В 1711 году в Шотландии родился Дэвид Юм – блестящий мыслитель и подлинный разрушитель мифов и предубеждений. С момента выхода его трудов и в немалой степени именно благодаря им западная мысль изменила тот курс, по которому она упорно следовала вот уже более двух тысяч лет. И философия, и наука встали на новые рельсы и двинулись по траектории медленного, но неуклонного сближения с мыслью Востока.
Ещё в годы учёбы в университете Юм считал идею о сверхъестественной природе ума нелепой. Он не верил в декартовского «человечка» внутри головы, не верил в некое отделённое от мира «Я», которое является получателем опыта сознания и одновременно автором наших поступков.
Дело не в том, что древним представлениям о душе не хватало красоты, притягательности и внутренней согласованности. Просто у идеи души не было ничего за душой. Она висела в воздухе и не имела под собой никаких реальных оснований, кроме передаваемых по наследству и принимаемых на веру убеждений. Это была фантазия, держащаяся на других фантазиях, которые в свою очередь стояли на непроверяемых предпосылках.
Между тем, фундаментальные предпосылки есть самое важное в нашем мировоззрении. От того, насколько они хороши или плохи, зависит всё остальное. Юм сознавал, что аксиомы моноцентризма были выбраны и сформулированы крайне небрежно. Они не могли быть продемонстрированы в личном опыте человека и не были подтверждены экспериментом. Даже чисто логические доказательства существования монолитного и вечного «Я», слепленного из особого сверхъестественного теста, являлись до смешного шаткими.
Декарт и его современники провозгласили принцип всеобщего сомнения и критический подход по отношению к идеям прошлого. По иронии, то были лишь слова. Они сомневались во всём, кроме самого главного. Оттого им и виделись повсюду человечки и вечные идеи из потустороннего мира.
Аналитический интеллект Юма впитал в себя морозную свежесть шотландских гор, способность к обзору темы с высоты птичьего полёта и одновременно острый орлиный взгляд, замечавший малейшие детали. Юм оказался тем, кем Декарт только порывался стать: человеком, который усомнился во всём по-настоящему. Он увидел беспочвенность былых представлений и начал всё с начала.
Юм захотел исследовать непредвзятым взглядом, что же такое сознание и чем является наше «Я». Промежуточные итоги этой работы философ изложил в своём «Трактате о человеческой природе». Там он первым делом предлагает нам взглянуть на свой ум прямо сейчас, отринув всё то, что мы как будто бы уже знаем о себе.
Что же в действительности предстанет нашему взору, если мы отбросим предубеждения? Мы увидим быструю смену различных фрагментов опыта – целый калейдоскоп из мыслей, красок и форм, звуков, ощущений тела, эмоций и желаний. Мы заметим, что феномены нашего сознания многочисленны и различны, однако между ними имеется и сходство. Для удобства понимания это многообразие оказывается возможно разделить на различные группы и категории сообразно проявляемой ими природе.
Юм выделяет две наиболее общие категории феноменов опыта: впечатления и идеи. Впечатления есть то, что пассивным образом впечатывается в наш ум и регистрируется сознанием за счёт его познающей способности. Впечатления бывают внешними и внутренними.
Внешние впечатления – это информация от органов чувств, которой нас снабжают зрение, слух, обоняние, осязание и вкус, а также иные способности восприятия, известные сегодня науке (к примеру, кинестезия).
Ко внутренним впечатлениям относятся импульсы, желания, эмоции и простейшие чувства. Они также носят преимущественно пассивный характер, поскольку являются в наш ум как бы сами собой, до и помимо заключений разума, и отпечатываются в сознании.
