После записи «Мифологии» как раз активизировались шоу-кооперативы, в одном из которых соединились Семён Хасман и Олег Агафонов – два таких бровастых жука. Первое, что они сделали, это подвесили сберкнижки порядка двухсот человек, но денег никому не платили. Шел от них чистый наличман, который получали они в Москве. Соответственно, и концерты все свои они делали через Москву. Но география их деятельности была широка: Москва, Воронеж, Томск, Новосибирск и так далее. Поскольку, я знал весь материал Мифов назубок, они пригласили меня в группу звукооператором с оплатой 20 рублей за концерт. Это была примерно пятая часть от равной доли. Поначалу я напрягся, мол, дискриминация налицо. На что Гена резонно заметил:
— Лёша, ты пойми: вот Саня, у него гитара, она денег стоит, примочки опять же. У меня бас, и я таскаю его везде, а он тяжёлый. У Маковиза - синтезатор, мы репетируем все. У Димки драммашина. А у тебя работа белая — пришел налегке, сел, ручки покрутил и ушёл.
Первая наша поездка была в Москву под Новый год, мы играли десять концертов за четыре дня на стадионе Динамо. Ёлки какие-то. Я объелся твёрдокопчёной колбасой в перерывах, потому что служебный буфет там был неслыханно дешёвым, и если у нас в ЛДМ длинный бутерброд стоил тридцать восемь копеек, то там всего двенадцать. Вернувшись с гастролей, я клал в семейную кассу двести рублей и шел на работу в ЛДМ, отрабатывать неделю за Славку, который до этого пахал за меня в две смены.
Конец недели предвещал очередные гастроли. В итоге, я приучился ездить на работу на тачке. Заказываешь на 9:15, а когда позвонят — есть время умыться и почистить зубы. В 10:00 уже на работе. И там я стал питаться уже не в служебке, а кафе, – и не бутербродами, а коммерческой бастурмой по 6 рублей, плюс гарнир. Тогда, если кто помнит, на всё появилось две цены: государственная и коммерческая.
Бастурму в ЛДМ мариновали какие-то совсем продвинутые люди. Хоть они мне всё и объяснили, дали рецепт, но по-любому: вот так, как у них, никогда не получится, – не в каждом доме найдётся двойная электросковорода большой площади нагрева. Я заказывал сочную бастурму с кровью и прожаренной корочкой, и это было самое вкусное удовольствие в моей никчемной жизни. Вот так и было, что получал я на работе 93 рубля в месяц, а тратил 15 день.
Ко всему прочему, я занялся производством аудиопродукции, это было очень забавно. Там же, во дворце, базировался известный во все времена рок-фотограф Андрей Усов. Его звали Вилли. Поскольку у меня появились свободные деньги, я смог вкладывать их в производство: купил несколько десятков бобин по 275 метров, кучу фотографий у Вилли. Квадратные обложки для плёнок Андрей печатал на широких листах, и не обрезал их, а отдавал так. Стоил набор из двух фотографий рубль. Широкие части отлично загибались таким образом, что коробка представляла собой красивый чёрный монолит с фотографиями на задней и передней стороне. Единственно, я не смог допетрить корешок.
Во время вечерних представлений, зачастую, оператор был не нужен. В то время часто у нас играла группа Последние Известия, и они всё делали сами. У них работал прекрасный звукорежиссёр, Лёня Ковин, звуком которого я всегда восторгался. Правда, как показала практика работы с Мифами, звукорежиссёром можешь ты не быть, но с безупречными аранжировками работать должен. Иначе не прослыть гениальным аппаратчиком.
Вечерами на работе я клеил эти коробочки клеем «Момент», и уходили они по десятке, только влёт. Наконец, закончилась наша с Ленкой голодная жизнь. Мы уже вместе не спали, причем давно, с 1986 года. Она устроила себе не больно уютный уголок в восьмиметровой живопырке и спала одна. Мне так было даже и лучше, я мог возиться со студией до глубокой ночи.
В один прекрасный день понял, что гастроли работать на работе мне не дадут. Я стал безумно уставать и нелепо тратить деньги на такси. В итоге, когда терпение радиослужбы стало подходить к концу, я уволился из ЛДМ, оставив Славку одного. Но и он там долго не задержался, а ушёл к Курёхину в Ленконцерт обслуживать аппарат Тесла.
