это… дяденька, мы кажется дверью ошиблись… – начал трусливо отступать из коммунальной комнаты Петька, увлекая за собой Василия Ивановича.
- Да нет, вы уж заходите раз пришли, я ж по глазам вижу, чего вам надобно, вы что тут нас за дураков держите? Семёныч, к тебе что ли гости?
Семёныч только понуро опустил голову и что-то невнятно мямлил, как он умел. Вроде и что-то говорит, а совершенно не поймёшь - да или нет.
- Да нет, дяденька, мы правда не туда попали, нас это… послали к родственнице, а мы кажись домом ошиблись…
Нелепая отмазка с учётом того, что это был единственный жёлтый барак, примостившийся среди панельных девятиэтажек и хрущовок, как неизжитый пережиток прошлого, как боль и страшный сон жилищного треста, не сумевшего расселить этот странный дом, в каждой комнате которого было прописано человек по сто мёртвых душ, найти всех их, или получить согласие которых, конечно не представлялось возможным. Этот дом-барак, как не пытались его сжечь, уничтожить за драгоценные квадратные метры в 90-е чёрные риелторы, так и стоит и по сей день как памятник несломленной русской души и осколок социализма в капиталистическом море. Надо заметить на совершенно законных основаниях.
Алкаши мысленно проклинали неудачное утро и искали повод улизнуть из комнаты, работавшей по принципу «все входят, но никто не выходит».
- Да ладно вам! Думаете вы первые что ли сюда «заблудились»? Я здесь всего полчаса, а вы, наверное, уже десятые или двадцатые. И что самое интересное - вокруг столько одинаковых домов, а все именно сюда ошибаются, и почему это именно в твою дверь, а Семёныч? – «генерал Иволгин» злобно кинул орлиный взгляд в сторону самогонщика.
- Дяденька, отпустите нас, мы больше так не будем! – плачущими голосами заныли Василий Иванович с Петькой, - нас же Зоя Васильна заругает, с работы попрут, у Василия вон дочка болеет, Нюрка…
- А чего не будете-то? Ошибаться что ли? – продолжал нравоучение милицейский чин.
- Да ничо не будем, вот те крест, дяденька!
- Ладно, хватит этого театра. Семёныч выдай гражданам чего им там от тебя надо, и давайте, проваливайте отсюда подобру-поздорову, у нас тут с Семёнычем серьёзный разговор.
Семёныч уныло полез под единственный предмет обихода в комнате – кровать и вытащил оттуда поллитровый пузырь с мутной самогонкой, закрытый фирменной бумажкой из газеты «Правда».
- С вас рупь, и валите отсюда скорей, – подмигнул он.
Петька протянул ему трясущимися пальцами скомканную купюру. Они продолжали стоять в растерянности передавая друг другу бутылку, которая могла для каждого из них обернуться в данной ситуации большими неприятностями, потом стали пятиться назад, стараясь не смотреть в глаза генералу и Семёнычу, пока наконец не вышли, как каракатицы, задом из комнаты, потом из коридора, каждую секунду ожидая выкрика «Стоять, милиция!», выскочили из барака и выпили пузырь за углом, прямо на морозе, из горла. Бывает же такое в жизни…