Вторая категория феноменов опыта, идеи, имеют уже более сложную и творческую природу. Согласно Юму, идеи создаются умом благодаря памяти и воображению на основе базовых впечатлений в различных их комбинациях. Идеям присуща вторичность. Наш ум сохраняет в себе отпечатки внешних и внутренних форм опыта, а затем за счёт творческой способности воображения составляет из них сложные сочетания. Так рождаются мысли, представления, убеждения и сложные чувства, которые состоят из целого комплекса эмоций, импульсов желания и мысленного фона.
Закон ассоциации
Вооружившись этими наблюдениями, Юм предлагает нам обратить внимание на поразительный факт. В открывшемся нам калейдоскопе феноменов опыта у нас не получится найти никакого получателя идей и впечатлений – то есть того, кто бы за ними наблюдал. Столь же тщетно будет искать автора опыта, возникающего в нашем сознании.
Сколько бы мы ни всматривались в отдельные мысли, идеи, ощущения, чувства, мы нигде не обнаружим того, кто их воспринимает или создаёт. Каждый раз мы будем натыкаться только на тот или иной и вполне конкретный феномен ума.
Юм пишет об этом так:
«Что касается меня, то, когда я самым интимным образом вникаю в нечто, именуемое мной своим “Я”, я всегда наталкиваюсь на то или иное единичное восприятие тепла или холода, света или тени, любви или ненависти, страдания или наслаждения. Я никак не могу уловить своё “Я” как нечто существующее помимо восприятий и никак не могу подметить ничего, кроме какого-либо восприятия.
Если же мои восприятия временно прекращаются, как бывает при глубоком сне, то в течение всего этого времени я не сознаю своего “Я” и поистине могу считаться несуществующим. А если бы все мои восприятия совершенно прекратились с наступлением смерти и если бы после разложения своего тела я не мог бы ни думать, ни чувствовать, ни видеть, ни любить, ни испытывать ненависть, то это было бы полным уничтожением меня; да я и не представляю себе, что ещё требуется для того, чтобы превратить меня в полное небытие» («Трактат о человеческой природе»).
Итак, при непредубеждённом исследовании ума мы обнаруживаем в нём лишь поток форм опыта. Они возникают в нас, претерпевают развитие, а затем угасают и уступают место другим. Ум многообразен, непостоянен и динамичен.
Чередование впечатлений и идей, однако, происходит не кое-как, а является упорядоченным. В калейдоскопе нашего опыта всегда прослеживается сложное ветвление узоров. Хотя его части непрестанно меняются, они меняются не все и сразу. Кроме того, эти трансформации подчинены определённым законам и принципам. Без подобного порядка мы не могли бы ни мыслить, ни действовать.
Следовательно, наш следующий вопрос должен быть таким: как же возникает порядок в наблюдаемых нами впечатлениях и идеях? Что именно его создаёт? Можем ли мы сформулировать главный закон, который будет в состоянии объяснить появление в уме именно этого опыта, а не другого?
Юм утверждал, что таковой закон имеется. Он называл его законом ассоциации, то есть законом связи. Закон ассоциации связывает впечатления и идеи на основании трёх принципов: сходство, близость во времени и пространстве и причинность.
Иными словами, феномены опыта сбиваются в группы и стайки и образуют всевозможные узоры в калейдоскопе сознания, как только соблюдается по крайней мере одно из этих трёх условий. Они должны быть либо похожи друг на друга, либо соседствовать в пространстве и времени, либо вызывать появление друг друга, как причина приводит к появлению следствия.
Закон ассоциации вносит порядок в опыт жизни, но также рождает иллюзию цельности и отдельности предметов друг от друга. По существу, предметы опыта есть не что иное, как набор впечатлений и связанных с ними идей. Лишь ум искусственным образом устанавливает границы между ними и воспринимает как нечто отдельное.
Взглянем на яблоко. Это не цельное явление, а комплекс зрительных впечатлений, который состоит из многочисленных точек различных цветов и оттенков. Яблоко может воздействовать на органы зрения, испускать приятный запах, будить в нас воспоминания и эмоции, но само по себе оно не существует. За счёт закона ассоциации ум связывает все эти идеи и впечатления, и тогда они появляются в нашем уме вместе.
