Кинокритик Лидия Маслова так энергично критикует представителей «Зоопарка» в мировом кинематографе, что не сразу осознаешь: на самом деле она просто отдает им должное. И понимает эту тему так, как считает нужным. И такому пониманию стоит поучиться. Это не трудно: достаточно прочесть ее колонку.
Зоопарк нередко становится местом действия самых разных по жанру фильмов, однако более интересным и полезным для кинематографа представляется другой смысл слова «зоопарк» — переносный. Он возникает, когда речь идет не о животных, выставленных напоказ в клетках, а, скорее, о людях, выставляющих напоказ свои дикие повадки и самые неприглядные стороны человеческой натуры.
Один из ярчайших примеров такого «человеческого зоопарка» можно наблюдать в сатирической комедии Эльдара Рязанова «Гараж». Сюжет этой камерной картины сводится к собранию гаражно-строительного кооператива «Фауна», состоящего преимущественно из сотрудников НИИ «Охраны животных от окружающей среды». Собрание происходит в декорациях зоологического музея, полного различных чучел редких животных и птиц, которые, к счастью, уже ничего не видят и не слышат, иначе просто облезли бы, если б могли наблюдать, как ведут себя люди, отпихивая друг друга от кормушки. Ситуация усугубляется тем, что волею обстоятельств персонажи не могут покинуть музей и оказываются так же лишены свободы, как и звери в зоопарке, и начинают потихоньку поедать друг друга, как пауки в банке (главная цель происходящего — исключить из числа пайщиков четырех лишних человек).
Таким образом, еще в 1979 году Эльдар Рязанов и драматург Эмиль Брагинский в каком-то смысле предугадали сюжетную конструкцию, до сих пор не устаревшую, а, напротив, только приобретающую популярность: по аналогичной схеме, «игры на выбывание», построен нашумевший прошлогодний корейский сериал «Игра в кальмара». Кальмар упоминается здесь в сугубо фигуральном смысле, просто корейцы по неочевидной для русского менталитета ассоциации решили так назвать детскую игру на выбывание с расчерченным на земле игровым полем. Так что безжалостный сериал, где все ведут войну против всех, ничуть не бросает тень на моральный облик самого кальмара: это быстрое, вкусное и полезное животное вряд ли отличается таким обостренным чувством конкуренции, которое присуще загнанному в угол человеку.
Человек с его привычкой валить с больной головы на здоровую, то есть приписывать зверям свои собственные отвратительные и жестокие черты, рассуждая о царящем в природе естественном отборе, испытывает к своим четвероногим и пернатым соседям по планете довольно противоречивые чувства. Здесь и высокомерное ощущение своего умственного превосходства над «братьями меньшими», и умиление симпатичными зверушками с их ужимками и прыжками, которые многим служат антидепрессантом, и зависть к гармонично устроенным животным, не страдающим от человеческих пороков, комплексов и психических заболеваний, и чувство вины перед животными, которых человек не только ест, но и охотится на них для развлечения, ну и наконец, просто страх перед необузданными силами природы в лице крупных хищников или ядовитых змей, каждая встреча с которыми может оказаться для «венца творенья» последней.
Отобразить одновременно всю эту сложную гремучую смесь кинематограф с его тягой к упрощению и доходчивости, как правило, не способен, поэтому обычно на один фильм приходится какой-то один аспект взаимоотношений человека с животными, но другие часто вылезают бессознательно, даже помимо воли сценариста и режиссера. Кинематографисты изо всех сил стараются вложить в фильмы о владельцах и сотрудниках зоопарков благостный мессидж о том, что плохие люди такую стезю не выберут, а если и выберут, то забота о животных облагораживает даже самого черствого человека. Однако за всеми этими гуманистическими декорациями так или иначе просвечивает печальная истина о том, что для людей зоопарк — это прежде всего бизнес, коммерческое предприятие, какими бы разговорами об охране вымирающих редких видов (почти по Рязанову, об «охране животных от окружающей среды») оно ни прикрывалось.
