В ничем не отличающийся типовой день, когда я сидел, как обычно, на троне в компании своей свиты, на пирамиду вбежал лысый востроносый старичок. От нетерпения он приседает и размахивая в бешеной жестикуляции руками, кричит:
- Чудо, повелитель, чудо! Корова, там, у нас в стойле, отелилась теленочком… а у него! - он задохнулся, поперхнулся, - Две головы! Не было у нас никогда такого! – завертелся возле меня юлой, – Пойдемте, посмотрим, вы первый кто должен это увидеть!
А мне жутко, на лбу испарина и мозг пронзает стрелой – «Вот и первые ласточки!» - Но, не подав виду - встаю, и в полном ощущении своего достоинства:
- Пойдем!
Прибыли на место, двуглавый теленок лежит возле матери и четырьмя глазами пялится удивленно на собравшихся, а вокруг фермеры, мельники и рудокопы, да и так, зеваки, собираются уже поглазеть на неведому зверушку. Киснет в голове мрачная мысль – «Что же будет, когда такими будут рождаться их дети?» - а вслух:
- Сколько у вас быков-производителей?
Востроносый, скребет в раздумьях лысый череп:
- Два! Один стар уж, доживает, его редко используем, а второй сынок его, вырастили замену, теперь главный тут.
Я смотрю в длинные ряды стойбища,- «Здесь не менее ста голов и наверняка тот бычок осеменил свою сестру или мать, и не надо быть генетиком, чтобы понимать – им нужна свежая кровь, ведь от близкородственных союзов, не жди хорошего потомства»
- А первого быка, где вы взяли, тоже вырастили?
- Не, того Верховный Царь подарил, за отличную работу! – и рассказывает всю историю от начала до конца, что наверняка делал не один раз, а я соображаю. «Как ни крути, а наружу выйти нужно, хотя бы пока одному, разведать, что там…» и прерываю старика:
- Сколько в городе подобных стойбищ?
- Так с десяток, вам ли не знать? – стыдно, но я не знаю.
- Поменяйтесь производителями…
Под удивленный взгляд выхожу, мне надо осмотреть все остальное здесь, ведь в бессмысленном сидении на троне, я обленился, и не был здесь несколько месяцев. С помощниками, прошагали мимо амбарных построек, завернул за теплицы, передо мной рудники, но нет того пейзажа, что видел я раньше. Огонь плавилен потушен, и везде атмосфера брошенности, пустоты, лишь одинокая фигурка сидит на холме из отработанной породы. Человек видит нас, машет руками и бежит навстречу:
- Царь!
Я спрашиваю его:
- У вас-то что? Почему не работаете?
Человек отирает потный лоб, и запыхавшись от бега, лопочет:
- Так, кончилась руда-то, мы бурим, а там пусто, одна порода… Пора другое месторождение искать!
- Ищите!
Он даже пугается на мгновение.
- Это не наше дело, а Царское… раньше как? Куда Верховный ткнет, там мы и копаем, и всегда удачно, а теперь… полезли вроде… да все напраслина! Вот пошли, ходоки до вас, а вы уж сами тут, показывайте, где бурить надо, я запомню и остальным передам!
Но я не знаю чем помочь ему, ведь если ткнуть наобум, то снова может оказаться пустота. Догадка осеняет меня, и тут я выкрутился, отсрочил неизбежное.
- Бурить не надо, пока… организуйте группу для сбора металлолома у населения, наверняка у них полно ненужного хлама! Пора переработать его! – одобрение в глазах собравшихся, но мне не до того, в наихудших предположениях я уже иду в сторону полей.
И то, что я вижу здесь – обрушивает мое былое уверенное спокойствие как карточный домик. Там, где ранее звенели здоровьем, крепкие колосья, полные крупного янтарного зерна – теперь хилые, бледные былинки, через одну бесплодные, изголодавшиеся в обескровленной земле и собранная в кулак она, как пыль просыпается между пальцев. Бескрайние поля – плешивы и удручающе уныло склонились на них растения, будто в печальной мольбе. «Упадок, вот и упадок!» - подумал я, но как оказалось вслух.