Это очень важный момент – когда Ленконцерт взял на работу Курёхина со всей его группой. И это давало прекрасную возможность воспользоваться его аппаратурой.
На очередном концерте Поп-Механики в СКК, во время небольшого перерыва, – пока шёл медленный номер с гитарной группой, – я развернулся к Цою всей грудью, чем его немного смутил, ибо мы были в такой обиде друг на друга, что даже не здоровались. Говорю ему: Витя, давай сведём альбом. Фирсов сказал, что песни супер, а я их даже не слышал. Давай сведём, руки чешутся. Курёхин даст аппарат. Витька молчит, насупился, думает. А тут время оркестровых точек пришло — самое весёлое место концерта. Смотрю — повеселел, улыбается. Значит, я снял-таки напряжение.
Каспарян договорился с Курёхиным, что мы заедем и заберём аппарат. Мы взяли пульт и кабинет обработок. Джоанна привезла не только много-много всяких гитар моим друзьям-музыкантам, а еще целый аппарат для рок-клуба, и тоже с кабинетом обработок! В нем было целых ДВА ревербератора SPX-90, один из которых был совершенно не нужен, и я забрал его себе, в студию. Не насовсем, конечно... Потом он осядет в студии ЛДМ у Казбекова, и в какой-то мере продолжит служить мне.
Когда в доме заработал теславский пульт, а с ним вместе – стереозадержка, голосовой компрессор, два тридцатиполосных эквалайзера и SPX-90 и многое другое, Каспарян привёз портостудию, и мы вывели все четыре канала на пульт. Я поразился тому, как идеально сыграны все гитары. Немудрено, ведь записывали ребята всё сами, у себя дома, в атмосфере кромешного спокойствия и уюта. Меня удивило, насколько качественно записан голос, какие правильные, безупречные интонации. Прежде от Цоя такого я никогда не слышал, и знаете, у меня задрожали руки от одной только мысли, какой это гениальный, своевременный и безупречный материал:
Группа крови на рукаве Мой порядковый номер на рукаве Пожелай мне удачи в бою...
Страшно даже представить, в какое еще время такой текст будет вот так же актуален. Страна стонала от афганской войны. Люди гибли ни за что, и все это понимали. А здесь такой пафос, такая энергетика, такой смысл...
Когда я сообщил на работе, что нужно три дня для сведения нового альбома группы Кино, Розанов выделил мне выходные без вопросов, за счет радиослужбы. Все догадывались, как это важно, и сколько дохода он им принесёт.
Но мне не нужен был доход, я понимал, что сейчас я свожу материал, который затмит всё предыдущее. Материал, который сделает меня знаменитым!
Я приготовил новенький километр BASF в коробке, обклеенной красным коленкором, в надежде, что оригинал этого супер-альбома останется в студии. Но, не тут-то было. Виктор с гордостью предъявил километр английской ленты ZONAL. Я поморщился: Zonal делал, в основном, компьютерные ленты, они не совсем подходили для аудио, больше того: стоимость километра BASF для трансляционных задач была впятеро выше, чем у цифровой плёнки. Но Витя был непреклонен:
— Вот, Джоанна привезла, нужно всё сюда свести, склеить и отдать ей. — Так что, Вить, оригинал не останется в стране? — Я не хочу, чтобы этот альбом выпускался в Союзе. Хватит, довольно над нами поиздевались, выпустив без нашего ведома на Мелодии «Начальника Камчатки» с ужасно глупым, идиотским оформлением. Пусть теперь из Америки придёт в целом виде на компактном диске, а это все...
Виктор сделал брезгливый жест рукой. Я призадумался. Хорошо устроилась Джоанна, – поди, отказалась привезти мне примочку за так, а альбом ей... ну хорошо.
Звоню Баюканскому, а там беда. Забрали Мишу в ОБХСС, нашли доллары за батареей. Для меня Миша оставил информацию: «Работать будешь с Андреем Лукиновым. Адрес: Большая Грузинская, телефон».
Позвонил, договорился с Андреем. Склеил альбом, сделал себе копию на 38. Ребята попросили сделать им несколько копий на кассеты, и я оставил Ленке первую – с десяток кассет, попросил за день успеть раскопировать это всё для ребят, а сам ранним утром отправился с клееным оригиналом в аэропорт, в Москву, к Лукинову.
