Там, прямо под нами лежат две львицы и вальяжно прогуливается лев. Я заворожённо разглядываю царя зверей, его пушистую гриву, массивные лапы, мускулистую тушу. Машина для убийства. Воистину король!
В меня вжимается какой-то парень, споткнувшись о чью-то ногу, и в тот же момент поблизости вырастает Павел Александрович.
– Осторожнее, приятель! – он оттесняет от меня незнакомца. – Всё в порядке, Машенька?
– Да, всё супер, – отзываюсь я, замечая, как крепко он держит руку парня.
– Видишь, папаша, в порядке твоя дочурка, – огрызается малолетний нахал, скидывая руку мужчины.
– Она мне не дочь, – неожиданно резко рявкает Павел Александрович.
Он становится за моей спиной. Его руки ложатся защитным полукругом вокруг меня на парапет. От напряжения вены на крупных кистях вздуваются, а его тяжёлое дыхание на моей шее практически лишает меня чувств.
Больше меня не интересуют львы и эта экскурсия. Я вжимаюсь в коротенький заборчик моста, пытаясь избавиться от внезапного наваждения.
Мужские руки ложатся мне на талию, удерживая на месте.
– Будь аккуратнее, Машенька. Всё становится слишком опасным, если попасть в лапы к раздразнённому хищнику, – говорит мне в самое ухо, обжигая своим дыханием.
И почему мне чудится, что говорит он вовсе не о львах? Кажется, у меня кружится голова. Делаю крохотный шаг назад, натыкаясь на его тело, откидываю голову на его плечо, кладу руки поверх его, и будь что будет.
Несколько коротких мгновений я наслаждаюсь этим моментом, пока Павел Александрович не обрывает наш контакт.
– Поехали на пляж, Маш. Я боюсь, что ты сегодня перегрелась. Да и накормить тебя обедом просто необходимо.
В его глазах снова скопились тучи. От былой лёгкости и хорошего настроения не осталось и следа, и я мрачнею.
– Как скажете, Павел Александрович.
Я не спрашиваю, куда мы едем. Зачем? Если он решил вернуться домой, я ничего не могу изменить. Хоть мне и нравится гулять с ним, слушать его рассказы и шутки, знать, что с ним мне ничего в целом мире не сможет навредить, но напоминаю себе, что я не его забота.
Однако, Павел Александрович паркуется возле небольшого прибрежного ресторанчика.
– Пробовала когда-нибудь барабульку, Машенька? – спрашивает с лихим прищуром. Его глаза снова что два глубоководных горизонта. – Поверь мне на слово: здесь подают самую лучшую барабульку на всём полуострове!
В целом, к рыбе я равнодушна, но стоит только официанту поставить перед нами блюдо с сочащимися маслом, зажаристыми рыбёшками, как рот непроизвольно наполняется слюной, а живот начинает урчать, словно старый трактор.
Павел Александрович одобрительно смотрит на меня, и мы приступаем к очередной странной трапезе. Масло стекает по моим пальцам и подбородку, но мне всё равно.
– Такой вкуснотищи я никогда не ела, Павел Александрович! – говорю с набитым ртом, игнорируя правила этикета. – Спасибо, что привезли меня сюда!
– Рад, что тебе понравилось, Машенька, – улыбается он.
Он улыбается! Это просто невероятно! Какая же у него красивая улыбка!
– Вы должны улыбаться почаще, – вырывается у меня, и на его лицо снова возвращается хмурое выражение. – Ну что же вы, Павел Александрович? Нельзя же вечно быть таким серьёзным!
– Почему нельзя, Машенька? – удивляется он. – Мне давно не восемнадцать. Быть взрослым человеком это очень серьёзно. Во взрослой жизни зачастую нет места веселью.
– Я уверена, что даже в вашей взрослой и серьёзной жизни найдётся парочка минут для ма-а-а-алюсенькой улыбочки! – Для наглядности показываю пальцами размер этой воображаемой улыбки. – Вот мой папа тоже всегда такой серьёзный, но улыбаться он пока не разучился!
– Видимо, твоему папе повезло с такой дочкой, поэтому он и не забыл, как улыбаться, – мягко замечает мужчина. – А моя дочь меня ненавидит.
Его… дочь? От неожиданности такого поворота событий я хватаю стакан со спрайтом и делаю несколько шумных глотков.
– Уверена, что вы ошибаетесь, – говорю я, когда напиток больше не лезет в горло. – Так не бывает, чтобы дети ненавидели своих родителей!
– Тебе просто повезло, Машенька, что ты ещё не видела настоящей жизни.
– Так говорите, словно у вас может быть ребёнок старше меня! – восклицаю недоверчиво.
– Нет, не старше. Ей всего восемь.
– Как её зовут?
– Полинка, – отвечает мужчина и вздыхает: – Малышка совсем, но строит из себя умудрённую жизнью и опытом девушку. Совсем как ты.
Я понимаю, что это подобие шутки, но мне совсем не смешно. Как-то грустно даже, если так посудить.
– Поэтому вы возитесь со мной? – спрашиваю с обидой.
Синий взгляд пробирается прямо в душу, пока его снова не заполоняют тучи.
– Я отдаю себе отчёт, что ты не мой ребёнок, – медленно проговаривает Павел Александрович. – Но ничего не могу с этим поделать, извини.
Его слова причиняют мне боль. В глазах предательски дрожат слёзы, и я вскакиваю из-за стола.
– Маш, ты куда? – кричит мне вслед, но я не останавливаюсь. – Чёрт! Маша!
У меня есть несколько минут, пока он не оплатит счёт, чтобы привести свои чувства в порядок. Но чем больше я стараюсь сделать это, тем сильнее текут по моему лицу упрямые слёзы.
Я не хочу думать, почему мне так больно и тоскливо. Не хочу думать, что я, наивная и юная, посмела влюбиться в такого взрослого мужчину, но что-то мне подсказывает, что так и есть.
Вижу сквозь стеклянную дверь знакомую фигуру и упрямо срываюсь с места. Не хочу, чтобы он увидел и догадался! А он ведь поймёт, сразу всё поймёт, я знаю. И поэтому бегу.