…Она смахивала на лилипутку, но на самом деле просто была очень низкого роста. Чтобы казаться выше, нещадно начёсывала волосы и заливала их толстым слоем лака «Прелесть». Ещё она носила «платформу» невероятных размеров. Её башмаки скорее напоминали ходули. Удивительно, как она только держала на них своё маленькое тельце с огромной головой, кукольно хлопающей ресничными крыльями.
Сколько ей было лет? Наверное, тридцать – тридцать пять. Во всяком случае, у неё имелись дети - трое и, почти постоянно проживающий в тюрьме, муж.
Работала Алка на почте. «Платформу» и ярчайших расцветок мохеровые кофточки она выписывала по почтовым каталогам и страшно гордилась, что таких нарядов ни у кого в городе больше нет.
Жила Алка с детьми в старенькой коммуналке, несмотря на наличие шикарной трёхкомнатной, с размахом обставленной, квартиры. В зале - диван, кресло, сервант с хрустальным содержимым, в спальне - внушительных размеров кровать с грудой пуховых подушек, на стене - ковёр с цветными узорами, в углу – трюмо, рядом шифоньер, отливающий лаковым глянцем. Правда, одна комната выглядела бедно. Вся мебель - две старенькие железные кровати вдоль стен. На полу, на подоконнике грудами лежали тетради и книги. Одежда в беспорядке болталась на кондырях. Найти среди тряпок, конспектов и книжных завалов нужную вещь было не просто. Эту комнату Алка сдавала студенткам за полста рублей в месяц. Столько же ей платили на почте. Алка никого не пустила бы в свои драгоценные хоромы, если бы не нужда.
Молоденькие студентки – Зина и Света, хозяйку видели редко. Раз в месяц она аккуратно собирала денежки. Особых требований к жиличкам не имела, но ругалась, если обнаруживала в доме «мужиков».
- Чего она злится? – спрашивала у соседки Зинка. – Мы же просто чай пили?
Тоже мне, королева Шантеклера!
- Завидует она, - высказывалась более рассудительная Светка, - мужик у неё из тюрьмы не вылазит, а кому она с тремя детьми-то нужна. Вот и бесится…
Квартирантки Алку недолюбливали. Они считали её вульгарной дурой с претензиями. Девушки читали Бодлера, Рембо и Кафку, цитировали Бёрнса и с ума сходили от Набокова. Алка книжек не читала, ей хватало почтовых квитанций. Взяв как-то с кухонного стола томик Фицджеральда, она весело хохотнув, сказала:
- Скотт?! Хы-ы. Не повезло мужику.
- Я Вас попрошу, Альбина Сергеевна, книжек моих руками не трогать, - подчёркнуто вежливо попросила Света и под удивленный полёт Алкиных ресниц, удалилась в комнату.
Случалось Алка оставалась ночевать в своих увешанных коврами апартаментах. Она доставала из шифоньера шелковый китайский халат в павлинах и розах, надевала его на худые плечи, скидывала «платформы» и, забравшись в глубину кресла, подолгу изучала каталог «Товары почтой». Если она выходила на нейтральную территорию – в коридор, ванную, на кухню, - то обязательно надевала свои «ходули». Через прорези кожаных ремешков, виднелись ярко-красные кукольные ногти. А ночью, сквозь сон девчонкам казалось, что Алка плачет, зарывшись в пуховые подушки, а может это ветер выл за окном от холода и скуки…
…Весной у Алки появился ухажёр. Надо было видеть, как порхали её ресницы, когда она встречала его в прихожей. Ещё бы – лётчик, красавец-мужчина средних лет, в синей форме, при деньгах, с киношными манерами, коньяком и шоколадом! Девчонкам тут же высочайше повелевалось запереться в комнате и сидеть тихо. На те несколько часов, что лётчик и Алка развлекались, распивая из хрустальных рюмок армянский коньяк, квартирантки беззвучно замирали: на фоне Алкиного романа любой шум мог закончиться для них трагической потерей жилья. И лишь когда из «будуара» начинали раздаваться недвусмысленные «вздохи» и «ахи», девушки слегка расслаблялись – шёпотом делились впечатлениями и на цыпочках выходили в туалет. Утром, с первыми лучами солнца лётчик «улетал», а хозяйка, весело напевая, носилась на «ходулях» от зеркала к зеркалу и возле каждого красила ресничные крылья. Её коробочки с тушью, тенями, румянами и пудрами вызывали у Зинки спазм завести.