Андрей сделал себе копию, дал мне двести рублей и несколько километров нового BASFа. Я прекрасно провел тот день: взял такси на восемь часов, заехал к Жарикову, поездил по Москве и к семи вечера уже прилетел в Ленинград.
В восемь я пришёл в СКК, где Кино готовились к своему выступлению, и отдал Джоанне оригинал. В моём обиженном сердце ликовал каждый мускул. Я был счастлив, что сумел спасти альбом от утомительного ожидания фэнов. Спустя всего неделю «Группа Крови» звучала из каждого ларька, торговавшего аудиокассетами. В то время они были на каждом углу. А на выпущенном компакте в Америке никак не обозначено, кто альбом сводил.
Моё имя звучало в каждой музыкальной программе, ибо все редакторы ленинградского радио с удовольствием пользовались альбомом и, зная меня, не упускали возможности поделиться фактурой со своими слушателями. Я стал звукорежиссёром года, записав «Группу Крови», но видит Бог: если бы Джоанна не пожабилась привезти мне синхронизатор, у меня не поднялась бы рука её обмануть.
Но тот ревербератор, что официально выделил мне рок-клуб, принёс много пользы. Я стал готовить свой собственный, очередной магнитоальбом. Вдобавок, я смог его брать с собой на гастроли Мифов. А это уже давало мне право на равную долю с музыкантами, что помимо финансовых выгод сулило удовлетворение самолюбия и собственной значимости в группе. Вы ж помните: хохол без лычки — что справка без печати...
* * *
Однажды летом мне позвонил Сергей Осипов, штатный аппаратчик рок-клуба, и попросил приютить троих киевлян, которым были нужны записи рок-клубовских команд. Трое ребят жили у нас, в маленькой комнате, в то время как в другой мы с Леной корчили из себя счастливую рок-семью. Ребята исправно платили за копии, и даже в нескольких экземплярах, обслуживая сразу несколько звукозаписывающих кооперативов, нуждающихся в первых копиях с оригинала. Вообще, это был судьбоносный случай, конечно. Подружившись с «центровыми», я обрёл большее, что не сравнить ни с каким гешефтом: ребята услышали «Сердце». Через два года это сыграет определённую роль в моей жизни.
По части денег гастроли с Мифами свернули мне башню. Cудите сами: стоило раздобыть в рок-клубе ревербератор SPX-90, как моя доля в Мифах выросла до равной. Теперь я стал получать сотню рублей за вечер, и привозить домой около тыщи с одной поездки! Огорчало лишь то, что деньги эти давались устроителям кровью.
Никогда не забуду одну из последних гастрольных поездок с Мифами по северным городам. Поездку устраивала молодая предпринимательница Елена Медведева, которой Гена Барихновский выставил единственное условие — полная гарантия оплаты. Отважная женщина повезла нас «на заработки», имея в своем ридикюле полную сумму оплаты Мифам за все концерты. С этой заветной суммой Елена и рассталась, не продав и пятидесяти билетов на каждый концерт.
Сене Хасману удавалось продавать концерты более успешно. Мы съездили в Москву, Томск, Воронеж, Алушту, Севастополь и Дагомыс. Сочинский курорт запомнился особенно ярко. Мы играли вечерние концерты с Игорем Корнелюком. С утра резались на пляже в преферанс – Игорь большой знаток карточной игры. Я Игоря обожал. Его насмешливый тон в отношении вообще всего всегда радовал:
— Да ну, дался тебе этот Курёхин, - убеждал меня Игорь однажды в аэропорту, — с таким же успехом можно расчертить ватманский лист нотным станом, размахнуть вымоченной в краске кисточкой, — шварк, и музыка Курёхина готова. Делов-то.
Игорь прекрасно работал концерты, и я многие сценические движения перенял от него, потому что он тоже был не из худеньких, но на сцене смотрелся весьма органично, что удаётся не всем. Сергей Крылов, кстати, с которым я познакомился в бытность работы в ЛДМ, так здорово не смотрелся, а скорей наоборот...