- Что вы сказали, повелитель? – Анхер. Я совершенно забыл, что не один здесь.
- Теперь на склады!
Огромные длинные амбары забиты до отказа всевозможной снедью. Здесь и зерно и мука, соленья, варенья, консервации, в бочках, кадках, в глиняных и каменных посудах и вид этого изобилия успокаивает меня, но лишь на время и лишь отчасти. «Город большой, народу не счесть, на сколько, может хватить этих запасов? Если верить Пришельцу, то на три года, прошло уже два из трех, а дальше? Дальше исход…», и мне стыдно за то, что столько времени я морочил головы людям. «Как же мне признаться им? Еще и собирал их постоянно, успокаивал, а на деле только вводил в заблуждение… Нет, признаться сейчас, равносильно признать что я не справился и не царь вовсе… но можно оттянуть момент истины, попытаться исправить ситуацию, хотя бы на время…» Пошли обратно, опустошенно, опустив плечи в угрюмой усталости. Перед покоями отпускаю свиту, сказав, что жду их завтра непременно не раньше обеда, и ухожу, напоследок выхватив недоверчивый взгляд пытливо сощуренных черных глаз Анхера.
Сон. Больничная палата, туман и капающий кран, голоса людей – зачастил мне сниться этот сон. Лиц не видно, но иногда кто-то склоняется надо мной, пытается заговорить, но я не могу ответить. Открываю как рыба рот, и лишь мычание. Ни одного связного слова, только мысли, хаотичные, бредовые в голове, а она болит. Болит так, что вот-вот лопнет и нудный кран отстукивает в ней чечетку. «Закройте кран! Затяните его!» - снова мычание. Я просыпаюсь. Вот и утро, пора. Пора подниматься на поверхность.
На пирамиде, помощники мои, в полном составе.
- Я же сказал, вчера, раньше обеда не приходить!
Они замешкались:
- Но повелитель,… мы подумали…
Я злюсь на них, и от своей же беспомощности кричу:
- Вы подумали! Вы не выполнили приказ!
Глаза Анхера, - яростные щелки.
- С каких пор нам приказывают?
- С тех самых, как меня помазали на царство! – я злюсь еще больше, он не отстает и от его сильной, смуглой фигуры, от заносчивой осанки веет угрозой.
- А не должны ли вы объяснить нам, что происходит в Ковчеге? Нам, особо близким вам людям! Откуда эти изменения? Откуда этот теленок? Бесплодные поля? И не прикрывайтесь титулом, что дал вам Верховный, ведь его давно нет в живых, а царя можно и нового назначить… - последние слова в полголоса, но они заставили меня вздрогнуть, да и перепалка наша утомила.
Устало оглядываю помощников, и усаживаюсь на трон:
- Оставьте меня,… прошу всего пару часов,… если ничего не поменяется, я все расскажу…
Помощники посовещались вполголоса, и ушли, а я быстро, как только мог, открыл дверь, преодолел коридор, и вот она лестница, вот он проем. Плита деформирована, засов почти отломан и по всему видно, что по нему прыгали сверху. Провозившись с засовом около десяти минут, я все же открыл выход и вот, обсыпав мое лицо песком, плита сдвигается, и выхожу я на поверхность.
Ветер, упрямый, промозглый, гонит слои песка в одинокую даль, ни огонька, ни света, ни намека на присутствие людей, в молчаливом, потухшем городе, что бледными очертаниями покинутых домов, виднеется вдали. Пирамида, зловещая, могучая, выделяется на фоне клубящегося тучами, гнетущего, розоватого неба, своим щедрым, идеальным величием напоминая, как мелок и ничтожен человек перед высшими силами. Включил защиту. Так, на всякий случай, понятно здесь, что никто не нападет, ведь оставлено людьми это место. От холода и непонятной тоски, меня трясет в ознобе, и дрожащими пальцами я выдвигаю проекцию на уровень масштабной карты местности. Мне надо понять, жив ли кто, могу я выводить людей? Могу без опаски признаваться?