Сказанное справедливо по отношению к любому явлению жизни, будь то камень, телега, дом, дерево, солнце, железо, надежда, счастье, страдание, общество, другой человек. Это условные и по большей части совершенно фиктивные единства. Внутри них не существует никакого волшебного клея, который скреплял бы содержащиеся в них идеи и впечатления вместе. Нет никакой «души» яблока или дерева, которая наделяла бы весь комплекс ассоциированных феноменов опыта свойством «яблочности» или «деревянности». Они неразрывно пребывают в потоке перемен и во взаимопереходе всех вещей и форм опыта.
Согласно Юму, закон ассоциации позволяет понять, почему мы убеждены в наличии у нас «Я» как получателя опыта, отдельного от остального опыта. Причина этой веры в существование «Я» та же, что и причина нашей убеждённости, будто существуют яблоко или стул как отдельные и независимые сущности. Это просто привычка нашего ума, упрощающая взаимодействие с опытом. К сожалению, очень часто эта привычка становится дурной и мешает увидеть реальность.
Иллюзия «Я» возникает, когда человеческое воображение, подчинённое закону ассоциации, сбивает фрагменты нашего внутреннего опыта в кучки. Эмоции, мысли, идеи, наши представления о себе и о своих свойствах приобретают постоянную связь друг с другом. Сцепленные друг с другом, они постоянно то возникают вместе, то угасают вместе, двигаясь по кругу. Этот хоровод наших впечатлений и идей о самих себе продолжается день за днём и пропитывается клеем ассоциации всё глубже. Когда клей схватывается, мы приходим к наивному понятию о душе и о существовании цельного «Я».
То была подлинная революция. В сравнении с тем, что происходило в западной философии последние две тысячи лет, юмовский закон ассоциации был подобен теории относительности Эйнштейна и запуску ракеты в космос вместе взятым. Был осуществлён выход на совершенно иной уровень восприятия, на уровень полицентрического понимания ума.
Сам закон ассоциации, однако, не был изобретением Юма. Впервые это понятие употребил английский философ Джон Локк несколькими десятилетиями раньше, в своём труде «Опыт о человеческом разумении» (1690 г.). Но только Юм увидел в ассоциации поистине фундаментальный механизм работы психики и крайне успешно применил его в качестве объяснительного инструмента.
Юм фактически переоткрыл, а затем развил то полицентрическое видение ума, которое начало формироваться в досократической философии греков, а затем было заколочено в гроб благими намерениями Сократа и Платона. Юм понял, что понятие о сверхъестественном и моноцентрическом уме не выдерживает никакой критики. Оно не выдерживает проверки опытом, экспериментом и даже чисто умозрительной логикой.
Юм совершил лишь первые и грандиозные шаги к пониманию того, что ум пребывает в постоянном взаимопереходе с явлениями окружающего мира. Ум состоит из мира, сообщается с ним, а не отделён от окружающей реальности рвом и крепостной стеной. Его нельзя увековечить, там просто некому даровать вечную жизнь и бессмысленно стараться это сделать. Это понимание способно напрочь выбить почву из-под ног эгоцентризма и эгомании, но до этого было ещё очень далеко.
В середине XVIII века Юм провозгласил, что наступило время расстаться с дорогой нашему сердцу сказкой о человечке внутри головы, который пришёл в этот грешный мир с небес и теперь спешит поскорее вернуться назад. Психикой правят не волшебные человечки, не деятельность неких вечных деятелей, а законы, принципы, причины и следствия. Их взаимодействие и рождает те переливающиеся узоры калейдоскопа опыта, которые мы наблюдаем в своём сознании.