У Игоря были абсолютно фирменные песни. Я восхищался музыкой — гармонии и аранжировки были на самом высоком, недостижимом для меня уровне качества. Игорь закончил консерваторию, и, казалось бы, качество его немудрено. Но это лишь на первый взгляд. В действительности консервы ежегодно выпускают тысячи бакалавров, и ни один из них не стал Корнелюком.
Я привязался к нему и его семье — жена Марина и четырёхлетний сын Антон. На площадке Игорь пользовался неизменным успехом: неделю мы разогревали его первым отделением, а когда наше время вышло, Игорь остался выступать и следующую неделю тоже, в то время как мы с Мифами отправились домой.
В один из последних дней после выступления мы расслабились и хорошенько напились. Жили мы тогда не в комплексе Дагомыс, а в частном доме неподалёку. Дом стоял на лесной дороге, по которой беспрестанно слонялись машины. Ночью, часа в три, я вышел из дома, чтобы подышать воздухом. Спустя минуты подъехало такси:
— Тебе куда? — спросил молодой водитель кавказской национальности. — Да я так, — ответил смущённо, глядя на шины его такси. — Гуляешь? — Ага, гуляю, воздухом дышу. — Поедем, прокатимся!
Здесь я действительно, пьяная морда, подумал, что парню просто нечего делать в такое время, и он ищет себе собеседника. Ну что, - подумал, - а чтоб мне не прокатиться-то, в самом деле, погода хорошая. Сажусь я к нему, и мы едем вперёд. Мы ехали по возвышенности, слева и справа от дороги внизу светились ночные Сочи, и так это было романтично, что мой новый друг резко свернул с дороги в низину.
— Куда это мы приехали, - удивился я.
Мой собеседник развернулся ко мне всем телом, положил руку на плечо:
— Хорошая ты, очень хорошая, красивый!
Парень погладил меня по руке, на что нервные рецепторы отреагировали в полный рост, то есть волосы на руке вздыбились торчком. Это завело его еще больше:
— Красивая, скажи, как тебя зовут? — Алексей меня зовут, эй, ты чо делаешь? – страждущая ладонь проследовала к моей сиське, - стой, погоди, я же парень! — Да ладно, ну что ты, что ты, - продолжал лапать меня молодой кавказец, ему явно нравились мои пышные формы, — Алесей, Алесей....
Парень плохо разбирался в русских мужских именах, но в какой-то момент его вдруг осенило. Он резко врубил заднюю передачу и выехал на трассу. Вид его был обиженным. Пожалел я тогда парня и сказал:
— Слыш, ты не подумай ничего, ты нормальный парень, просто я тоже парень, понимаешь. — Ну что ты говоришь, девушка, Алесей, не надо, не надо вот этого, я не нравлюсь тебе, ты говоришь, что выдумывать-то, не нравлюсь так и скажи, я через силу не стану, - продолжал дуться парень. — Слыш, ты не веришь мне, ну хорошо, вот смотри.
С этими словами я принялся расстёгивать ширинку брюк и доставать свой мандат. Парень покосился на мои движения, присмотрелся, резко затормозил:
— Шайтан, позор мне! Ой, позор! Брат, прости, брат! Ради Бога прости меня брат, шайтан попутал, обознался, прости, брат.
С этими словами парень довёз меня туда, откуда взял, и я благополучно вернулся. Мифы частично еще не спали, ждали меня – куда я пропал, выйдя покурить. Много было смеху, когда я рассказал ребятам, где и как меня носило целый час:
— Лёха, со вторым тебя рождением! Ха-ха! Ты идиот ваще. Ты знаешь, что могло быть? — А что, - я не понимал. — Ты дурень, грузины бисексуальны, они запросто могли тебя как пластинку перевернуть и по-новой... дебил ты.
Сказать честно, о гомосеках я ничего не ведал в то время, хоть это отчасти и было модно, но от меня слишком далеко.