Нил пересох, пустыня, сплошная пустыня - ровными холмами песков, занесло траншеи и каналы, могильным пустым холодом веет от всего и безлюдно и безжизненно все. Сохранилась вода лишь в устье, да и то жалким тонким ручейком, неглубокой лужей, с высоты панорамы проекции едва различимой. «А где люди? Выжил ли кто-нибудь? Можно уже выводить людей?» - думаю я, и в предчувствии, в боязливой оторопелости приближаю ближе ту лужу и ручеек. И вот оно. Устье кишит крокодилами, и вокруг этого последнего оазиса, раскинулась стоянка выживших. Истощенные, измученные, нагие в окружении роящихся мух, сидят вокруг костров люди. Они не боятся крокодилов, ведь те сыты, и сейчас все в одной сцепке -желании выжить, люди едят крокодилов, а крокодилы людей.
Стон. «Мне кажется?» - но иду на звук. За входом в подземный город, за плитой, присыпанный песком, бесформенной массой лежит человек. Мальчик лет так десяти, тянет ко мне тощие, бледные, озябшие руки и стонет. Снимаю защиту, чтобы не повредить ему и подхожу ближе. В тщедушном съеженном тельце ребенка дикаря - ни кровинки, губы спеклись, и в сумраке подрагивают непролитыми слезами выпученные белки глаз, а изо рта хриплое прерывистое дыхание.
- Что ты здесь делаешь?
Но ребенок не понимает языка и открывает рот, как выловленная из воды рыба, а туда ветер ссыпает горстями песок. Я приподнимаю его голову, он закашливается, белым языком выталкивает песок наружу и стонет тоненько и сипло, и слабой рукой машет в сторону проема. Кручу головой в поисках выхода, таращусь нервно в темноту и мысли, проносятся, будто в лихорадке и одно только – «Что оставить его здесь, что ли?» - и будто отвечая самому себе, подхватываю мальчика на руки и несу к входу в подземный город. Преодолен коридор, площадка и крутые ступени пирамиды, «Куда ж тебя?» - ребенок без сознания, кожа его землистого оттенка, в уголках глаз и губ – песок, а волосы растрепаны и змейками облепляют иссохшееся его личико. Столько печали, столько испитого горя в заостренных чертах, а в теле явные признаки дистрофии - вздувшийся живот, суставы вспухли и почернели – «В больницу! К доктору!» Бегу.
Доктор стоит на улице, снова будто ждет меня, молча, указываю ему на больного, так же молча, принимает он его из моих рук, и несет внутрь больницы. Там укладывает мальчика на кушетку и садится рядом, брови приподняты, во взгляде вся палитра чувств, щупает пульс, раздвигает веки:
- Жив еще, но на грани! – поворачивается к кувшину, наливает в кружку воды, подносит к губам ребенка и раскрыв ему рот, вливает.
Поначалу реакции нет, вода лишь переполняет его, и струйкой с уголка, стекает на матрас, затем мальчик закашливается, шумно вдыхает и не открывая глаз, крепко вцепившись в руку доктора, пьет жадно и шумно, и до последней капли. Знаком показывает, что хочет еще, но доктор мотает головой, говорит ему что-то, к моему удивлению, вероятно на его языке, минута и под мальчиком уже корыто и его рвет. Доктор ждет, когда это закончится, смотрит, как он судорожно дышит и вытирает рот своей трясущейся, костлявой ручонкой, затем кладет ладонь ему на лоб, и говорит с ним. Мальчик отвечает сипло, но мне не понять, о чем они говорят. Доктор выходит, возвращается с женщиной, вероятно помощницей или медсестрой, дает ей указания и резко, безотлагательно, выводит меня в коридор, который забит почему-то людьми.
- Надо поговорить, но не здесь! – он почти кричит, и люди замолкают даже, стесняясь, будто своего присутствия, переглядываются, и тишина, лишь далекий, одинокий кашель заполняет ее. Прошли в отдаленную комнату, ту же что была когда-то, и являлась, по-видимому, личным кабинетом доктора, а он начал прямо с порога:
- Где вы взяли этого ребенка?
