Азазель ненавидел спускаться в самые страшные глубины Подземного Царства, но ему приходилось по долгу своей службы, а ещё потому что в Подземном Царстве свободное блуждание считалось привилегией, и эту привилегию Азазелю подарил лично Люцифер.
Ну и как тут откажешь? Никак. Если отказать Люциферу-господину Азазель ещё мог (всё-таки, Азазель был сотворён раньше, и его предательство Небесного Царства было таким же болезненным, как и предательство Люцифера), то вот отказать Люциферу-другу Азазель уже был не в состоянии.
Да, другу. И да будет проклят святоша Раймунд, пустивший известную ложь о том, что у демонов, как и у всех обитателей Подземного Царства не может быть дружбы – если увидите его, передайте, что он лжец!
Хотя, Раймунда и тут не подловишь. Если вы ему скажете о том, что он – лжец, и заявите, что Азазель с Люцифером дружны, Раймунд вам возразит, что подружились они ещё в Небесном Царстве, будучи ангелами. И вам нечем будет крыть!
Эта дружба не нравилась Владыке, но он покорился ей, и теперь, должно быть, сожалел, что не смог разбить её ещё когда было можно, когда не было ещё бунта, когда Люцифер не поднялся против всего Небесного Царства и не вызвал раскол среди ангелов, навсегда разделив мир.
Разумеется, в тот день, как и во все предыдущие дни, Азазель последовал за Люцифером, и следовал за ним он и в Подземное Царство, в изгнание, в новый мир, и оставался близок к трону своего друга. И так и не научился отказывать ему в том, что было не по нраву ему самому. Именно поэтому раз за разом Азазель спускался в самые глубины Подземного Царства, проходил сквозь пугающие его Долины Гниения и Переулки Утопленных Душ, через провалы Ничто, через судилища, через огненные червоточины, где коротали свои вечности демоны, нечисть и грешники – кто в работе, кто в наказании, кто в праздности…
Но это ещё ничего. Вся мерзость, смрад и скопление боли уже привычны. Но вот перед самыми покоями Люцифера нужно было миновать страшное Ледяное Озеро, и пройти его Азазель без содрогания не мог. Дело было в том, что в этом Озере томились в вечном заточении скорби, боли и безысходности души. Они сохраняли память о своих преступлениях, но не могли шевелиться, обречённые на вечную мерзлоту Озера. Слой за слоем лежали они, не умея теперь моргнуть, но умея только помнить и страдать. Их не били плетьми, их не жгли, не четвертовали и не оскорбляли – с ними не делали ничего, даже лёд, хранивший их, никто здесь не охранял и никто не стерёг – ни к чему. Души сами помнили, сами сходили с ума и их бесконечное горе и муки, их наваленные друг на друга скорби, трансформировались в Лёд, ещё глубже вмораживая их друг в друга.
Это было остроумно – Азазель признавал. И даже гениально: минимум затрат, и души сами создают себе при этом ад, но как же это было жутко. Они видели, они слышали, они осознавали и ничего не могли сделать! Только лежать, безучастно глядя вверх, если повезёт оказаться наверху, или в темноту, если на тебя уже нагрузили другие души, только лежать и помнить.
Азазелю было страшно. Он знал, что не должен говорить о своём страхе, что страх – это удел смертных, но как же было сложно сохранить напускное равнодушие и удержаться от желания пробежать как можно быстрее через это проклятое Озеро! Нельзя, нельзя… нужно идти степенно и важно, словно это тебя ничуть не касается. Каждый раз Азазель справлялся, и каждый раз был уверен, что в другой раз он точно не сможет.
Но на то и существуют Подземные и Небесные Царства, чтобы доказывать, что самое частое явление во всех мирах – это заблуждение.
Миновав в очередной раз Ледяное Озеро, Азазель вошёл в покои Люцифера. Здесь редко что-то менялось, чаще всего на тяжёлом блестевшем от лака столе лежали стопки бумаг и писем, ожидающих резолюции Люцифера, в шкафах стояли самые редчайшие книги (Люцифер их не перечитывал, а просто не мог расстаться с ностальгией по своей молодости, когда был фанатичным коллекционером редкостей). Иногда менялись какие-нибудь приборы или колбы на мелких столиках, ну ещё, пожалуй, менялось расположение Люцифера… чаще всего он сидел за столом, писал или работал, иногда просто прочитывал контрабандой доставленные книги и газеты из мира смертных. Но не в этот раз. Сегодня он лежал на своём обитом мехами и бархатом ложе и на приветствие Азазеля отреагировал весьма лениво – лишь слегка махнул рукой, предлагая Азазелю сесть на любое удобное место.
