Был у нас в параллельном классе мальчик-отличник.
Замечу в скобках – это сейчас такое иногда встречается, а в те старые-старые времена мальчиков-отличников не существовало. Как явления.
А этот вот – был!
Причем типичный такой, со всей положенной атрибутикой: маленький, худенький, очки, шахматы, пожизненное освобождение от физкультуры. Да какая уж там физкультура, когда он даже на лыжах не то что кататься, стоять-то не умел. И это в наших краях, где снег лежал полгода, где на лыжи становились сразу, чуть научившись ходить, где любой трехлетка виртуозно управлял санками!
В классе его и жалели, и покровительствовали. И пользовались без зазрения совести: контрольные, самостоятельные, домашки – сдувал у него весь класс. За это ему легко прощалось и небольшое занудство, и дневник, в котором кроме пятерок ничего никогда не было. И примерное поведение. Так не будет же он драться или хулиганить! Не умеет просто, вот и все.
Ну и звали его соответствующе: Лёсик. То есть вообще-то Алексей. Лёшик. Он маленьким был, называл себя Лёсик, просто «ш» не выговаривал. Так и пошло.
И вот классе в шестом случилось ЧП.
Что уж там Лёсику вздумалось, неизвестно. Просто, видимо, подростковые гормоны его не обошли стороной. И он залез на одну из огромных берез в нашем школьном дворе. И залез-то, вроде бы, не так уж высоко – примерно на два его роста.
Ну, это для нас не высоко. А для Лёсика – подвиг.
Совершить-то он его совершил, залез. А обратно – никак.
Пацаны увидели, что он там сидит, пытались назад выманить. В ход пошли и насмешки, и советы, куда ноги ставить. Кто-то даже предложил сбегать в школьную столовую за пирожком. У нас продавали такие – «котлета в пеленках», их все просто обожали. Но решили – что Лёсик, собачка, что ли, котлетой приманивать!
Уж лучше бы кошкой был, глядишь, сам бы слез.
Пока спорили, у Лёсика руки совсем ослабли. И голос тоже. Поэтому он чуть слышно взмолился:
- Ребята, снимите меня! Я сейчас упаду!
Пацаны решили – а пусть падает! Кричат ему:
- Падай! Тут невысоко! Мы тебя поймаем! Встали под березой, ждут Лёсиного падения, руки приготовили.
А он вцепился в ствол – и держится.
Кто-то догадался за физруком сбегать.
Тот тоже пытался обойтись легкими способами: уговорами, обещаниями, что поймает упавшего Лёсика, даже пятерку по физре обещал. Ничего.
В конце концов физрук, в душЕ, наверное, матерясь, пошел за стремянкой.
И в этот момент на школьном дворе появилась Лёсикова мама. Дама, надо сказать, немаленькая такая. Вот вообще интересно: как у такой мощной женщины мог получиться столь тщедушный ребенок? Особенно если учесть двух старших Лёсиковых братьев – крепеньких, похожих друг на друга, будто грибочки-боровички.
А в руке у нее почему-то была доска. Обычная такая доска, длиной немного больше метра.
И эта мамаша большими шагами, молча, подошла к березе. И так же ни слова не говоря, потянулась, и доской смачно хлопнула сына по ж… пятой точке.
Тот, так же молча, вдруг начал перебирать руками-ногами и совершенно благополучно спустился на землю. Отряхнул штаны и школьную куртку, выпрямился, поправил очки. И, оглядев застывших от изумления пацанов, мать, упершую руки в бока, обернувшегося физрука с вытаращенными глазами, невозмутимо сказал (ну, а что голос подрагивал – так кто это заметил?):
- Вообще-то это был научный эксперимент. Сколько времени я смогу продержаться и не упасть.
Вот тут-то пацаны и взвыли. И с криками: «Ну, Лёсик, погоди!» изрядно его помутузили. Нет, не так уж чтобы били… Но поваляли хорошо. Во всяком случае, домой он впервые в жизни явился помятым и грязным. И даже со ссадиной на щеке! Которой, кстати, потом гордился.
И да, чуть не забыла: на эти мальчишечьи «нравоучения» мать даже смотреть не стала. Просто повернулась и ушла. Молча.
Сильная женщина!
***