Никогда не спорю с мужем.
Если что-то не устраивает, что бывает крайне (за 20 лет не больше трёх раз) редко, просто произношу: нет.
После этого слова спорить со мной бесполезно.
Муж знает.
В первые годы совместной жизни он ещё пытался: «ты можешь хотя бы объяснить», «давай все обсудим», «просто выслушай меня». Потом смирился.
Нет - как гора. Никакими уговорами не сдвинешь.
Поэтому, когда сегодня за столиком уютного ресторана на 29 этаже бывшей Гостиницы Украина, муж, как бы невзначай (а на самом деле, именно поэтому и позвал в ресторан) произносит:
- Нам надо уехать в Дубай. Полгода-год. По бизнесу.
Я вздыхаю.
Долгий вздох. В нем все : школа и друзья сына, родители-пенсионеры, мои зверики, работа, пациенты, волонтёрство, благотворительные проекты…
Смотрю в окно на городские сумерки и зыбкое водяное марево над Москвой рекой. И тихо произношу :
- Нет.
Муж тоже вздыхает. Но не так глубоко и протяжно как я. Его вздох скорее похож на звук, с которым перезаряжают ружьё.
Муж смотрит на меня в упор. Я же делаю вид, что очень заинтересована бурым оттенком реки за окном.
Ещё один вздох.
Ещё одна перезарядках ружья.
И вдруг неожиданный хруст.
Бокал из тонкого стекла с Pio Cesare пятнадцатилетней выдержки , который муж держал в руке, смят как жалкий пластиковый стаканчик.
- Ты … - начинаю я, но не успеваю договорить «не поранился», потому что муж встаёт, шумно отодвигает стул и уходит из зала.
Сижу ошарашенная. Пара официантов беззвучно меняют салфетки и тарелки, залитые вином. Аккуратно собирают осколки, и спрашивают не хочу ли я поменять столик.
Вид невозмутимый. Будто ничего не произошло.
А в самом деле, что ?
- Могу я вам чем-то помочь? - ощущаю тёплую ладонь на плече, поднимаю глаза.
Метрдотель, администратор или как называют следящих за порядком в ресторане?
- Управляющий. Меня зовут Владимир. Я стал невольным свидетелем того, что произошло за вашим столиком . Мне очень жаль, что так вышло. Надеюсь, дело не в обслуживании ?
- Все в порядке, - пытаюсь улыбнуться полноватому, холёному мужчине лет 50. - Все хорошо.
- Вы выглядите расстроенной, - качает головой управляющий. - Что я могу для вас сделать? Хотите десерт? Презент от заведения.
- Нет-нет, - кручу головой.
- Похоже, вашего спутника рассердило именно это ваше слово , - тихо говорит Владимир.
Вспыхиваю. Очень внимательный мужчина, оказывается . Наверное, так и должно быть. Хороший управляющий должен знать, видеть, слышать и осязать все, что происходит за каждым из столиков. И при этом оставаться невидимым.
- Это мой муж, - уточняю , глядя снизу вверх на нависающего над столиком управляющего .
- О, - вежливо произносит он.
- Но на слово «нет» отреагировал совсем не муж, а его прадедушка.
На невозмутимом лбу Владимира появляются морщинки удивления. Как бывает, когда человек силится сохранить лицо, но брови-предатели сами собой ползут вверх.
Мне становится смешно. И чтобы Владимир не подумал, что я совсем сумасшедшая, поясняю:
- Прадедушка моего мужа был лихим терским казаком. Сила, отвага и, пожалуй, душевная чёрствость. Он всегда знал чего хочет. Не терпел отказы. Не допускал, что у других тоже есть желания или мечты. А вместо слов и аргументов использовал свою шашку. Сразить, сломать, разбить, уничтожить - это не мой муж, это его прадедушка, который очень хочет продолжать жить дальше. В теле своего сына, потом внука, а теперь вот правнука…
Владимир нарушая все служебные инструкции, тихо присаживается за мой столик.
- То есть генетически заложено? - уточняет, склонив голову набок и с интересом разглядывая меня.
- Не знаю, есть ли ген реакции на отказ , - развожу руками. - Но то, что наши предки живут в нас, и иногда стремятся полностью подчинить нашу жизнь себе, той программе, которую они выполняли в своей жизни, это факт.
Владимир молчит.
Но молчание не вежливое, не безучастное, скорее - жадное. Как у истощенного бездомного, ожидающего когда ему в миску нальют горячий суп.
Я совсем не планировала вступать в диалог, но почему-то продолжаю…
- К примеру, в роду мужа прадед лупил деда, дед лупил отца, отец сына. Физическое действие как самый весомый аргумент. Сломать, разбить, уничтожить. Доказать свою власть.
Мой муж первый в этой многовековой цепочке, кто отказался от физического насилия по отношению к своему сыну. Точнее, вообще от любого насилия. Теперь есть шанс, что родовая программа перезапишется. Сила и удаль прадеда останутся, а тяга к разрушению, уничтожению уйдёт. И предки успокоятся.
