Разумеется, всей душой, всем сердцем и всеми помыслами.
На этой иллюстрации к детской повести юный попаданец недоумевает: ЗА ЧТО так обожают начальство в этой сказочной восточной деспотии? Только взгляните на обожателей!
Но вопрос "за что" ставиться и не должен. Важнее - КАК.
А на этот счёт есть прямое указание у Салтыкова-Щедрина: "Всякий, кто испечет пирог, да вырежет серединку и да отнесёт начальству".
Но думается, Михаил Евграфович не читал воспоминаний Анны Керн. Точнее, её небольшого очерка о трёх встречах с императором Александром Первым. А то дописал бы ещё несколько бессмертных страниц к "Истории одного города".
Ведь этот очерк - удивительный психологический автопортрет, в котором определённо есть нечто и от современного фаната какой-нибудь очередной "звезды".
На момент событий Анна Петровна была в самом "фанатском" возрасте - 16 лет. Уже год как она - генеральша Керн:
И была у неё подружка ещё моложе, но тоже уже генеральша. И вот эти две замужние девочки в Полтаве попали на бал, данный в честь приезда императора на смотр.
С каким душевным волнением даже десятилетия спустя Анна Петровна рассказывает, как впервые увидела своего кумира! Государь, как потом она узнала, никогда не открывал бал первым, а выходил в третьей или четвёртой паре, и Анечка объяснила себе это "необыкновенною деликатностью, ему одному свойственной". Далее - одни превосходные эпитеты: "обаятельная грация, неизъяснимая доброта, невозможные ни для одного другого смертного"...
Поймав, наконец, на себе восторженный взгляд юной генеральши, государь заговорил с ней, и она оказалась "на седьмом небе от ласковости этих речей". А всего-то было произнесено: "Ваш муж храбрый воин, приезжайте в Петербург. Он может взять полугодовой отпуск".
- Лучше вы приезжайте к нам в Лубны! - осмелела мадам Керн. Государь рассмеялся:
- Приеду, непременно приеду!
Всё. Но услышав эти несколько слов от земного божества, Анна Петровна будет искать и искать способы увидеть государя снова. "Имела счастье его увидеть и им любоваться" ещё издалека, в церкви.
Чувства, переполнявшие её, были настолько духовны, эстетичны, чисты и бескорыстны, что любой намёк на интерес к государю, как к мужчине, оскорбил бы до глубины души. Единственное желание - смотреть, удивляться и поклоняться. "Счастье, с которым ничто не могло сравниться!"
Восторги не поубавились даже тогда, когда государь отказал в приёме генералу Керну - лишил его своей милости за незначительный служебный проступок. Воля божества: подарил после манёвров пятьдесят тысяч, заметив, что жена очень мила - прекрасно. Рассердился - что поделаешь..
Но вот - в Риге приглашение на бал, на котором непременно будет император!
Все сборы заняли четверть часа: Анна Петровна умела одеться, как по тревоге. Бальное платье наготове - в чехле, а причёску вполне заменяет убор-корона в виде листьев папоротника. Свернуть косу - и спрятать в корону. Всё. И вот - бал!
И снова: император входит походкой, ему одному свойственной. Он словно плывёт по облакам! С неописанной грацией! С дивным великодушием он делает знак рукой, чтобы не отталкивали какую-то очень старую женщину, которая старалась протиснуться вперёд, чтобы на него посмотреть!
И вот - заметил скромную генеральшу Керн.
- Помните ли нашу встречу в Полтаве?
- Такие минуты не забываются!
- Могу ли я быть вам полезен?
Анна Петровна ответила, что по возвращении его благосклонного прощения её мужу, ей нечего больше желать, и она совершенно счастлива.
Назавтра на манёврах она увидит своего кумира в последний раз. Он улыбнётся ей, как старой знакомой, и в особенности впечатлит её своей манерой резать белый хлеб своею белою, прекрасною рукой.
***
Очерк этот был напечатан в "Русской старине" в 1870 году, а написан, вероятно, годом или двумя раньше. Почти семидесятилетняя Анна Петровна вспоминает "незабвенного", "благословенного" с пылом шестнадцатилетней!
Вообще дневники Анны Керн - чтение интересное. Вызывают противоречивые чувства. Удивляешься обыкновенности автора, даже ее заурядности. Но в то же время радуешься такой возможности заглянуть в духовный мир человека невыдающегося. Рядового. "Типичного представителя".
Всего несколько лет полнокровной жизни подарила ей судьба. В результате - воспоминания о Пушкине, Дельвиге, Глинке, о собственном детстве. Но - душная жизнь с нелюбимым мужем, вдовство, смерть единственной дочери от туберкулёза, второе замужество немногим удачнее, отчаянная бедность... Нет, буквально голодными не были, но - прозябание в маленьком имении и невозможность купить "хотя бы полфунта кофию". На старости ютилась по чужим углам и пыталась хоть что-то заработать воспоминаниями.
А этот очерк написала с конкретной целью: защитить Льва Толстого от подозрений в слишком буйной фантазии.
Прочли ей вслух "Войну и мир" (сама почти ослепла), и усомнились, что вся молодёжь вот так, при виде императора, мечтала "умереть! Умереть за него!" Вот так могли драться, выхватывая бисквиты, которые государь бросал в толпу с балкона.
Новые поколения не могли поверить, что кокетливый, лицемерный и совершенно внутренне холодный император мог производить впечатление "ангела"!
- Да, отвечает Анна Петровна. Именно такими мы и были.
Вспоминая императора, она могла бы повторить слова Пушкина:
"Я помню чудное мгновенье"...