От напора я даже растерялся.
- Наверху лежал, в песке…
-Я уже понял, что в песке, но кто он, откуда взялся?... И почему в таком состоянии?
Меня задевает его яростный тон, и голос мой вибрирует от сдерживаемого напряжения.
- Я не могу сказать вам правду,… она слишком жестока, боюсь, не поймете вы…
Доктор вдруг выдыхает, глаза - пламенные блюдца, обхватывает голову руками и кричит:
- Боитесь? Не поймем? Да вы и Бога-то не боитесь! Да мы поняли все давно! Никакой вы не царь, а самозванец….
Я глупо и растерянно зыркаю на него, и пытаюсь оправдаться:
- Я никого не просил назначать меня… Верховный буквально заставил…
Глаза доктора в гневе, словно в черном дыму:
- Лекарственные травы вянут, не успев дать плодов, как впрочем, и любые другие растения… и скоро нечем будет кормить скотину, и тем паче людей, а вы все пытаетесь свалить ответственность на Верховного! Вспоминаете его имя в самом неприглядном свете! О-о! Ведь наверняка он помазал вас не просто так, и не с пустыми руками и мозгами он вас оставил! Если не справляетесь сами, так передайте то, что завещал он вам другому… тому, кто в состоянии позаботиться о людях! Да и сделать это надо было сразу, не дожидаясь конца…
От его обвинений я злюсь и кричу также, перекрикиваю:
- Кому передать, вам? И вы считаете что справитесь? Да у вас это все даже в голове не уложится! Вы же добренький! Вы, ваш город, каждый человек в нем – искусственно созданный проект, созданный синими руками Пришельца! Вы думаете, он любил вас? Заботился? Да он просто вложил в ваши головы программу, новый ген, для спасения человечества в будущем – сделал пальцами кавычки, – каком только, вот вопрос… ведь я из будущего! Своей заботой, он ввел вас в зависимость, вы беспомощны без него, неприспособленны,… а для того чтобы воплотился его замысел, умирает сейчас на поверхности целый континент! Народ, и они тоже проект, но неудачный…
Я дышу часто, сердце заходится и понимаю уже, что наговорил лишнего, но поздно, доктор все понял и заморгал, и мотает головой в отрицании, а потому продолжаю не в силах уже остановиться.
- Вся эта цивилизация, весь уклад здесь – искусственные! Фабрика по изготовлению полуфабрикатов, завод по скрещиванию, отбраковке и геномодификации и выращиванию таких как вы – справедливых, неприхотливых, работящих… К черту корону! – снимаю и отбрасываю ее в сторону. – К черту трон! К черту вас! – и без короны, без ее влияния открываются на происходящее глаза, и я вижу доктора, открытый его рот, вроде в удивлении или в недоумении, бегающий взгляд его, и почему-то мысль, трезвая и ясная прорезает мозг – «Он знает!»
Но облегчение. И силы покидают меня, и перед глазами плывет реальность, искажаются предметы, и я видимо бледнею, потому, как доктор заботливо усаживает меня на скамью.
- Спокойней, не горячись, – переходит он на ты, зато тон его уже миролюбив, – теперь по порядку.
Я подчинился, рассказал ему о планах Пришельца, сбивчиво, перепрыгивая с темы на тему и разнясь во времени, объяснил, зачем построен этот город, и что происходит сейчас наверху. Так же рассказал ему про скипетр, про луну, про корону, про пирамиду и ее смертоносную верхушку, а еще про то, что должно пройти три года, прежде чем мы сможем покинуть подземелье, а прошло на данный момент всего два… и как меня страшит это понимание, ведь я столько времени отводил глаза людей… Говорил я долго, мне необходимо было выговориться, ведь в этом мире, несмотря на свой сан, и особо приближенных помощников, я одинок был по сути, и не хватало мне друзей.
- Но почему ты ничего не сказал народу? – спросил доктор.