–Что случилось? – спросил Азазель с тревогой. Он чувствовал, что просто так его бы не вызвали – повода особенного нет, да и час для Люцифера обычно рабочий.
–Разве обязательно должно что-то случиться, чтобы я тебя вызвал? – поинтересовался Люцифер, даже не пытаясь приподняться на роскошно отделанных подушках, чтобы взглянуть на Азазеля.
–Да, прости, – Азазель смутился, и, чтобы не навязываться, принялся оглядывать уже привычный для восприятия кабинет Светоносного князя Тьмы. Люцифер всегда знал толк в роскоши, и, оказавшись здесь полным хозяином, конечно, не поскупился на оформление, призвав лучших художников для росписи стен, и обставив всё дорогой мебелью, обвешать дорогими тканями и каменьями, но каким-то образом умудрившись сохранить во всей этой обстановке отпечаток своего тёмного и мятежного духа.
Так фрески на стенах не умиляли и не заставляли разглядывать их, они заставляли отводить глаза, так бархат, шелка и меха не позволяли расположиться гостям здесь с удобством, так каменья не восхищали, а вызывали болезненную резь в глазах…
В Подземном Царстве многие жили в роскоши, но не все жили в настоящей, не видя разницы между фальшью Подземного и настоящим шиком. У Люцифера было всё настоящее, его вина имели хмель, его пища имела вкус, но Азазель скорее отдал бы голову на отсечение, чем спросил бы у Люцифера: чувствует ли он насыщение, удовлетворение и опьянение?
–Конечно, необязательно должно что-то случиться, – подтвердил Азазель, почувствовав, что пауза затянулась.
–Разве я сказал, что ты не прав? – уточнил Люцифер, всё-таки приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на устроившегося на краешке кресла Азазеля, которому, как и всем, кроме Люцифера, было здесь неуютно.
–Так всё-таки… – Азазель занервничал. Он всегда нервничал, когда не понимал, чего хочет Люцифер, а это было часто.
–Я считаю, что Небесным пора напомнить о том, что мы ещё живы и ещё несём в себе силу, – объяснил Люцифер. – Твоё мнение?
–Я согласен! – поспешно согласился Азазель, у которого единственное мнение было мнение Люцифера, – я считаю, что нам пора напомнить Небесным о нашем величии. Но только…как?
–Они расслабились, – продолжал Люцифер, – я отчётливо понял это, понял неожиданно, когда решил прилечь.
–Прилечь? Ты здоров? – теперь Азазель встревожился по-настоящему. Работоспособность Люцифера была известна всему Подземному Царству.
–Просто такой настрой…– Люцифер пощёлкал длинными тонкими, вечно ледяными с момента погружения в Подземное Царство пальцами, подбирая слово, – что никакой. Я ощущаю странную пустоту и надеюсь, что небольшая встряска ангелочков меня развлечёт.
–Ты меня, конечно, извини, – Азазель слегка склонил голову набок, выражая своё почтение, – но я думаю, что если тебе оставаться и дальше в этих покоях, у этого Озера…
Голос Азазеля дрогнул. Люцифер это, без сомнения, учуял, расхохотался:
–Азазель боится льда?
–Азазель боится клетки, – поправил павший ангел. – Я пошёл за тобой, потому что хотел быть свободным. И я вкусил свободу. И самое страшное для меня – расстаться с нею. Даже Ничто не пугает меня так сильно. Ничто – это всего лишь пустота без времени и чувства, а там осознание своей клети и вечности, что висит над тобой, что давит тебя в лёд, и не отступит уже никогда.
–Азазель боится клети, – задумчиво повторил Люцифер, – это забавно.
–Я рад, что тебя хоть что-то забавляет. Могу идти?
–Нет, это уже прошло. – Люцифер снова опустился на подушки. – Я не сменю своего места. Здесь оно моё, здесь я должен быть.
–Мог бы выбрать место поуютнее.
Люцифер не ответил. Азазель понял, что зашёл далеко. Он давно подозревал, что Люцифер занимается чем-то вроде самонаказания, но скорее порвёт мир в клочья, чем допустит хотя бы слух об этом.