- Не до конца понимаю, - признаётся Владимир.
- В трансгенерационной психологии это называют родовые сценарии, - уточняю. - Ну, например, живет себе человек и не понимает, почему ему не везёт, вроде все правильно делает, усилия прикладывает, а довести ни одно дело до конца не может. Бизнес прогорает, выгодные контракты в последнее мгновение срываются. Точно злой рок преследует. А потом вдруг выясняется, что был у него в роду дедушка или бабушка, которого , например, раскулачили. И от этого предка пошёл родовой сценарий - все достижения не имеют смысла, все равно все заберут, отнимут, уничтожь сам, чтобы другим не досталось. И хотя человек этот про сценарий на уровне сознания ничего не знает, подсознательно действует так и создаёт такие ситуации, чтобы все было как у предка.
- Интересное кино, - уже совсем другим тоном говорит мой собеседник. И вдруг выпаливает:
- Моя дочь… Пять лет на таблетках. Что-то психическое. Как замуж вышла, так началось. Депрессия, какое-то там расстройство. Я не разбираюсь… Да ведь муж золотой. Она сама его выбрала, мне рассказывала: люблю его , но мне всегда плохо. Врачи говорят: по всем статьям здорова. Мозг ей проверяли, анализы все, какие придумать можно, сдавали. А она: жить не хочу, ничего не радует… Может это тоже какой-то предок в ней?
Владимир говорит быстро и горячо. По щекам разливается румянец от волнения.
А у меня холодеют ладошки. Опять ввязалась в историю. Зачем, спрашивается, человеку голову закрутила?
- Я не знаю, - признаюсь честно. - Это лишь теория. А любая теория - вопрос веры.
Владимир молчит. Будто другого ответа ждёт.
- Ну… Можно предположить, - сдаюсь я, - например, если в роду по женской линии кого-то насильно замуж выдавали за нелюбимого…
Владимир хлопает ладонью по столу. Звук пробки, вылетающей из бутылки.
- Так ведь прабабушка Оля! Ее в 18 лет выдали замуж за 40-летнего, нелюбимого. Мне мама рассказывала. Двоих детей она родила мертвых, а после третьих родов умерла от кровотечения … Только ведь я об этой бабушке Оле и не думал никогда. Даже фотографий ее не сохранилось. Она чуть ли не до революции умерла.
- Она живет. Наши предки живут и плачут в нас…
Молчим.
- Что же теперь делать? В церкви ей свечку поставить ? Куда бежать? К кому? Вы в этом разбираетесь. Можете помочь?
- Боюсь, что нет. Я не работаю в этом направлении …
- Но вы же помогли вашему мужу разорвать родовые цепи? - упирается Владимир.
- Почему вы так решили? - изумляюсь.
- Но как же! Ваше «нет». Я слышал. Оно такое тихое и спокойное. Но такое огромное и непробиваемое. Об него любая шашка сломается.
- Разве? - кажется, мы поменялись ролями. Теперь мужчина проводит мне психоанализ. Усмехаюсь своим мыслям.
- Ну, пожалуйста, поговорите с моей дочкой, - вдруг очень тихо, отчаянно произносит Владимир. - Я заплачу сколько скажете. Вдруг сработает. Этот мрак должен же когда-то закончиться? А в вас что-то такое есть. Не объяснить словами… сила какая-то… при внешней хрупкости. Пожалуйста!
- Ладно-ладно, - успокаивающе поглаживаю управляющего по рукаву. - Я поговорю с вашей дочкой. Сделаю, все что в моих силах.
Мы обмениваемся телефонами. Владимир какое-то время благодарит, суетится, что-то утомительно говорит про десерт от шеф-повора. И наконец оставляет меня одну.
Выдыхаю.
Ощущение, что устала и постарела на тысячу лет.
Смотрю в окно и обнаруживаю, что сумерки уже превратились в густо-тёмный вечер. На набережных зажглись фонари.
В окне напротив ловлю своё отражение.
«Сила в вас» - вспоминаю слова управляющего и улыбаюсь оконному двойнику.
Он улыбается мне в ответ.
Не сила во мне, а бабушка.
Та самая что прошла через Саласпилс и сохранила такое человеколюбие и умение прощать, какого я никогда больше не встречала.
А может прабабушка, которая бросив красивую жизнь в Петрограде, уехала в деревню врачевать «босяков».
Или прапра, про которую рассказывали что она во время пожара двоих крестьянских детей из горящего дома вытащила. Сама обгорела и рябое лицо на всю жизнь получила.
А сколько их было, про которых я и не знаю. Вплоть до той самой - первой Пра. Которая решила, что может противостоять всему этому «смять, пронзить, зарубить, разрушить»?
Не моя сила во мне.
Это все они.
Предки. Которые в нас не только живут и плачут, но и радуются.