В те дни к нам прибилась девочка, которую в первый же день оприходовал Гена Барихновский, а потом мы с ней вдвоём по ночам приходили к морю смотреть на свечение медуз. Из той поездки я вернулся сильно просветлённым, что не могла не заметить моя жена Лена. Она почувствовала, что я вот-вот найду себе пару, и моя жизнь обретёт очертания счастья, – все предпосылки обещали это. Из Дагомыса я привёз текст, точнее написал письмо Лене – в те дни она отдыхала с моим папой в Шалово. Я так себе и представлял, как сидит она на берегу обмелевшей реки Луга и читает письмо:
о чём ты думаешь, лёжа на горячем песке о чём ты плачешь, когда поёшь поведай свой сон этой обмелевшей реке не расставайся с тем, что несёшь
последний день ты несёшь в своих холодных руках последняя ночь озарена свою беду ты излагаешь в стихах но мне недоступна твоя беда
и я буду видеть тебя, я буду слышать твой голос я буду знать о тебе всегда, но ничем не смогу помочь.
Этот месседж был призван донести Лене, что я понимаю её, прощаю и отпускаю на все четыре стороны ковать дальше своё личное счастье и не стоять на пути моего. Однако Лена мой призыв не услышала. Осознав происходящее, она сменила тактику общения, пуская прозрачные намёки на то, что между нами еще может быть всё, как задумывалось, раз такое дело... ну, а я и не стал возражать.
Пользуясь тем, что больше ко мне с записью никто не пристаёт, я вновь собрал по сусекам необходимый аппарат, и стал записывать новый альбом. Африка дал оставленную ему после Ассы Джоаннину драммашину RX-15, а в доме появился настоящий компьютер. Было это так.
Когда мы свели «Группу Крови», в достаточно широком кругу я уже считался лучшим в мире звукооператором всех времён и народов. Еще в 85-м, после «Это не любовь», я познакомился с Валерой Алаховым, являвшим собой электронно-музыкальный коллектив Новые Композиторы. Ребята жили в московском районе, неподалёку: поскольку у меня была техника, я представлял для них интерес. Часто заходили в гости, и мне очень нравился их творческий подход. Но, больше всего, радовали именно человеческие качества: они были спокойны как бронетранспортеры, рассудительны и скромны, а Игорь Веричев, вдобавок, привлекал меня своей схожестью с моим отцом в молодые годы: такие же брови, глаза, причёска, как на американских семейных слайдах.
В те дни ленинградский Планетарий предложил Композиторам программу, которую нужно было один раз хорошо записать, после чего программа могла работать самостоятельно долгие годы. Часть работы решили сделать у меня. Я подключил кассетную деку в пульт, послал с неё сигнал в SPX-90, и через него всё записывалось на 38:
— Издавна человечество стремилось в Космос, — звучал голос диктора.
В нашей обработке текст звучал так, будто произносился он где-то в районе Сатурна. Ребята принесли с собой какой-то волшебный светло-зелёный порошок, который высыпали в ладонь, мяли до потери чувствительности рук, потом дробили, смешивали с табаком, забивали в Беломор и курили.
— Что это такое? - спросил я. — Бошенунмай, - отвечали ребята.
Я попробовал раз, другой. Третий. Про Бошетунмай я уже что-то слышал на «Группе Крови». Музыка под действием волшебного вещества звучала как-то более отчётливо, все эффекты становились выпуклыми, и до того явными, что, закрыв глаза, хотелось потрогать их руками.
До сих пор вспоминаю с ностальгией те наши посиделки. Тогда жизнь менялась куда стремительней, чем теперь. Мои киевские друзья, что отдыхали у нас после Чернобыля приехали вновь. Их друг Сергей Лысенко прославился фильмом «Конец Каникул», в титрах которого значусь и я, как звукооператор музыки. Ребята услышали наработки к новому альбому: «Белеющий лист», «Червяк», «125» уже были записаны в домашних условиях, и этому сильно помогли Композиторы. Как?
Однажды ребят, как истинных творцов из плеяды Новых Художников, ангажировала сотрудница известной одёжной французской фирмы Naf-Naf по имени Регина. Она заперла их в просторной московской квартире, предоставив море виски, ресторанной еды и лимонада. Друзья беспрестанно рисовали на чистых листах всякие наброски и складывали их в отдельную стопку. Потом Регина разгребала эти рисунки, отбирала лучшие и увозила к себе на родину.