Согласно Юму, необходимо создать науку об уме, подобную в своей основательности ньютоновской физике. Она должна покоиться на известных нам на настоящий момент фактах, а все её составляющие могут и должны подвергаться критической оценке. Все тезисы новой науки об уме лишь тогда заслуживают войти в её состав, когда могут быть продемонстрированы в опыте и проверены на практике.
Он полагал, что наука об уме должна стоять над математикой, над науками о природе и над религией, потому что все эти сферы определяются деятельностью ума. Они суть порождение ума и порой возникают в нём, а порой не возникают. Только поняв сами себя, мы сможем по-настоящему разобраться в сущности математического, естественнонаучного и религиозного опыта.
Работы Юма оказали колоссальное влияние на формирование мировоззрения другого великого философа – Иммануила Канта. Кант писал об этом так:
«Я охотно признаю это: именно возражения Дэвида Юма много лет тому назад впервые пробудили меня от догматического сна и дали моим изысканиям в области спекулятивной философии совершенно иное направление» («Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука»).
Пробуждение Иммануила Канта ото сна моноцентризма было лишь частичным, но оно дало начало всей немецкой классической философии. Затем, пережив многочисленные метаморфозы, это пробуждение передалось по цепочке философам и учёным сегодняшнего дня.
Юма можно назвать первым когнитивным учёным в мире. В этом, пожалуй, и состояла самая главная линия передачи его наследия. Он заложил фундамент нейропсихологии и всякой научной психологии вообще. К концу XX века тот подход, которым руководствовался Юм, стал в нейронауках чем-то само собой разумеющимся, а его полицентрическое видение ума было экспериментально подтверждено.
Невзирая на этот грандиозный вклад, в истории западной мысли Юм является одной из самых недооценённых фигур. Ему отводится (если отводится вообще) лишь крошечный объём внимания в учебных курсах, и лишь единицы всё ещё обращаются к написанным им книгам. Идеи Юма слишком сильно шли вразрез с привычными представлениями людей о самих себе и всё ещё продолжают инстинктивно отторгаться нашим эгоцентризмом.
Открытие бессознательного
Широко известны слова философа Альфреда Уайтхеда о том, что «вся философия – это заметки на полях Платона». На протяжении двух тысяч лет всё и правда выглядело именно так, причём в этих заметках преобладал хвалебный тон. Философы и учёные вплоть до Декарта соревновались в своих попытках дополнить платонизм, обосновать его и защитить от возможных нападок.
Юм стал первым влиятельным мыслителем Запада, который вышел далеко за пределы платонизма. Он совершил революцию в понимании сознания, но осталось кое-что, что этой революцией не было затронуто. Осталось бессознательное. Как мы знаем сейчас, это не какой-то придаток психической жизни, а как раз наиболее обширная её часть.
Юм блестяще исследовал верхушку айсберга. Его внимание было в первую очередь сосредоточено на поверхностных феноменах нашего ума. Но вот откуда они приходят? Из каких тёмных глубин они поднимаются к поверхности и что происходит с ними там, во мраке? Какие кульбиты и хитросплетения создаёт закон ассоциации, порождая наши эмоции, влечения, желания, потребности, стремления и неврозы? Кто, кем и как управляет в нашей психической жизни?
Нельзя сказать, что Юм обходил эти ключевые вопросы стороной. Он высказал ряд гениальных наблюдений о природе бессознательного, которые предвосхитили идеи мыслителей будущих поколений. Тем не менее тема бессознательного меркла на фоне других разбираемых Юмом проблем и его успехов в этих исследованиях.
Потребовался ещё один инакомыслящий, чтобы вдобавок к революции в понимании сознания запустить и революцию в понимании бессознательного. Им стал немецкий философ Артур Шопенгауэр, которого мы уже неоднократно поминали.
Конечно, сама идея бессознательного не была новой. Некоторые мыслители, включая Юма, так или иначе приходили к выводу, что человеку неведомы многие процессы, протекающие в его уме. Вопреки этому, широко принятой точкой зрения была как раз обратная. Самым известным выразителем преобладавших тогда представлений был Декарт. Он полагал, что всё содержание ума легко доступно для нашего исследования.