В старом кино лицемерия по этому поводу было все-таки поменьше — взять, например, американский хоррор 1963 года «Проклятый зоопарк», или «Черный зоопарк», если перевести название Black Zoo буквально, что больше соответствует идее фильма о том, какая черная душа должна быть у человека, додумавшегося посадить диких животных в клетки на потеху толпе. Поначалу герой фильма, хозяин зоопарка, с удовольствуем мизантропствует, ставя обитателей своего заведения ничуть не ниже людей («У животных тоже есть чувства, как у нас с вами»), а потом и вовсе выносит двуногим безжалостный приговор, который и сегодня встретил бы понимание в определенных экологических кругах: «Люди — пожиратели Земли и жизни на ней». С животными у героя полная идиллия: в одной из самых красивых сцен фильма крупные кошачьи живописно располагаются у него в гостиной на диванах, креслах и коврах, да и в зоопарке, по мнению хозяина, они абсолютно счастливы. Однако в итоге все это «безумное поклонению царству животных» оборачивается неспособностью героя нормально обращаться с самыми близкими людьми — женой и сыном, а за демагогией в пользу зверушек скрывалась холодная и расчетливая натура манипулятора.
Со времен «Черного зоопарка» искусство манипулирования зрительскими эмоциями с помощью зверушек заметно продвинулось, как, скажем, в семейном драмеди «Мы купили зоопарк», снятом чуть более 10 лет назад на основе реальных событий, описанных в книге британского журналиста Бенджамина Ми. Ключевой глагол тут «купили», потому что от рентабельности зоопарка зависит финансовое выживание героя и его двоих детей, несколько месяцев назад оставшихся сиротами. В книге и в реальной жизни они осиротели уже после начала авантюры с покупкой разорившегося зоопарка, но кинематографисты решили, что будет лучше преподнести весь этот гешефт прежде всего как психотерапевтическую затею: вдовец с двумя крошками (которого играет Мэтт Деймон) решает начать жизнь с чистого листа, а о пошлой денежной составляющей думает в последнюю очередь. Не успевает он проникнуться благородной мыслью «Этим животным нужен кто-то, кто их спасет», как среди персонала зоопарка обнаруживается и Скарлетт Йоханссон для папы, и блондинка помоложе для сына-подростка, после чего сразу понятно, что из этой истории никто не уйдет обиженным: ни львы, ни павлины, ни черепахи. «Мы купили зоопарк» отражает тенденции последнего времени, запрещающие «токсичное» словоупотребление. «Теперь уже никто не говорит “клетки” (cages), теперь говорят “воль-еры” (enclosures)», — поучает нового неопытного хозяина героиня Йоханссон, печально добавляя, с явным намеком на то, что она в сексуальном плане свободна: «Вот мой короткий брак — это была клетка». Надо же, как все удачно складывается: клетки переименуем в вольеры, а зоопарк — в парк дикой природы, и любители животных повалят валом, а денежки потекут рекой. А когда Скарлетт объясняет ребенку, что тигры, в отличие от львов, не рычат, а, скорее, как бы пыхтят, и пытается воспроизвести соответствующий звук, делая губами «уфь-уфь», дело принимает совсем уже эротический оборот.
Но это эротика непреднамеренная, а откровенные зоофильские шутки дополнительно оживляют и без того неполиткорректную и циничную комедию «Свирепые создания», вышедшую в 1997 году, когда авторы фильмов еще многого не стеснялись и не опасались. Например, откровенно говорить, что зоопарк — развлекательное предприятие, которое должно прежде всего зарабатывать деньги. В «Свирепых созданиях» американский магнат покупает чахлый лондонский зоопарк, собираясь сделать из него сверхприбыльное предприятие. Новый управляющий зоопарка сразу берет быка за рога, произносит ключевое для привлечения зрителей слово — «насилие» — и собирается оставить в зоопарке только опасных животных, способных как минимум откусить человеку руку.
Одна из самых забавных мыслей в «Свирепых созданиях» заключается в том, что смотреть на животных в зоопарке не только грустно, но и скучно, так что не очень понятно, за что его посетители платят деньги. Эффективные зооменеджеры, которых присылает в зоопарк новый алчный владелец, пристают к сидящей сиднем горилле, требуя от нее хоть какого-нибудь перформанса, и рассуждают в таком духе: «Вот, например, африканская шпороносная черепаха. Какой смысл на нее смотреть? Если бы она умерла, мы бы даже не узнали. Могила моей бабушки и то интереснее». Кстати, аналогичный ход мыслей можно наблюдать в картине Питера Гринуэя «Зед и два нуля», одном из самых остроумных фильмов, где действие связано с зоопарком. Среди разных эксцентричных выходок гринуэевского хозяина зоологического сада — решение подменить панд чучелами, потому что замены этих малоподвижных животных все равно никто не заметит, особенно если чучела в течение дня иногда немного поворачивать. Такое ощущение, что авторы «Свирепых созданий» внимательно смотрели фильм своего соотечественника Гринуэя, — в их комедии тоже появляется гигантская электронная панда, на которой скачет верхом новый менеджер, на упрек старого персонала «Она же искусственная!» резонно возражая: «Держать панду в Британии — вот что действительно искусственно».
Настольной книгой у кровожадных персонажей фильма «Свирепые создания», живи они на пару десятков лет позже, вполне мог бы стать бестселлер Джеймса Паттерсона и Майкла Ледвиджа «Зверинец», по которому в 2015-м вышел одноименный сериал CBS (у нас его еще называют «Зоо-апокалипсис», что более точно отражает суть происходящего). Книга с самых первых страниц завораживает леденящими подробностями, с которыми расписаны жестокие убийства крупными хищниками сначала сотрудников зоопарка, а потом и других подвернувшихся граждан. Авторы сериала не могут себе позволить показать на таком же сверхкрупном плане, как в романе, тигрицу, впивающуюся в лицо смотрителю, а потом трясущую его за голову, как тряпичную куклу, пока его шея не ломается со смачным хрустом, а писатели хладнокровно комментируют: «Этот звук — самое последнее, что успел зарегистрировать его мозг перед смертью». Несмотря на то что сериальщикам пришлось сильно понизить градус насилия, чтобы не потерять аудиторию «детей до шестнадцати», все равно «Зоо-апокалипсис» уверенно выдержал три сезона: уж больно публика любит, когда ее пугают очередным рассказом о том, каким именно способом человечество будет неминуемо стерто с лица многострадальной Земли.
Перед каждой серией «Зоо-апокалипсиса» зачитывается назидательный эпиграф: «Веками человек был доминирующим видом. Мы одомашнивали животных, держали их в неволе, убивали их ради забавы… А что, если бы животные всего мира сказали “Хватит!” и решили дать отпор человеку?» Авторы сериала последовательно проводят идею, что человеческий разум ничем особенным не превосходит разум других видов, а хваленый прогресс человечества привел мир на грань катастрофы, когда, может, кроме животных и положиться-то не на кого: «Представьте птиц, пчел, медведей, барракуд — какую стратегию выживания они выберут, когда человек ведет их корабль прямо на айсберг? Сядут ли они в шлюпки, чтобы погибнуть в штормящем море? Или же они возьмут ситуацию в свои руки и выкинут за борт капитана корабля?»
Несомненно, есть что-то общее между этим обезумевшим капитаном корабля, попутавшим берега, и хозяином зоологического сада в гринуэевской фантасмагории «Зед и два нуля», где реплика «Этим зоопарком управляют невежды и шарлатаны» принимает глобальное звучание, учитывая размах философской мысли автора. Гринуэй тонко и изощренно прослеживает сходство между жизнью зверей в зоопарке и взаимодействием людей в социуме, размышляя о вуайеристской природе наблюдения за животными, чья частная жизнь выставлена на обозрение посетителей. В «Зед и два нуля» люди — тоже животные, которые приходят в этот мир, чтобы подсматривать друг за другом или демонстрировать себя друг другу — совсем как в зоопарке.