Там фирма Наф-наф уменьшала эскизы, раскрашивала и украшала свои ткани, из которых производились детские футболки и фланелевые пижамы. Ей-богу, стоило тогда купить изделие из фланели с рисунками Игоря Веричева, потому что эти изделия были непревзойдённо красочны, красивы и модны, но... увы, не случилось. Регина подарила ребятам Ямаховский midi-компьютер CX-5, и какое-то время он простоял у меня, пока Композиторы до конца не слили свою программу у меня на ленту.
Ясно дело, такая машинка в доме моём просто так пребывать не будет. И заручился поддержкой Валеры Алахова, что если будут вопросы, смогу позвонить и спросить – бедный Валерка, я не давал ему спать! По каждому поводу звонил и спрашивал, что делать. Остаётся подивиться выдержке Валеры, что не послал меня сразу подальше, а кропотливо объяснял куда мышкой жать.
Сравнительно быстро я запрограммировал CX, записал шесть-семь болванок и наспех наложил голос. В тот момент меня и застали новые киевские друзья. Услышав материал, они предложили мне выступить в культурной программе на закрытии Киевского фестиваля параллельного кино. Первый опыт, к тому времени, у меня уже случился, поэтому я с радостью согласился. А дело было так.
Сеня Хасман устроил большой сборный концерт на стадионе уездного городка Колпашево, что аккурат между Томском и Новосибирском. Играли: Зоопарк, Мануфактура, Мифы, кто-то ещё, и Юрий Охочинский из Ленконцерта. По большому счёту, из всех выступавших на той солянке, Охочинский обладал единственным федерально-значимым именем на афише, и бесспорно служил паровозом. Однако участия в тех концертах он принять не смог, но каждый день его ждали, принося со своих огородов по нескольку букетов цветов.
В ожидании выступления, за кулисами мы рубились с Майком Науменко и его директором Севой Грачом в преферанс. С нами ещё сидел ведущий концерта Саша Семёнов, обладатель бархатного конферансного голоса. Саша был истинный балагур и весельчак, с которым было приятно коротать время. Как-то, прямо во время партии в преф, я решил поставить новую записанную недавно песню «Я червяк». Всех ребят охватил неистовый восторг:
— Вишня, ты дурак, что ты делаешь ваще за пультом, тебе ж на сцену надо, причём срочно, - обрадовался Саша Семёнов, - вот же, прекрасная песня, отличная замена Охочинскому! — Да, Лёшня, - вторили Мифы, - попробуй, спой песню прям под эту фанеру. — А как, да что я буду делать один, - пытался отмахнуться я. — Да ерунда, поставим Мануфактуру сзади, никто и не врубится, что фонограмма, - Семёнов был решителен, как никогда.
Олег Скиба, руководитель Мануфактуры, живо отреагировал на эту идею, сказал, что сделают вид, как надо, ты только выйди и спой. Хе-хе, а что петь, ведь голос уже записан!
На следующий день Охочинский так и не явился, что обусловило мой дебют. Саша Сёмёнов объявил:
— А сейчас, внимание, самая тяжёлая артиллерия нашего состава... Алексей Вишняяя-ааа-аа!
Мы побежали с Мануфактурой на сцену, и только ребята встали за инструменты, зазвучала моя монограмма. Музыканты задёргались, словно действительно играют, и я схватил микрофон:
как приятно солнце, когда оно светит как красиво небо, когда оно над головой и я знаю точно, что жить мне под солнцем не светит, ведь я земляной
Прозвучал завершающий аккорд песни, и стадион взорвался аплодисментами и диким рёвом. Тысячи людей с букетами устремились к сцене. Я исполнил всего одну песню, а охапку цветов не мог удержать в руках: их суммарный объём превышал периметр моего тела. Так я и бежал со сцены, роняя цветы целыми букетами. Потом служащие стадиона собирали их перед очередным выступлением артистов.
Так случилось моё первое боевое крещение, которое начисто свернуло мне башню. Действительно, шоу-бизнес представал во всей своей красе, и поблескивал передо мной своим парадным входом.
Из Колпашева мы уезжали через Новосибирск. Ранним утром я позвонил Диме Ревякину, сказал, что вылета самолёта нам придётся ждать шесть часов, в связи с чем у нас есть какое-то время, дабы что-нибудь обсудить меж собой. К чести Димы, он принял моё предложение встречи и пришёл в аэропорт, где убедительно заверил меня, что между ним и моей женой Леной не было, и нет никаких отношений, дескать, да, рамсы попутал, мол, извини-прости, и больше не повторится. И, действительно, не повторилось.
Я продолжал гастролировать с Мифами по бескрайней стране. В одной из поездок в Севастополь нашу программу разделила группа Опасные Соседи. Их лидер Глеб Малечкин в юношестве занимался в параллельной группе у Тропилло и был мне знаком. Но важно то, что звукооператором у Соседей трудился молоденький парень невиданной красоты Денис Бигеев. Он был настолько красив, что напоминал лицом девочку, настолько правильными были его черты. Стоило мне на него посмотреть лишь раз издалека, как я невольно потом тупо не мог оторвать от него глаз. Меня поражала природа. Честно, я просто не мог и подумать, что парни могут быть НАСТОЛЬКО красивы, чтобы порождать терзания подобные моим, и с которыми нельзя ничего поделать.
В Севастополе мне вновь удалось проявить себя с профессиональной стороны. В роли принимающей группы в концерте выступала местная команда Лидер со своим фронтменом Сашей Барулиным. Саша писал классные песни, похожие на ленинградский рок-клуб, и вообще мне казалось, что играют они ничуть не хуже наших, а в чём-то даже и превосходят – по мелодизму и качеству аранжировок. Узнав, кто я такой, ребята привели меня к себе в студию и сделали копию своего альбома на 38. Я привез их альбом в Ленинград, чем порадовал местных «писателей».
На концерте я помогал строить звук Денису и контролировал его, а когда наступал наш черёд, Денис внимательно смотрел за тем, как я работаю. Взаимовыгодный интерес помог нам стать друзьями: Бигеев перенимал профессиональный опыт, а мне льстило тесное общение с такой вот божественной, неземной человеческой красотой.
Однажды мы все поехали в Алушту, уже и не помню, как. Скорее всего, я был с Поп-Механикой, потому что жили мы с Денисом и со Славкой, работавшим тогда звукооператором в Ленконцерте, с Курёхиным. В те дни между нами со Славкой пробежала большая чёрная кошка – настолько существенны были мои чувства к новому другу, расставляя по местам все приоритеты. Я ходил по Алуште без футболки, а старушки цокали мне вслед языком:
— Совсем распустилась, бесстыжая! Ты еще портки сними, жирная!
Мы так подружились с Денисом, что я даже стал оставлять ему ключи от квартиры на время, когда мы с Леной уезжали в Шалово, к папе. Он водил туда своих девушек, потом рассказывал мне о своих впечатлениях. Я рад был хоть чем-то помочь своему новому приятелю. Я мог доверить ему свою жизнь, – не то, что квартиру. Я его обожал.
Его мама, Валентина, красивая женщина, не растерявшая свою сексуальность к пятидесяти годам, принимала меня, как психолог. Как верному другу я рассказал ей про все причины, исходя из которых, я не могу найти общего со своей женой Леной. Валентина без обиняков посоветовала мне слить Лену нахуй, немедленно и бесповоротно. Сказала, что в наших отношениях мне не светит ровным счётом ничего, кроме финансовых потерь, и я должен избавиться от неё, как можно быстрее.
Само собой, так всё и было. Лена нашла себе учителя рисования, его звали АБ. Он был одиноким художником, травокуром, ищущим мужчиной. То есть, мужчиной, ищущим женщину, надо полагать. По странному стечению обстоятельств мама Дениса была в определённой степени эмоционально зависимой от АБ, поэтому вовремя забила тревогу, связавшись со мной, и предупредила, что моя жена Лена рискует стать очередной жертвой.
На самом деле жертвой мне виделся я. На чувства АБ, а тем более Лены мне было насрать. Вовремя овладев информацией, я пресёк всякие хождения на уроки рисования, чем вызвал немереный ной со стороны второй, не лучшей моей половины. Так, волей провидения, меня миновал очередной семейный позор, но теперь уже в среде художников. Однако жена отплатила по полной: ей удалось порушить мою дружбу с Денисом. Зная о моих платонических чувствах к Бигееву, Лене удалось придать им некий позорный, гомосексуальный характер, после чего Денис стал избегать общения со мной. Немудрено, Лену понять было можно: зуб за зуб, кровь за кровь.