Вместе с тем, бессознательному, где его существование вообще признавалось, отводилась очень скромная второстепенная роль. Это был просто скучный и грязный подвал ума. Всё важное и интересное происходит наверху: там принимаются решения и кипит настоящая жизнь.
Шопенгауэр же всё перевернул. Он заявил, что сознательное «Я» вовсе не управляет нашей жизнью, а является всего лишь марионеткой, выполняющей бессознательные команды. Более того, бессознательное – это вовсе не маленький и примитивный подвал ума. Это громадный и многоуровневый подземный город, куда у нас в силу слабости наших способностей нет почти никакого доступа.
Разум не управляет психической жизнью. Он просто не глядя ставит подпись на приказах, которые получает из этих таинственных глубин. Как тщеславный подчинённый, он затем делает вид, будто никакого приказа и не было, а он сам всё решил. Чтобы сохранять способность выполнять свои обязанности, разум вынужден себя обманывать. Он задним числом сочиняет легенду, будто принимаемые нами решения являются продуктом свободной и разумной воли. Разум ищет оправдания бессознательным импульсам и снабжает их логикой и связной историей.
Словом, Шопенгауэр, как и Юм, не боялся плыть против течения и не боялся оказаться не в чести у современников. Порой он даже получал от этого наслаждение. Книги Шопенгауэра пользовались весьма низкой популярностью как при жизни, так и после смерти. Как и работы Юма, они выводили на чистую воду игры эго и тот неприятный факт, что эго есть один большой самообман.
В своём главном труде, «Мир как воля и представление», Шопенгауэр писал:
«Сознание есть лишь поверхность нашего ума, и в нём, как и в случае земного шара, мы знаем лишь внешнюю оболочку, но не ведаем его недр».
Что же там находится, в недрах ума? Согласно Шопенгауэру, бессознательное есть царство слепой воли. Речь здесь не о человеческой воле, а о воле как фундаментальной сущности всего мироздания. Воля приводит в движение весь мир вообще, составляет его основу. Это творческая, динамическая и при этом иррациональная энергия. Она жаждет продолжать себя до бесконечности, жаждет двигаться и увековечивать себя во всё новых и новых формах. Наше бессознательное есть лишь одно из вместилищ этой основополагающей силы.
Коль скоро воля правит бал, ни о какой человеческой свободе в привычном смысле слова не может идти и речи. Это не воля принадлежит нам, а мы ей. Все человеческие потребности, желания, влечения и вкусы являются продуктами этой древней слепой и бессмысленной инстанции. Через них воля проявляет себя в действии. Если разуму и остаётся что-то, то это изобретение средств и путей достижения целей, поставленных перед ним бессознательными стихиями.
Шопенгауэр вкладывает это понимание в известные слова, которые любил повторять Альберт Эйнштейн:
«Человек может делать то, что хочет, но не может хотеть по своему желанию» («Мир как воля и представление»).
Действительно, даже самый упрямый из сторонников свободы воли вынужден признать, что он не в состоянии по щелчку пальцев поменять свои желания, симпатии и антипатии. Да, он может встать со стула, сказать то или другое, пойти вправо или влево, но не пожелать того или другого. О желаниях мы узнаём лишь по итогам – после того, как они поднимутся к поверхности сознания. Когда в нашем бессознательном случается перемена, она происходит как бы сама собой, без спроса, до и помимо деяний нашего разума.
Шопенгауэр не зря зовётся отцом новоевропейского пессимизма, и нарисованная философом картина кажется мрачной вовсе не случайно. Деятельность мировой воли является для него мучительной, бесцельной и избыточной.