–То есть, чем тебя развлечь? – спохватился Азазель, кляня себя за грубость.
–Как встряхнуть ангелочков? – повторил задачу Люцифер. – Версии?
–Могу собрать сове…
–Не хочу шумихи, – оборвал Светоносный. – Это должно быть простым решением и при этом не иметь к нам близкого отношения. То есть, чтобы было понятно, что привет от нас, но чтобы нас нельзя было обвинить напрямую. Понял?
Азазель призадумался. За века он привык просто слушаться Люцифера и не вдумываться в глубины его души.
–Эпидемия? Какая-нибудь новая чума? – предложил он. – Это всегда работает.
–Да, – саркастично заметил Люцифер, – но у нас заканчиваются места в котлах и рабочие места. И на следующие десять лет всё уже распланировано по их наполнению, так что давай что-то без таких масштабных смертей? Не нарушай план-график.
–Война…– не подумав, отозвался Азазель и сообразил с запозданием, – ой!
–Сила есть ума не надо! – отозвался Люцифер. – Ещё версии?
Азазель примолк. Люцифер, однако, и не ждал от друга гениальных решений, и это подтвердилось тем, что Люцифер сам предложил:
–Как насчёт того, чтобы разбудить Левиафана?
Азазеля прошибло потом. Вот уж чего он не ждал! Эпидемия, война, революции, крестовые походы – это всё понятно, это объяснимо. Но будить древнее чудовище? Чудовище, не присягнувшее ни небу, ни смертным, ни подземелью? Воплощение хаоса, с трудом отправленное в сон совместными усилиями трёх царств?!
И для чего, для развлечения?
Но это сказал Люцифер, поэтому Азазель справился с собой, и лишь утонил:
–Будить Левиафана? Почему его?
–Потому что никто не ждёт его пробуждения, – ответил Люцифер. – А ещё потому что это хорошая идея. Я наткнулся на стишок от смертных, бездарный, надо сказать стишок, но именно он породили во мне эту мысль.
–Стишок? – не поверил Азазель.
–Я люблю стихи. Даже бездарные. Но там точно говорилось о Левиафане. Послушай! – Люцифер прикрыл глаза, и прочёл по памяти: – Его слёзы падают и поднимают чёрную воду, Круг зубов его - ужас! Когти - камня прочней. Океан ему лужа, железо считает за солому, Он состоит из ста тысяч теней...(*)
Азазель понял, что Люцифер давно для себя всё решил, просто, как и всегда, он решил поломать немного комедии, чтобы довести до Азазеля все поручения.
–Но чем я его уговорю? Сам знаешь, Левиафан не присягнул ни одному…
Люцифер поднялся столь стремительно, что даже вскочивший с кресла Азазель со всей своей быстротой, оказался на ногах только вторым. Люцифер стоял прямо перед ним, вплотную, и, хотя он был на голову ниже Азазеля, Азазелю захотелось съёжиться под взглядом Люцифера – именно в этом бешеном и яростном взгляде был проблеск той силы Светоносного, которая и заставила даже самых добродетельных ангелов усомниться в тот день.
–Я хочу сказать, что Левиафана пробуждали уже не раз, и каждый раз против него выходил биться архангел Рафаэль, и каждый раз побеждал, а Левиафан того… – Азазель не договорил. Всякая смелость в нём пропала.
–Думаешь, мне есть дело до победы Левиафана? Он должен проиграть, иначе, он нам сами станет угрозой. Но его роль проста – встряхнуть Небесное Царство.
–Но что я…
–Меня не волнует. Обещай Левиафану что хочешь! Хоть казённое обеспечение, хоть лазаретное обслуживание – мне всё равно. Я хочу, чтобы ещё до захода солнца Левиафан поднялся из своей помойной ямы!
Азазель хотел, было, поправить, что он не в яме. А всё-таки в одной из впадин водного мира, но передумал. Люциферу это известно, и если он говорит про яму, значит, там яма. Да и легко сказать, до заката! Впрочем, для Азазеля давно нет ничего невозможного. Ну, разве что понять Люцифера и пройти через то Озеро без содрогания, а остальное реально и выполнимо.