- Боялся! Сначала мне хотелось успокоить их, а потом уже стало поздно…
Доктор помолчал, переваривая сказанное мной, затем взял мою руку, слегка пожал, и потянул вверх, намереваясь поставить меня на ноги.
-Пойдем, я кое-что покажу тебе! – вышли в шумный коридор, под взгляды пациентов, пошли в конец – там дверь.
- Почему так много больных? – шепчу я.
- Если ты не заметил, в последнее время в городе нечем дышать… - так же шепотом, ответил доктор, а я подумал - «Нет, не заметил» - но вспомнив про исцеляющий диск - понял почему.
Зашли за дверь, притворили ее за собой плотно, здесь комната, на кушетке поджав под себя ноги, сидит человек. Тот самый дикарь, с которым я дрался когда-то, но его голова! Она вытянутая, продолговатая, и по форме напоминает голову пришельца, а взгляд – осмысленный, ясный, блестит пониманием. Доктор говорит:
- Познакомься, это Гьяси!
- Что с его головой? – я в шоке, а доктор усмехается.
- Насколько я понял из беседы с ним, вы дрались, и он утверждает, что чуть не вырвал тебе кадык, это правда?
Киваю и оторопело:
- Из беседы? Но как?
- Естественно я выучил их язык, а он наш,… но речь не об этом… Так вот, вы дрались, он рвет твой кадык, ты сдавливаешь его голову, да так, что она чуть не раскололась, опять же со слов Гьяси… И все закончилось тем что он скатился вниз по ступеням пирамиды и размозжил себе голову. Открытая травма, не шутка, хочу сказать… - доктор похлопал меня по плечу, – Последствием вышеперечисленного, стала вот такая деформация. И деформация не только физическая, но и интеллектуальная. Да не бойся, он не опасен!
Человек смотрит исподлобья, в глазах обида:
- Я и тогда не был опасен, и подошел, только чтобы утешить его… выл он как волк. А он напал…
- Так и было? – спросил доктор нахмуренно.
- Да, но ведь в этот день убили мою жену… - тут же нахлынули воспоминания, без короны, чувства мои оголились и в голове снова каша и боль, и осознание потери. По-видимому, уловив от меня это, доктор стал переключать мое внимание.
- Сейчас не время разбираться кто прав, кто виноват, на кону жизни людей. Знакомься Гьяси – это царь!
Доктор рассказывает:
- После последней нашей беседы, я зашел к нему с целью выполнить ваше указание – усыпить его! – кивнул на Гьяси, - До этого я усыплял только больных животных, и мне не по себе. И он лежит без сознания, и вроде без труда я могу сделать это, но страшно, а в последний момент он открыл глаза. И смотрел на меня вполне осознанно, не знаю, может вследствии травмы? Но, тем не менее.. Он, кстати, понял мой замысел, но не сопротивлялся, лежал смиренно, и ждал своей участи….
Гьяси перебил его:
- Я подумал, что попал в преисподнюю, где живут свирепые полубоги, и меня все равно убьют, не один, так второй точно.
Я не удивлен, внешне мы разительно отличаемся от аборигенов, гораздо выше, крупнее и светлее мастью, да и напал, я получается - первым. Все логично!
Доктор продолжает:
- Не смог я усыпить его… ведь не по-Божески это, да и чуждо нам… зато стал лечить, а по ходу лечения изучать. Общаясь, я сравнивал его с нами, поведение, мировоззрение, интеллект, и представь себе, пришел к выводу, что если он и отличается от нас, так только внешне. По крайней мере, Гьяси, но опять же, не будем исключать травмы. Потом у него стала видоизменяться форма головы из-за сдавливания,… а разговоры с ним доказывают, что он поумнел. Сородичи его, в принципе примитивны.
Гьяси утвердительно закивал, и проговорил грустно:
- С таким черепом они не примут меня обратно – убьют… и меня, и детей, ведь я теперь урод, а уроды не должны жить и тем более давать потомство… у нас так… поэтому пусть лучше думают, что я погиб!