Мировая воля неизменно порождает абсолютно бессмысленное и бесконечное страдание для всех живых существ, а потому само существование мира, с точки зрения разума, есть ошибка и зло. В процессе развития, однако, воля способна увидеть свою тупиковую и обречённую на самоистязание природу. Тогда она неизбежным образом должна обратиться против самой себя и либо попробовать себя уничтожить, либо ограничить.
Шопенгауэр полагает, что если у жизни и можно найти некий смысл, то это смерть. Жизнь есть кошмарный сон и лучше всего для человека – это не существовать вовсе. Тем не менее он занимает довольно неоднозначную позицию по отношению к самоубийству. В одни моменты он считает незамедлительное лишение себя жизни прекрасным, разумным и благородным, а в другие – он довольно горячо выступает против.
Когда Шопенгауэр находился в состоянии отрицания самоубийства и был в поисках оправдания для продолжения существования, он утверждал, что наполненный желанием акт самоубийства лишь укрепляет эту самую волю к жизни в мире. Сперва желание должно быть устранено. Понимание, что желание лежит в основе страдания и установка на освобождение от желания породила в нём сильнейший интерес к индийской философии и буддизму.
За счёт аскетизма и духовной практики человек должен достичь полного владения своим умом и уничтожить в себе всякое влечение. Только тогда он имеет полное право умереть, причём, как подчеркивал Шопенгауэр, лучше всего от голода, устранив в себе даже стремление к питанию.
Другие способы самоотрицания и самоочищения воли есть сострадание к тяготам других людей, наслаждение искусством и созерцательная жизнь вообще. Благодаря ним мы также уменьшаем бремя страдания, достигаем постепенного отстранения от мучительной суеты жизни и искореняем в себе тягу к бессмысленной деятельности.
Из базовых принципов шопенгауэровской философии, однако, совершенно не ясно, почему стоит так долго ждать блаженного часа смерти и зачем вообще всем этим заниматься на пути к ней. Воля в любом случае вечно перерождается и приобретает всё новые и новые наполненные страданием формы. Прекратить этот процесс мы не можем. Мы, однако, в состоянии положить решительный конец своим собственным страданиям, и чем раньше это случится, тем лучше.
Вовсе не удивительно, что философ не может привести никаких стоящих доводов в защиту продолжения существования, которое он неизменно оценивает как бессмысленную муку. Его собственная логика требует от воли уничтожения своей временной страдающей формы как можно ближе к моменту горького осознания собственной сущности.
Таким образом, Шопенгауэр сперва сам загоняет себя в угол, а затем пытается то остаться в этом тщательно выстроенном углу, то выбраться из него. Выходит что-то вроде «кота Шопенгауэра», на манер известного мысленного эксперимента под названием «кот Шрёдингера». «Кот Шопенгауэра» одновременно хочет себя убить и не хочет себя убивать. По меткому замечанию Ницше, эта двойственность порой доводила Шопенгауэра до сущих курьёзов, когда философ принимался весело прославлять самоубийство, сидя за богатым обеденным столом.
Великий вклад Шопенгауэра в развитие западной мысли заключался в том, что он первым обратил внимание на ведущую роль бессознательного содержания психики в наших потребностях, ценностях, решениях, мыслях и поступках, а затем создал на основе этого понимания убедительную концепцию. Он указал и на главного виновника происходящего внутри нас – на бурлящую в бессознательном энергию желания и на её разрушительные свойства. Самодовольство разума и сознательной воли тем самым было поколеблено. Были созданы условия для понимания всего ландшафта психики со всеми её недрами, а не только лишь её поверхности.
Тем не менее оставалось многое, чего Шопенгауэр не заметил, а в своём пессимизме философ впал в крайнюю непоследовательность и безосновательность. В следующем выпуске мы разберём, как мыслители и учёные XIX и XX веков критически восприняли наследие Шопенгауэра. Они приняли эстафету как от него, так и от Юма и создали на их основе современное полицентрическое понимание ума.
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора