Оля не успевала за своей мамой, которая шла очень и очень быстро. От женщины просто веяло раздражением и злобой, отчего воздух вокруг неё наэлектризовывался до самого своего предела. Девочка же прекрасно знала это мамино состояние. Ни раз ей доставалось после этого. Вот и сейчас вряд ли будет исключение. И всё ещё только предстоит. Мама никогда не ругалась на улице. Боялась, что окружающие подумают про неё плохо. А дома давала выплеснуться эмоциям сполна. Правда, доставалось почему-то исключительно ей. Хотя Оля знала причину. Точнее, об этом говорила мама. Но смысл всё же был как-то далёк. Ведь как может понять девятилетний ребёнок, что родители(главным образом мама) хотели мальчика, а родилась "ОНА". Какой смысл в этом заложен? Поскольку даже если и так, что с того. Она что ли в этом виновата? Значит, ей досталась НЕ ЛЮБОВЬ? В общем, непонятно. Когда мама находилась в таком взвинченном состоянии, означало, что она чем-то недовольна. Собственно, было чем. Наверное. Её очень хорошая подруга посоветовала отдать девочку, Олю в смысле, в спортивную секцию. Выбор пал на акробатику. Почему? По какому принципу этот выбор производился, сказать сложно. Но факт оставался фактом. Акробатика. Ну акробатика, так акробатика. С мамой не принято было спорить. По крайней мере, Оле. Но чтобы было понятно, Оля обладала комплекцией явно не спортивной. Да что там. Она была полной. Не толстой, но методично к этому приближалась. Так вот, когда мама решила отвести туда девочку, были слёзы. Но авторитет взрослого человека оказался сильнее желания ребёнка. И, таким образом, она оказалась на акробатике. Надо ли говорить, что у тренера было некое недоумение и явно появились вопросы. Но тот промолчал. Вот только требования в этой секции оказались куда выше, чем могла Оля. Буквально первый же акробатический этюд закончился неудачей. Тренер уделил явно неспортивному ребёнку ещё какое-то время, после чего, поняв, что всё тщетно, усадил девочку на лавку. Затем сказал маме, что он с удовольствием возьмёт её в секцию. При одном условии. Девочка должна похудеть. Глаза женщины налились злобой. Там она ничего не сказала. Хотя нет, сказала:
-Дома поговорим.
Это, скорее, походило на шипение. Оля, и без того уничтоженная неудачей в акробатике и смешками над ней местных девчонок, понимала, будет плохо. Мама никак не помогла Оле одеться или собрать вещи, и просто вышла из здания. Девочка сама всё сделала и направилась следом. За весь путь до дома мама ни разу не затормозила, не сбавила скорость ходьбы. Оля с трудом успевала за ней. Та периодически оборачивалась и бросала какие-то фразы в адрес дочери. Наверное, обидные. Оля не могла разобрать. Мама говорила, когда никого не было вокруг. Если же кто-то шёл, она молчала. Да, несомненно, обидные. Уже у подъезда стандартное соседям:"Здравствуйте". "Здравствуйте," - чуть не хором отвечали бабушки, провожая взглядом женщину с девочкой. Дома, едва они зашли внутрь, мама вдруг схватила Олю за руку и, протащив до комнаты, даже не дав раздеться, швырнула её на кровать.
-Бесполезное создание! Лежи, жиры наращивай!
Сколько же злобы в этих любимых глазах... Мама вышла из комнаты. А Оля, потирая чуть не вырванную руку, тихонько заплакала.
* * *
Оля чувствовала себя совершенно одинокой. С ней редко занимались в привычном смысле этого слова. Вся мамина любовь доставалась старшей сестре Ирине. Там и стол, оборудованный специально для учёбы. Одежда, обувь, а какие платья... Всё ей. Всё новое ей. Оля же донашивала за сестрой. Порою Ирина с мамой закрывались вдвоём в комнате и долго разговаривали. Оля же сидела на кухне и делала уроки именно там. Хотя комната и была рассчитана на них с сестрой, по факту Оля буквально жила на кухне. Ведь у Ирины зачёт, у Ирины экзамены, у Ирины уроки, у Ирины то, у Ирины сё... Уходила Оля с кухни только тогда, когда мама готовила. Девочка была не нужна. Оля постепенно начинала это осознавать. Но сама всё же любила своих родителей. Ей тоже хотелось разговаривать с мамой. Рассказывать о своих ещё не значимых по мнению взрослых и таких глобальных для детей проблемах. О том, как прошёл день. Да и просто видеть в глазах близкого человека обыкновенную нежность. Мама это дать не могла или не хотела. Потому, наверное, с папой Оля была гораздо ближе. Он не кричал на неё, не унижал, а был с ней всегда вежлив и приветлив. Часто шутил, и Оля самопроизвольно перенимала это чувство юмора, выдавая папины шутки за свои. Проблема была в другом. Папа много работал и приходил поздно. А в выходные предпочитал отдыхать. Но всё же в те моменты, когда они были целиком и полностью вместе, Оля чувствовала себя самой счастливым ребёнком на свете. Как не удивительно, это тоже бесило маму. Тогда она снова срывалась.
-Ну да, одна порода. Как есть Кузьмина.
Это фамилия папы. Ну и всех членов семьи. Но Кузьминой мама называла только её. Ирина, точнее Ириночка, была, скорее всего, Нестерова(это мамина девичья фамилия). Оля часто злилась на свою сестру и не понимала, почему она не может получать столько же ласки. Делая в очередной раз на кухне уроки, Оля задумалась обо всём об этом. Ей стало очень и очень жалко себя. Она ведь имеет на это право, не так ли. В конце концов, она же не виновата, что полная. Разве только в чипсах дело? Или в том, что она много ест? А почему она так много ест? Может правда надо меньше есть? Ведь Ирина стройная. Почему у неё-то всё так? В школе её не дразнят, почему мама делает акцент на том, что она полная? И даже если и так, пусть она полная, неужели это повод издеваться над ней? Или полных не любят... Перед глазами всё смазалось. И слеза, вырвавшаяся наружу, капнула в тетрадь. Крик, раздавшийся над головой, едва не лишил девочку чувств.
-Что ты творишь?! - это мама. - В чистовике что натворила?! Ты посмотри! Грязь какая! Почему ты такая?! Жирная! Неуклюжая! Сопливая! Как же я хотела сына! Господи, как же хотела! А родилась ТЫ!!! Наказание какое-то!
Мама ушла, а Оля осталась. Больше не плакала, боялась. Она вдруг вспомнила, как их старый кот Маркиз однажды ушёл и не вернулся. Оля искренне ему завидовала. Вот бы также. Просто уйти и не вернуться...