Доктор смотрит выжидающе, ждет от меня признания для Гьяси, но я молчу, будто воды в рот набрал, да и как сказать человеку, что возможно вся семья его давно погибла, а может и весь род и племя, как признаться, что рычаг отмены их мучений все время был у меня? Внутри все рвется на части, опускаю плечи и закрываю глаза руками.
- Ладно, я сделаю это за тебя. Скажу,… а ты крепись Гьяси, не раскисай! Царь виноват лишь отчасти, это Верховный,… а его попросил молчать, из благих побуждений!
Гьяси побледнел, губы его задрожали.
- Что случилось? Что с моей семьей?
- Не знаю, что с семьей, но народ твой терпит сейчас страшные лишения. Ужасные лишения – голод и жажду, и возможно многих уже нет в живых. И еще, мы нашли мальчика, что искал своего отца, и утверждает он, что отец его спустился сюда, и пропал.
Гьяси смотрит пустыми покрасневшими глазами, то на меня, то на доктора.
- Где он? Мне надо увидеть его!
- Он болен, ему противопоказаны любые встряски, но краем глаза, из-за угла, ты можешь глянуть… Пойдешь ночью, когда больные покинут лечебницу, не дай-то Бог, уводит тебя кто, такого красавца… знаешь ли у нас люди тоже не привыкшие к таким метаморфозам!
До ночи беседовали, спорили и в спорах зарождался план. Гьяси требовал, чтобы я немедленно поставил луну на место, доктор был категорически против, ведь это означало, что его народ останется запертым в подземелье, и в скором времени начнет гибнуть от голода и жажды, в точности как дикари. Спорили долго, и что не придумаешь, везде тупик, везде напрасная жертва, либо одни, либо другие. В скором времени рассорились и замолчали, гневно зыркая друг на друга, и тут я, нерешительно, боясь разгневать их еще больше, стал предлагать свою версию. Если от деформации головы Гьяси изменился, значит, измениться могут и другие. Вывод напрашивается сам собой. Надо заставить их согласиться на операцию по изменению черепа.
Аборигены полны предрассудков и суеверий, а сейчас они особенно уязвимы и ради выживания пойдут на все. Да и смотря как преподнести эту меру! Можно обрисовать все так, словно это жертва, новая жертва Богам. А пока процессы в их головах изменяются – подготовить армию. Да-да! Не факт что деформация повлияет на них, так как на Гьяси, вполне вероятен любой поворот. К тому же, зачем кому-то умирать от голода, если можно решить спор в честном бою. Помолчали. Каждый думает о своем. Но потом, после бурных обсуждений, всеже порешали, что это единственный выход.
И вот ночь, в коридоре больницы тишина, пошли смотреть на мальчика. Обмотали голову Гьяси бинтами, чтобы встретившиеся ненароком чужие глаза не увидели ее, и идем. В помещении, где находится ребенок – тихо, и горит мягкий огонек свечи. Из проема двери, Гьяси заглядывает несмело, бледнеет и шепчет:
- Старший сын! Что с ним? – поворачивает ко мне лицо, а оно из смуглого, сделалось белым, как бинты на его черепе, хватает меня за плечи и трясет с силой. – Говори! Говори, с остальными, то же?
Я киваю, а он отпускает мои плечи и падает вдруг на колени передо мной.
- Немедленно прекрати их пытку! Умоляю, будь милосерден! Ты царь! У тебя власть! – он уже рыдает. – Моя жена! Дочери!
Мальчик зашевелился, вероятно, почувствовал присутствие отца.
- Тссс! – доктор поднял Гьяси и отвел его в сторону. – Мы же договорились!
Гьяси смотрит только на меня, прямо в глаза, безутешно, безотрывно:
- Ты должен помочь им, сегодня же, сейчас же, потом может быть поздно!
Доктор отошел, и вернулся с бинтами.
- Пойдем!
- А бинты зачем?
- Ты не сможешь зажать голову каждого своими руками, пусть перетянут их… Пойдем уже!
Мне почему-то боязно, и ощущение что что-то я делаю не то,… а доктор, толкает нас к выходу…
Ссылка на начало романа: