Кирилл Шевченко
http://naukaverakuljtura.com/критические-заметки-чешского-русофи/
РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПОТРЯСЕНИЯ 1917 Г. В РОССИИ В ОЦЕНКАХ ЧЕШСКОГО ПОЛИТИКА И ОБЩЕСТВЕННОГО ДЕЯТЕЛЯ КАРЕЛА КРАМАРЖА
Известный чешский политик и общественный деятель, лидер партии младочехов, многолетний депутат австрийского рейхсрата и первый премьер-министр независимой Чехословакии Карел Крамарж (1860-1937) в своих научных трудах и публицистике уделял колоссальное внимание анализу причин русского кризиса в 1917 году. При этом Крамарж дал подробную характеристику различных русских сословий от крестьян и пролетариата до интеллигенции. Взгляды Крамаржа представляют особый интерес, поскольку они принадлежат весьма компетентному человеку, хорошо знавшему российские реалии, много раз бывавшему в России и лично знакомому с рядом крупных российских политиков и ученых.
Крамарж, относившийся к России с безусловной симпатией и сочувствием, высказывал по отношению к ней в основном конструктивную, хотя в ряде случаев небесспорную критику. В этой связи широко распространенное в чешской историографии мнение о Крамарже как о «некритическом» русофиле вряд ли оправдано. Скорее, Крамарж был именно «критическим» русофилом, поскольку его критика касалась очень многих аспектов российских реалий. Мысли Крамаржа были зачастую небесспорны, страдая чрезмерной категоричностью и односторонностью. Это объяснялось, с одной стороны, чрезмерно эмоциональным отношением к русской революции, современником которой был Крамарж; с другой стороны, на взгляды чешского политика существенное влияние оказали его российские знакомые и коллеги, среди которых были представители российской либеральной интеллигенции.
При этом Крамарж самокритично полагал, что «чехи, воспитанные на западной культурной традиции, очень плохо подготовлены для восприятия российской действительности».[1] Самого себя Крамарж характеризовал как человека, который при обсуждении русских дел всегда руководствовался «глубокой и искренней любовью к несчастному русскому народу»[2] и исходил из того, что «было бы страшнейшим преступлением для России, если бы на русской катастрофе поучались все, кроме самих русских».[3]
* * *
В своей известной работе «Русский кризис», написанной в первой половине 1920-х годов, Крамарж эмоционально констатирует беспрецедентный характер крушения исторической России, проводя параллели с исторической судьбой Древнего Рима. «Со времени падения Римской империи мир не видал такого крушения великой державы, свидетелями которого мы были в последние годы, – подчеркивал чешский политик. – Римская империя разрушалась от внутренней немощи на протяжении веков. Россия… превратилась в бессильную личную добычу каждого, кто только ни захочет поживиться куском ее больного тела!… Точно гнилое болото, на котором Петр построил свой Петербург, поглотило не только этот роковой город, но и все, что Петр и его преемники добыли ценою тяжких жертв. Мир не видал еще картины более страшного разложения».[4]
Причина постигшей Россию катастрофы, по мнению Крамаржа, заключалась в «ужасной болезни всего организма», которая уже давно «раздирала гигантское тело великой России, и только тяжкая рука самодержавия мешала ей прорваться наружу».[5] Общие корни русского кризиса Крамарж усматривает в совокупности разнообразных факторов, начиная с географических и климатических особенностей и специфики исторического и социального развития, переплетение которых и привело к краху российской государственности в 1917 году. Географическая необъятность России с ее «бесконечными равнинами и огромными реками», а также суровость русского континентального климата, по мнению Крамаржа, оказали сильное влияние на государственное и экономическое развитие России. Особое внимание Крамарж обращает на недостаток в России городов и неразвитость городской культуры, которые обусловили культурный прогресс на западе.[6]
Географические и климатические особенности, а также специфика исторического развития России наложили сильный отпечаток на характер основных русских сословий. Давая оценку самому многочисленному сословию в России – крестьянству – Крамарж, имевший солидный личный опыт знакомства с русской деревней, отмечал, что «русский мужик под воздействием особых русских условий довел свою бездеятельность и беспечность до крайности. Таким его воспитали сначала рабство и круговая порука, а после отмены крепостного права зависимость от «мира» (общины). Он никогда не был предоставлен самому себе, собственной предприимчивости и ответственности. В нем дремлет лишь инстинктивное ощущение, что земля – его, так как он на ней работает. Революция означает, поэтому, для него не освобождение государства от изжитых форм власти, а лишь уничтожение собственности помещика и раздел его земли».[7]
Весьма критически отзывался Крамарж о деловых качествах русского крестьянина, которые, по его мнению, были результатом окружавших его климатических и социальных условий. Примечательно, что уже в ходе своей первой поездки в Россию в 1890 г. Крамарж критиковал экстенсивный способ земледелия, характерный для русских крестьян; чешского политика удивляло то обстоятельство, что русские земледельцы почти не использовали минеральные удобрения и различные технические новшества, которые давно применялись в чешском селе.[8] «Крестьянину не приходит в голову, что и его земля могла бы давать ему больше, если бы он сам больше давал ей, больше на ней работал, – подчеркивал Крамарж. – Наоборот, на земле плодородной его вялость окончательно превращается в лень, столь характерную для русского человека. Только в северных губерниях, где почва не так плодородна, развились сначала домашние, а затем и фабричные, промыслы и отчасти интенсивное сельское хозяйство».[9]
Помимо крепостного права, колоссальным тормозом для развития русского крестьянства Крамарж считал общину и институт круговой поруки, за сохранение которых он критиковал архитекторов реформы 1861 года. По словам чешского политика, «круговая порука и «мир» с его общинным правом оказались зловреднейшими русскими учреждениями, которые уничтожили в русском крестьянине всякую инициативу, энергию, индивидуальность, задушили всякий прогресс и не позволили развиться государственному сознанию».[10] Поскольку, как полагал Крамарж, прямой связи между государством и русским крестьянином так и не возникло, так как не было индивидуальных повинностей в пользу государства и роль посредника между крестьянином и государством всегда сохраняли либо помещик, либо община, для «80% русского народа государство было почти мифом. Народ знал только царя, который и был для него государством… Можно себе представить, что творилось в душе простого мужика, когда место царя заняло временное правительство, а потом республика. Не приходилось удивляться, если бы он спрашивал, кто это, мужчина или женщина, так как республика, как государственная форма, представлялась ему прямой нелепостью. Государства он не знал, а знал только его олицетворение – царя и г. Керенский своим красноречием заменить ему царя не мог…».[11]
Существенные недостатки усматривал Крамарж и в характере русской аристократии, и в форме организации высшей государственной власти в России. Так, Крамарж отмечал, что в России не было «органического сплочения бояр», которые, по его мнению, являлись не единым организованным классом, а отдельными сильными одиночками; впоследствии в России «другого дворянства, кроме служилого, уже вовсе не было».[12] В организации верховной власти в России Крамарж считал роковым принятие московскими монархами «византийского наследства» после разгрома Византии турками в 1453 году. По мнению чешского политика, неограниченное самодержавие, на раннем этапе развития государства являвшееся необходимым, быстро выполнило свою историческую функцию в России и к XIX в. превратилось в анахронизм, тормозивший развитие страны.
Довольно негативную оценку дает Крамарж и русскому дворянству, которое, «воспитанное долгим рабством в лени, косности и расчете на чужой труд, хозяйничало, опираясь на своих крепостных, самым экстенсивным способом, в то время, когда на западе в промышленности и земледелии господствовал уже интенсивный труд… Никто не обладал ни инициативой, ни предприимчивостью…».[13] Крамарж отмечал сложное переплетение как позитивных, так негативных черт русских дворян. По его словам, «русский дворянин вел широкий образ жизни, отличался гостеприимством, был утонченно литературно образован, но совершенно неприспособлен к подлинной работе и не имел никакого реального интереса в жизни… В этой неспособности к подлинному ответственному труду, к серьезному отношению к жизни и выражалось вредное влияние дворян… Вследствие своей эгоистической заинтересованности в крепостном праве русское дворянство несет большую долю вины за все нынешние беды России…».[14] Важным недостатком русского дворянства, по мнению чешского политика, было и то, что оно «не оказывало никакого культурного влияния на крестьянина. Оно само не умело хозяйничать и, понятно, не научило этому и крестьянина… Культура русского дворянства, непрактическая, неглубокая и поверхностная…, не могла оказывать притягательного и плодотворного влияния на крестьянина».[15]
Критика дворянского сословия перекликалась у Крамаржа с критикой русской интеллигенции. Еще во время своего первого посещения России в 1890 г. Крамаржа поразил крайний радикализм русской либеральной интеллигенции в сочетании с ее враждебным отношением к собственному государству.[16] Не по душе Крамаржу пришелся и чрезмерный, по его мнению, космополитизм русского либерального общества. Делясь своими впечатлениями от общения с русской либеральной интеллигенцией, Крамарж отмечал, что у нее было мало «русского национализма и много космополитизма…». Для того, чтобы стать славянами, резюмировал Крамарж, «русские сначала должны стать сознательными националистами».[17]
Позже чешский политик пришел к выводу, что подобные настроения в среде русской интеллигенции были вызваны политикой самодержавия, сделавшим государство «чужим» для интеллигенции, которая «его ненавидела и старалась разрушить все, что было государством».[18] В качестве примера политики, направленной против интеллигенции, Крамарж приводил упорное нежелание правительства дать конституционную свободу России даже после русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в результате которой по инициативе России освобожденная Болгария получила весьма продвинутую конституцию. «Разве не трагедия, что в ХХ веке, после того, как русский народ своею кровью завоевал конституционную свободу для болгар, русские земства, даже в 1904 г., во время революции, должны были ходатайствовать о простейших гражданских свободах, которыми западноевропейцы давно пользовались как воздухом»,[19] – восклицал Крамарж.
Еще одним существенным изъяном российской общественной жизни, в определенной степени связанным с интеллигенцией, по мнению Крамаржа, было совершенно недостаточное развитие образования широких народных масс. «Никто не заботился о воспитании народа, – констатировал Крамар. – Самодержавие видело в народном образовании угрозу своему существованию, интеллигенция же обрабатывала народ в своем революционном духе. Так как народ по своей простоте и необразованности не понимал и не мог понять интеллигентской идеологии, то она только уничтожала в нем веру в авторитет царя и церкви, давая надежду на господскую землю, вместо того, чтобы учить лучшим способам хозяйничанья…».[20]
Что касается городского населения, то Крамарж подчеркивал его немногочисленность по сравнению с крестьянством и в целом слабое развитие в России городской жизни, что наложило отпечаток на общее положение в стране. Признавая довольно тяжелое экономическое положение русских рабочих, Крамарж в то же время указывал на невысокий культурный уровень и низкую производительность труда российского пролетариата по сравнению с Западной Европой. Особой критике Крамарж подверг поведение российских рабочих в ходе Февральской революции 1917 г. и после нее. «От производства военных припасов и оружия зависела победа, а рабочие немедленно после революции добились для себя восьмичасового рабочего дня, что вовсе не означало восьми часов работы в день, – замечал Крамарж. – …Они уже желали избирать своих директоров, инженеров, надзирателей как солдаты – своих офицеров. В Петрограде едва ли была хоть одна нормально работавшая фабрика…».[21]
Констатируя, что «было бы несправедливо всю вину за развал России взваливать на большевиков и на октябрьскую революцию»[22], Крамарж подчеркивал, что «политический распад начался уже с февральской революции, а хозяйственное разложение с ее первых месяцев».[23] При этом, по его мнению, социалистические лозунги оказались привлекательными прежде всего для неквалифицированной части российского пролетариата. «Весь русский экономический кризис есть кризис труда, заболевание воли и способности к труду у русского рабочего…, – подчеркивал Крамарж. – Необученные рабочие, которых всегда больше, составляли большинство и в рабочих организациях. Главным стремлением последних было поэтому повышение заработка при сокращении времени труда и расходуемой трудовой энергии. Работали мало, но митинговали и говорили много…».[24] Чешский политик давал крайне уничижительную характеристику поведению русских рабочих в ходе революционных потрясений, отмечая, что «рабочий отвык работать. Он… привык смотреть на труд как на излишнее бремя. Он предавался русской страсти, говорил и говорил без конца, думая, что тем исполняет общественный долг…».[25] Ссылаясь на сообщения советской и зарубежной прессы, в частности, на материалы газеты «Деревенский коммунист», Крамарж писал: «Вместо того, чтобы восемь часов работать, восемь часов отдыхать и восемь часов посвящать самообразованию, рабочий работает шесть часов, спит восемь часов и играет в карты десять часов. Его главное занятие – карты и безделье. Партийные клубы заброшены. Рабочие ходят туда очень редко, только покурить».[26]
Крамарж не без иронии обращал внимание на то, что подобное положение вещей быстро стало неприемлемым для большевиков после их прихода к власти и что руководство большевиков стало постепенно отказываться от популистских мер в экономической области, ужесточая трудовую дисциплину на производстве. В качестве примера Крамарж сообщал о том, что «положение не улучшалось, когда государство брало предприятие в свои руки. С января по июнь 1918 года государство заплатило рабочим Путиловского завода 96.000.000 руб., а производство локомотивов было в три раза, вагонов – в десять раз меньше, чем предполагалось по весьма скромной смете. Петроградский совет… признал, что рабочие ничего не делали, устраивали митинги в рабочее время и жгли бесполезно очень много лишнего угля. Он потребовал введения дисциплины…».[27] Подобная эволюция в политике большевиков, по мнению Крамаржа, было вполне естественной, поскольку «большевики… отлично понимали, что производство уничтожается разложением труда, полным развращением русского рабочего, и без того столь отсталого… Задача большевиков свелась к тому, чтобы… выбить из головы рабочего все, в чем они его с таким усердием убеждали…».[28]
* * *
Ускоренная модернизация России во второй половине XIX века, по мнению чешского политика, быстро превращала институт неограниченного самодержавия во все больший анахронизм и тормоз для развития государства, порождая взрывоопасную ситуацию. «В России все перенимали с Запада, железные дороги, телеграфы, телефоны, скорострельную артиллерию…, все, кроме общественных учреждений, которые предоставили Западу возможность мирного развития, несмотря на все социальные тревоги второй половины XIX века… – замечал Крамарж. – …Под руководством Победоносцева Россия, усилив и без того тяжелую реакцию, сделала роковой шаг к окончательному развалу… Убийцы Александра II и Победоносцев и были злейшими врагами России…».[29] Самодержавие, по образному выражению чешского политика, «стало грехом России, продолжая существовать долее, чем это оправдывалось культурными и экономическими условиями. …Величайший грех всех царей и самодержавия в том, что они не смогли дать России внутреннюю спаянность и крепость, не зависящие от формы правления, что их самодержавный эгоизм поставил прочность государства в зависимость от их собственного существования».[30]
Запоздалый и незавершенный характер столыпинской реформы, которую Крамарж оценивал очень высоко, невыученные «грозные уроки революции 1905 года», за что Крамарж жестко критиковал российскую высшую бюрократию, а также поражения России в русско-японской и Первой мировых войнах окончательно предопределили трагический сценарий дальнейшего развития России. В условиях стремительной десакрализации и дискредитации императорской власти обнаружилась атомизация населения, полное отсутствие объединяющего начала и органической взаимосвязи между разными сословиями и группами русского общества при их нараставшем антагонизме. «Когда… пал авторитет венценосца, освященный трехвековой традицией, ничего не осталось, что спаивало бы все эти различные части. Сразу начался распад, еще не виданный в мире, – справедливо констатировал Крамарж. – …Люди, желавшие для России свободы, и понятия не имели о том, какая ей нужна свобода…».[31]
Размышляя об исторических испытаниях, выпавших на долю России в ХХ веке, Крамарж, как бы предчувствуя и последующие трагедии в российской истории, подчеркивал: «Беспримерные страдания России намного превышают ее исторические грехи… Люди видят, куда ведёт не только ошибочная политика власть имущих, но и демагогическое разнуздание грубейших инстинктов широких народных масс…».[32]
ЛИТЕРАТУРА
Серапионова, Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006.
Крамарж, К. Русский кризис. Перевод с чешского А.С. Изгоева. Прага-Париж, 1925.
Крамарж, К. В защиту славянской политики. Прага-Париж, 1927.
[1] Серапионова, Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006. С. 36.
[2] Крамарж, К. Русский кризис. Перевод с чешского А.С. Изгоева. Прага-Париж, 1925. С. 10.
[3] Там же. С. 10.
[4] Там же. С. 7-8.
[5] Там же. С. 8.
[6] Там же. С. 14.
[7] Там же. С. 14.
[8] См.: Серапионова, Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006. С. 36.
[9] Крамарж, К. Русский кризис. Перевод с чешского А.С. Изгоева. Прага-Париж, 1925. С. 14.
[10] Там же. С. 18.
[11] Там же. С. 19.
[12] Там же. С. 16.
[13] Там же. С. 20-21.
[14] Там же. С. 48.
[15] Там же. С. 49.
[16] См. Серапионова, Е.П. Карел Крамарж и Россия. 1890-1937 годы. Москва: Наука, 2006.
[17] Крамарж, К. В защиту славянской политики. Прага-Париж, 1927. С. 16.
[18] Крамарж, К. Русский кризис. Перевод с чешского А.С. Изгоева. Прага-Париж, 1925. С.155.
[19] Там же. С. 155.
[20] Там же. С. 19.
[21] Там же. С. 256.
[22] Там же. С. 380.
[23] Там же.
[24] Там же. С. 381.
[25] Там же. С. 385.
[26] Там же.
[27] Там же. С. 383.
[28] Там же. С. 387.
[29] Там же. С. 30-31.
[30] Там же. С. 33, 36.
[31] Там же. С. 33-34.
[32] Там же. С. 9.