Долгое время Анри Матисс (1869 – 1954) мне не очень нравился – казался слишком простым, слишком по-детски радостным и открытым, особенно на фоне Пикассо, Сутина, Филонова. А потом понял, что другим он и не мог быть. Потому что живопись и была для него синонимом радости.
Он открыл это для себя в 20 лет. Причем не от хорошей жизни. Молодой Матисс попал в больницу с аппендицитом и его мать, увлекавшаяся росписью по фарфору, принесла сыну в больницу кисти и краски. Парень начал копировать цветные открытки и, по собственным словам, «понял, что в раю».
Отныне судьба Анри была решена. Первым его учителем стал талантливый, но слишком салонный и эффектный Вильям-Адольф Бугро, ныне полузабытый. А в Школе изящных искусств наставником Матисса стал замечательный художник Гюстав Моро, автор утонченных символистских работ на мифологические сюжеты.
Символистом Матисс не стал, но и от реализма довольно быстро отошел, превратившись, вместе со своими друзьями Андре Дереном, Морисом Вламинком, Альбером Марке в «дикарей», то есть, на французский манер, в фовистов, как окрестила их критика. Но ничего «дикарского» я в Матиссе не вижу. Скорее восторг от творчества, совсем не наивный.
