"Ребят загнали в какой-то сарай, где было ещё несколько пацанят. Они были постарше и помладше Руслана. И ребята уже были мало похожи на детей".
Утром люк снова открылся, и ребятам кинули хлеб и воду. Они жадно набросились на еду. Потом также, как и вчера, гаркнули:
— Вылезайте.
Жирного не было, только его прихлебатели. Неподалёку стоял грузовик: приказали лезть в него. Артемка как-то неудачно поставил ногу, соскользнул и упал, ободрал руку, лодыжку и бок. Ему было очень больно и обидно, но он решил не плакать. Руслан все также молчал. Ехали очень долго, или только так показалось. Один раз Руслан увидел указатель на казахском языке и понял, что они уже не в Узбекистане.
Мальчишка ни на секунду не поверил этим гадам, что родители могли вот так вот отдать его чужому дядьке на перевоспитание. По крайней мере как-то странно его увезли. Тайком, да еще и усыпили! Артема похоже тоже. Нет и нет! Мама ни за что бы не рассталась с ним, не попрощавшись. А бабушка? Вообще уехала к Марьям-опе. Бабушка точно очень сильно его любила. Может быть, папа сердился на него за то, что Руслан часто шпынял младшего братишку и плохо делал уборку в мастерской, приходил домой в порванных брюках. Да, папа часто говорил, что отправит Руслана в Суворовское училище к чертовой матери. И ещё он орал, что выпорет когда-нибудь так, что Рус не сможет сидеть.
Руслан плакал, размазывая слёзы по щекам. Ему было так больно от того, что он вот только сейчас понял, как он любит папу и даже противного младшего братишку. Как он сильно-пресильно любит маму и бабушку. Какой же он был дурак, что строил козни старшему брату. Но, несмотря на все это, папа не мог отдать его этому жирдяю.
Приехали на какую-то ферму посреди степи. На много километров вокруг ничего не было видно. Только выжженная солнцем голая степь, и ничего больше. Грузовик остановился посреди огромного двора.
— Выметайтесь, — грубо крикнул молодой узбек или казах.
Руслан не мог уже разобрать. Выпрыгнули из машины. Раны Артемки все еще кровоточили, Руслан показал узбеку на раны товарища, но тот только презрительно сплюнул на землю и грязно выругался по-казахски.
«Казах все-таки, — понял Руслан, — в Казахстане мы значит».
Ребят загнали в какой-то сарай, где было ещё несколько пацанят. Они были постарше и помладше Руслана. И ребята уже были мало похожи на детей: грязные, лохматые, в рваной одежде, они сбились в одну кучу как стадо баранов и с опаской поглядывали на новеньких.
Руслан так и не мог говорить. Он почти каждую минуту пытался это делать, но язык совсем не слушался. Вся надежда была на Артема, но Артём был русский, а ребята, судя по внешности, были узбеки и казахи. Рус тихонько подтолкнул Артема, говори, мол. Артём вышел немного вперёд и сбиваясь пролепетал:
— Привет. Меня зовут Артём, а вот он Руслан. Он не может говорить.
Никто не проронил ни слова. Ребята настороженно смотрели на них. Руслан ничего не понимал. Куда их привезли? Что вообще происходит? Почему такие же как они ребята не разговаривают с ними? Или они так же стали немыми от страха, как он сам?
Вдруг открылась дверь, и в загон забросили несколько буханок хлеба и головок чеснока, внесли ведро воды. Все кинулись к еде. С ужасными рычащими звуками мальчишки набросились на хлеб, вырывая куски друг у друга. Началась страшная драка, в процессе которой большая часть хлеба была просто уничтожена.
Руслан в ужасе смотрел на это побоище, и впервые в жизни он быстро-быстро начал читать молитву, умоляя Аллаха, спасти его и сохранить человеческий облик.
———————
———————
После поездок Юлчи с Аркадием к старцу прошло несколько месяцев. Мужчины стали друзьями: часто встречались, играли в нарды, ездили на рыбалку, ходили в баню. Аркадий понимал, что Юлчи живет только наполовину, и старался эту половину жизни хоть как-то улучшить для друга.
Но однажды Юлчи сам поднял тему, которую никогда с тех пор не обсуждал с Аркадием.
— Ты помнишь самый первый раз, когда мы приехали к старцу?
— Да, конечно, — ответил Аркадий.
— Я не рассказал тебе тогда. Когда я зашёл во двор, там уже было очень много людей, а ведь мы с тобой приехали очень рано.
— Да, к половине пятого, — подтвердил Аркадий.
— Старик вышел ровно в пять, — продолжал Юлчи, — он встал на крыльце и долго смотрел невидящим взглядом вдаль. В саду была такая тишина, какой я никогда не слышал в своей жизни. Потом старик сказал: «Пусть зайдёт тот, кто ищет своего сына. Давно пропал. Много лет». Поднялся я, и ещё одна женщина. Старик развернулся ко мне и сказал: «Сначала ты». Я не сказал тебе тогда, Аркадий. Думал, что ты не поверишь ни мне, ни старику. Я верю ему, Аркадий. Мой сын жив, и он придёт домой. Я верю, я не устал ждать, но до конца срока, поставленного стариком, осталось всего пять месяцев, и мне страшно. С каждым днем это время убывает. Пять месяцев, Аркадий, всего пять месяцев. Мне тяжело, очень тяжело. Я ведь так ничего и не сказал жене.
Юлчи уронил голову на стол и разрыдался. Он рыдал громко и долго, не стесняясь друга. Аркадий сидел, не смея пошевелиться. Он не знал, что делать в такой ситуации. Он никогда не был в такой ситуации. Аркадий понял, как это безысходно и страшно, когда рыдает молодой, сильный духом мужчина.
Юлчи тяжело поднялся. Друзья обнялись, пожали друг другу руки. Больше они к этому разговору не возвращались. Прошло ещё четыре месяца и двадцать дней.
Было воскресенье, Юлчи вернулся с дежурства, принял душ. Жена с сыном ушли к матери. Совсем старенькая она стала, сдала сильно после того, как Руслан пропал. Юлчи закурил сигарету, и в этот момент зазвонил телефон. Мужчина вздрогнул от неожиданности, и что-то больно кольнуло его внутри. Больно и в то же время как-то приятно. Он поднял трубку.
— Юлчи, — это была жена, но он едва узнал ее глухой, задыхающийся голос, — приезжай прямо сейчас. Руслан вернулся.
Татьяна Алимова