***
Когда тебя вызывает архистратиг, уже не до копания. Собираешься быстро – архистратиг ждать долго не будет, да и просто так вызывать не станет – всё это архангел Рафаэль прекрасно понимал, но когда прозвучал вызов от Габриэля, всё-таки провозился лишнюю минуту-другую прежде, чем явиться на зов.
Наверное, Рафаэль переобщался с людьми, раз приобрёл в себе лёгкую досаду от присутствия архистратига Габриэля и стал считать его выскочкой и гордецом, и не мог пока избавиться от этих мыслей, хотя честно старался, боясь, что его мысли будут прочитаны Владыкой.
–Ты не торопился, – заметил Габриэль вместо приветствия.
–Прости, Светлейший! – Рафаэль знал, что за ним вина и не отрицал её.
–Бог простит, – отмахнулся Габриэль, – у меня к тебе дело. На закате пробудился Левиафан. Опять.
Рафаэль вздохнул. Три сотни лет назад он лично проткнул это мерзкое чудовище копьём света, и взял с него клятву уйти в сон. А всего дрались они под полсотни раз, и в каждый из них Рафаэль победил. Но раньше ему было радостно от побед, а последние раз пятнадцать невообразимо тоскливо. Да и в жёлтых уродливых глазах чудовища уже была безмерная тоска, надоело ему, похоже, не меньше, чем Рафаэлю. И чего только не уходит в сон? Зачем поднимается раз за разом? Уговаривают его чем?
–К чему он пробудился? – вопрос Рафаэля безнадёжен. Он уже прекрасно понимает, что Габриэль его отправит на очередную тоскливую битву.
–Есть информация, что ни к чему. Нас подразнить, щёлкнуть по носу.
–Это откуда так известно? – по мнению Рафаэля Габриэль сказал откровенную глупость. Ну кто и зачем будет будить хаос в чистом виде только для дразнилки?
–Не твоё дело, – грубо отозвался Габриэль. – Твоё – победить Левиафана и заставить его уползти в яму. Ранить.
И опять же, по мнению Рафаэля, Левиафана надо было убить ещё на третьем-пятом бою. Но нет, архистратиг наказывал держаться одной тактики: побеждать и заставлять уползать в какую-нибудь щель зализывать раны. Поэтому Левиафан и возвращался без боязни.
–Может быть, на этот раз я его убью? – Рафаэль знал, какой будет ответ. Знал, впрочем, и почему. Не один Люцифер желал щёлкнуть по носу Небесное Царство. Для архистратига периодическая вспышка, неожиданный бой тоже был способ напомнить архангелам и уж тем более ангелам, что великое противостояние не закончено, что нужны тренировки и усердие, что нужна крепкость духа.
–Победи его, заставь исчезнуть, – повторил Габриэль приказ.
Рафаэль кивнул.
***
Кипело могучее гневливое море, пенились волны, налетая друг на друга, но Рафаэлю это было уже безразлично. У него более не замирала душа при взгляде на могучую стихию, и сам он был спокоен – кровь не кипела в нём, не рвался священный гнев – всё это было раньше, побед десять-двенадцать назад.
Теперь было лишь желание поскорее закончить.
Одна волна решительно вознеслась к самому небу, и распалась, безобразно забрызгивая всё вокруг, а распавшись, обнажила длинный шипастый хвост чудовища. И вслед за хвостом появилось и серое брюхо, будто бы заключённое в плетение щитов-чешуек, и круг острущих треугольных зубов, и те самые жёлтые тоскливые глаза…
–Ну здрасьте…– Рафаэль видел явление Левиафана уже столько раз, что страха в нём совсем не осталось. Нельзя бояться того, кого видишь чаще, чем Владыку.
Левиафан шумно потянул широкими ноздрями воздух, вынюхивая Рафаэля, затем дохнул ещё раз и потупил треугольную тяжёлую голову, словно оступившийся ученик перед грозным учителем.
–Чего не спим? – допытывался Рафаэль. – Я тебя предупреждал? Предупреждал. Ты мне обещал сон? Обещал. Недорого же стоят твои клятвы!
Левиафан мотнул треугольной головой как-то неопределённо, но Рафаэль прекрасно понял его:
–А не надо валить всё на других! Ты пожирал селения, был воплощением хаоса и смерти, а теперь стал цепным псом Люцифера?!
Левиафан быстро-быстро замотал головою.