Перформансист широкого профиля, Гринуэй даже из трех букв ZOO (которые служат визуальным лейтмотивом его фильма) способен изобразить затейливую игру слов и смыслов. Он напоминает героя анекдота, которому предлагается сложить слово «счастье» из четырех букв: «ж», «о», «п» и «а». Гринуэй идет дальше, достигает следующей стадии мастерства, складывая из одной «z» и двух «o» философское эссе о трудном и сомнительном счастье быть homo sapiens. Одна из главных проблем и ловушек этого биологического вида — самонадеянная уверенность в том, что он является венцом творения, вершиной эволюции, занявшей миллионы лет. Об этом Гринуэй дает высказаться эксперту, документалисту-натуралисту Дэвиду Аттенборо, чья нескончаемая кинолекция о зарождении жизни на Земле и ее эволюции вплоть до человека служит своеобразным фоном, сопровождающим медитации героев — двух братьев, специалистов по поведению животных, в одночасье оставшихся без жен и с горя завороженных зрелищем распада живой материи.
Мечту одного из персонажей Гринуэя («Если бы у меня были деньги, чтобы открыть зоопарк, я населил бы его мифологическими животными») осуществили в прошлом году создатели сериала «Мальчик с оленьими рогами», населив всю Землю детьми-гибридами, каким-то образом самозародившимися после апокалипсиса, вызванного смертельной Хворью. «Мальчик с оленьими рогами» продолжает модную в последние годы тему зачистки Земли от людей, актуальность которой дополнительно повысилась в свете пандемии коронавируса. Отец рогатого мальчика уходит в леса из обезумевшего в панике города и воспитывает сына в почтении к матушке-природе с помощью таких проповедей: «Было время, когда Землей правили плохие люди, творили, что вздумается, уничтожали ее ресурсы. Они были жадными, упивались саморазрушением, думали только о себе. И природа наслала на них болезнь, истребив столько людей, сколько смогла. А потом случилось чудо — появился твой вид, вас назвали гибридами. Никто не знает, откуда вы взялись, но выжившие люди вас боялись и стали еще более злыми и жестокими. Они не любили вас, потому что вы другие».
В оригинале сериал про рогатого мальчика называется «Сладкоежка» (Sweet Tooth), и его создатели не жалеют сахара, стряхивая нафталин со старинного лозунга Жан-Жака Руссо «Назад к природе!». В одной из множества пафосных сцен проводятся прямые параллели между существованием людей в социуме, предоставляющем им не так уж много свободы (и отнявшем последние ее остатки под предлогом пандемии), и жизнью животных в зоопарке. После того как на Земле воцаряется постапокалиптический хаос, слоны, ликуя, выбегают из зоопарка округа Эссекс (чьи ворота чем-то неуловимо напоминают ворота Освенцима) и топочут по улице, разбивая припаркованным автомобилям зеркала. А потом одна из самых трепетных героинь, настаивающая, что люди должны уступить место гибридам с рогами и хвостами, врывается в опустевший зоопарк, чтобы выпустить на волю из клетки последнюю хищную птичку. Таким образом, авторы сериала, сначала закошмарив людей апокалипсисом, дарят им надежду, хотя и слегка лицемерную. Если тигр перекусывает тебе сонную артерию, то он делает это, по крайней мере, искренне и не пытается выдать себя за божью коровку. А люди пытаются всячески доказать свою доброту, милосердие и сознательность, стряпая добрые и светлые сериалы о хороших Других, назойливо демонстрируя осознанность и толерантность, поверить в искренность которой реалисту часто бывает затруднительно.
Колонка Лидии Масловой опубликована в журнале "Русский пионер" №111. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