- Ну, скажите, откуда у этой дуры столько фирменной косметики? – спрашивала она. - Может, её тоже по почте присылают прямо из Польши?!
- Да у неё же муж за спекуляцию сидит, - отвечала всё знающая Светка. – А ты думала она квартиру кооперативную, все эти ковры и вазы на почте заработала?
- Ничего я не думала, - продолжала завидовать Зинка. – Зато у мужика её сёдня ночью рога сильно подросли, ходит, наверное, щас по зоне и за все двери цепляется.
От такого развития событий Зинке становилось легче.
Как-то вечером лётчик пришёл в гости не один, а с друзьями и Алка пришла с работы не одна, а с подругами. Уже было по-летнему тепло и цвела черёмуха. Лётчики наломали по дороге целую охапку веток от запаха которых кружилась голова.
- Алла, - жеманно представилась Алка незнакомым лётчикам.
- Люда.
- Галя.
Состоялся дежурный обмен любезностями. Кавалеры раздали своим дамам букеты, те что-то защебетали в ответ и все пошли за стол. Ели по-русскому обычаю много. Люда с Галей притащили колбасы, солёных огурцов, оливье, котлет, сала. Это были крупные, рано располневшие от почтовой неподвижности, молодые женщины. Они надели нарядные блузы с рюшами, яркие бусы. Грубые, шерстяные юбки, обхватывали их ядрёные зады, как доспехи. Они громко, искренне хохотали над анекдотами, запрокидывая назад круглые, румяные лица. Злая Зинка про таких говорила: «Простые, как три копейки». Пили тоже много – лётчики принесли коньяк, а дамы водку. Только Алка сидела подчёркнуто прямо и, едва касаясь губами хрусталя, неестественно, как балерина, вытягивала вперед шею. Ей почему-то казалось, что это выглядит очень изящно.
Квартирантки тихо, как мыши, таились в углах своих кроватей. «Жрать охота!» – прислушиваясь к тому, как за стеной нарастает праздник, сказала Зинка, и, не дождавшись моральной поддержки, со вздохом добавила: «Колбасой пахнет!» Часам к одиннадцати, когда девушки пытались спать, в соседних комнатах медленно, но верно разгорался любовный пожар. Алка со своим лётчиком на правах хозяйки уединилась в «будуаре» под сенью ковровых цветов. А «простые, как три копейки», здоровенные – «кровь с молоком» Люда и Галя в юбках-доспехах, в пышных рюшах над литыми грудями, брали от этой шальной ночи всё, что могли. Скрежетали и выли диванные пружины, скрипели половицы, плясали на столе тарелки. Стул опрокинулся и упал с грохотом. Полетели на пол ложки, ножи, вилки. Последний раз тонко прозвенел бьющийся хрусталь. «Ну-у-у! Ну-у-у! Ну-у-у!» - словно понужая лошадь, кричал властный бабий голос.
- Язычество! Они так весь дом разнесут, - сказала Света, и, словно в подтверждение её слов в прихожую, прямо под дверь «девичьей», выкатились, сцепившись невообразимым образом, два тела.
- Ну-у же, милый, родной, ну-у, дава-а-ай, дава-а-ай! Ну-у, что ж ты? – командовал и уговаривал горячечный крик то ли Гали, то ли Люды. – Ну-у, получится, дава-а-ай, получится!!!
У лётчика не получалось. Он пытался уползти по коридору в безопасное место, но это был безнадёжный маневр. «Противник» обладал явным преимуществом в силе и темпераменте. Некоторое время борьба продолжалась с переменным успехом, потом лётчик сдался. То ли Люда, то ли Галя с криками: «Ну-у!» долго и ритмично билась в дверь мощным телом. С противоположной стороны держали оборону студентки. Битва закончилась в третьем часу утра. Выждав некоторое время, квартирантки высунулись в коридор. На полу, свернувшись калачиком, лежал поверженный лётчик. «Отлетался!» - прошептала Зинка и глубоко вдохнула дурман цветущей черёмухи.
После этой встречи Алкин лётчик появился на горизонте ещё раз. Она ждала его вечером. Накрасилась, как Клеопатра, нарядилась в павлинов и села в кресло, положив ногу на ногу. Час сидела, два, три. Потом заскучала и пришла к жиличкам.