–Ой ли! – обозлился Рафаэль, – не при чём тут Люцифер, ага! Сам захотел на променад выйти? Ага. По воздуху соскучился? Знаешь что, утомил ты меня! Каждый раз одно и то же. Одно и то же. Дерёмся, волны кипят, небо дрожит, под землёй тоже дрожь…
Рафаэль даже сплюнул от досады и спохватился: ну точно очеловечился!
–Ты мне в глаза смотри! – Рафаэль решил оставить самобичевание до лучших времён. – В глаза! Что ты отворачиваешься? Знаешь, как я устал? Только захотел прилечь, так вызывает Габриэль, мол, Левиафан проснулся, слова совсем не держит… псом Люцифера подрабатывает. Ну чего ты не спишь? Тебе океан безраздельно почти отдали, только спи, ирод ты этакий! Ан нет, прётся и прётся, посмотрите на него!
На счастье Рафаэля, смотреть особенно было некому. Владыка был занят, и получал доклады от Габриэля, если было нужно. Люциферу было наплевать, он решил устроить день дискуссий и вытащил из разных точек ада в свой кабинет Платона, Макиавелли и Руссо и наслаждался их дискуссией о смысле идеального правления. Мог бы видеть Азазель, но он писал письмо, и был занят…
Оставались только звёзды – слепые и равнодушные звёзды, которые видели картины поинтереснее, но никак не могли перестать смотреть на то, что уже было им скучно, потому что подобно грешным душам Ледяного Озера торчали на покрывале небес.
–Ну что, корова морская? – Рафаэль вздохнул, он говорил даже с сочувствием, праведный гнев отступил, сменился сердечностью, – что делать будем? Пошли драться?
Левиафан мотнул головою, а затем его мерзкие длинные когтистые лапы поползли к щитам-чешуйкам на груди, и когти раскрыли их, образовывая зазор…
Чудовище было старым. Оно хотело спать в водах. Но Азазель умел добиваться своего, если не для себя, то для Люцифера. Левиафану пришлось подняться, но он не обещал драться. Это подразумевалось, но всё же! Кто обвинит усталость?
Рафаэль понял. Между архангелом и Левиафаном было уже слишком много общего, чтобы оставалось меж ними какое-то недопонимание.
–Да, так лучше, – согласился Рафаэль, и занёс длинное копьё для точного удара.
Мгновение, свист непрожитой битвы, свидетели – звёзды, и чудовище с рёвом забилось в волнах, раненое по собственной воле. Потекла в воду чёрная густая едкая кровь, вспенилась, почуяв её яд, вода, и Левиафан медленно принялся погружаться под воду, продолжать прерванный сон.
–Дожили…– пробормотал Рафаэль, – просто дожили!
***
–Победил, – одолжил Рафаэль.
–Молодец, – отозвался Габриэль, – я передам о твоей победе Владыке.
Рафаэль откланялся и покинул архистратига, позволяя ему вернуться к чтению письма, которое прервал своим появлением Рафаэль. Габриэль не сомневался в Рафаэле, потому и не желал знать подробностей, и не имел вопросов: не в первый раз всё это происходило. А вот письмо было интереснее, и Габриэль прочёл его во второй раз:
«Светоносный князь тьмы рассчитывает поднять к полнолунию Сциллу. Будьте готовы. Письмо уничтожьте.
Азазель».
Габриэль уничтожил письмо, как и прочие письма от Азазеля уничтожал уже не первое столетие. В конце концов, Сцилла – древнее чудовище хаоса, обитающее также в воде, это всего лишь очередное чудовище, которое Небесное Царство победит без сомнений. Но Габриэля тревожил другой вопрос: что же так скучает Люцифер?!
И одна насмешливая мысль: как бы демоны ни кичились дружбой, Святой Раймунд был в их отношении прав: дружбы между демонами не бывает.
Но не был Раймунд прав в другом: у ангелов её тоже не отыскать. И там и здесь её подменили преданность, страх, почтение, корысть, тоска и властолюбие. Дружба осталась лишь в мире людей, потому что создана для них.
Хотя, и Сцилла была создана для людей, правда, Владыка?
Но Габриэль не задал этого вопроса. Он просто сделал себе пометку насчёт Сциллы и пошёл докладывать Владыке про очередную победу Рафаэля над Левиафаном. Докладывать без подробностей, как и всегда. Ни к чему они, и без них тоскливо!
(*) стишок мой, старый и, надеюсь, утонувшей в забвении сети.