- Дайте, девчонки, почитать чего-нибудь, что ли.
- Вам, Альбина Сергеевна про любовь или так, философское? – спросила Зинаида.
- Мне, Зиночка, про лю-бо-вь! – хлопая ресницами, ответила Алка.
- Ну тогда вот вам де Сент Экзюпери! – в тон ответила Зинка. – Француз! Красавец! И между прочим, лётчик!
Он появился на следующий день, постучался, вошёл. С коньяком.
- Альбина на работе, - сказала Зина.
- В курсе, - ответил лётчик. – Она придёт скоро, я звонил ей из аэропорта.
На кухне гость налил себе коньяка, выпил залпом. Побродил по квартире, полистал Экзюпери, бросил в кресло. Открытая бутылка стояла на сером пластике кухонного стола. Рядом лежала пробка. Прошло два часа. Лётчик нервно пил и смотрел в темнеющее небо. Оставалось меньше половины бутылки, когда кто-то тихо вошёл в квартиру. «Ты слышала? – спросила Света. - Вроде замок щёлкнул?». Потом кто-то поскрёбся в дверь комнаты и позвал: «Э-эй! Э-эй!». На пороге стояла Алка. Сильно наклонившись вперед, она держалась двумя руками за живот. Лицо у неё было серого цвета, а губы синего, как тени на веках. Синева проступала даже сквозь слой красной помады.
В прихожей появился лётчик. Алка, стараясь быть изящной, расцепила руки и выпрямилась. Она хотела улыбнуться, но получилось что-то жалкое, вымученное.
- Ты подожди там, - сказала гостю, - и слабо махнула рукой. – Мне переодеться…
Оборвав фразу, Алка повернулась на «ходулях» и стараясь держаться по балетному прямо, ушла в спальню. Квартирантки растерянно двинулась следом. Добравшись до кровати, «балерина» упала в подушки, свернулась «калачиком» и сдавленно простонала.
- Это почка. Приступ. Камни…Пройдё-о-о-от скоро! Он не должен видеть!
После этого, Алка вдруг зарыдала, завыла, громко и страшно. Тело её сначала как-то неестественно изогнулось, потом забилось, завертелось. Зинка бросилась стягивать с её ног «ходули», ловила ремешки, но они всё время выскальзывали.
- Беги за «скорой», - крикнула она подруге и запричитала. - Алла! Аллочка! Потерпи! Потерпи, пожалуйста! Больно тебе, да? Больно? Счас пройдёт! Пройдёт счас!
Кукольные алкины ресницы размокли от слёз и с них текла чёрная, густая тушь. Помада расползлась по щекам и подбородку. Она стала похожа на плачущего фонтанными струями циркового клоуна. Пряча лицо в ладонях, Алка кричала: «Не смотри на меня! Не смотри!» Потом отрывала перепачканные пальцы от лица и судорожно хватала ими воздух. Испуганный лётчик стоял, как тень, в углу и смотрел.
- Полотенце принеси! – приказала ему Зинка.
- Ага, - ответил он, метнулся из спальни и исчез.
Иcчез, словно его и не было никогда.
…Почечный приступ угасал медленно. Приехала «скорая» и недобрый, усталый врач поставил Алке укол. Потом подумал и поставил ещё один. Провожая доктора, Света спросила:
- Она не умрёт?
В ответ прозвучало: «Все мы когда-нибудь умрём».
Засыпая, Алка всхлипывала, как обиженный ребёнок. Зина сидела рядом и гладила её по голове. Пропитанные лаком волосы, топорщились, словно проволока. Сквозь сон, Алка вдруг спокойно и внятно сказала:
- Ты хорошая, Зина! Ты не становись, пожалуйста, плохой! Ладно?
- Ладно, - легко согласилась Зинка.
- Он ушёл?
- …Да
- Иди, Зина. Я спать буду. Мне завтра на работу.
Зина вышла и тихо закрыла дверь. За тонким деревянным полотном осталось горе маленького алкиного сердца. Зинка чувствовала, как ему тесно там внутри. Она пошла на кухню. Села за стол. На пластике одиноко стояла хрустальная рюмка. Рядом лежали несколько бурых коньячных капель. Всё, что осталось от красивого лётчика…
Спустя час Зина снова зашла в комнату и прислушалась. Алка ровно и спокойно дышала во сне, боль её маленького тела присмирела и затихла. Худые, хрупкие женщины вообще очень живучи.