- Черт бы побрал этот проклятый дождь! – в сердцах выругался Одо Гайцкраген, глядя в сплошь залитое струями воды тусклое окошко своего трактира.
– В такую погоду все дома сидят... Разве что одни монахи шастают, - добавил он, метнув исподлобья взгляд на сидевшего в углу толстого доминиканца Фроммлера, известного во всем Эльбинге пьяницу. Вот и сегодня, сразу после заутреней, он поспешил покинуть стены монастыря и теперь наливался пивом в придорожной харчевне.
- Не хули смиренных служителей святой церкви, - добродушно погрозил пальцем монах. – Лучше послушай, какую историю рассказал мне брат Юлиус, на днях прибывший из Торна. Так вот. Не далее как этой весной органист тамошней церкви святого Иоганна вывесил на шесте из окна своего дома деревянного человечка в монашеской шапке. А когда органиста спросили, зачем он это сделал, тот сказал, что просто ему очень нравится работа палача, за которую, к тому же, платят больше, чем ему скупые монахи за игру на органе. Но дело в том, что в Торне уже имелся заплечных дел мастер, которому терять свой хлеб, конечно же, не хотелось. И что же он предпринял? Приказал своему слуге убить бродячую собаку и положить ее перед дверью органиста. Намек был слишком понятен, и сей недостойный музыкант, ругаясь, как последний Schuhmacher, втащил обратно повешенную куклу.
- Вы, святой отец, любите рассказывать разные побасенки не меньше, чем лакать пиво, - покачал головой Гайцкраген. – Жаль, что доходов у меня от ваших россказней не прибавляется.
- Веруй – и воздастся тебе! – назидательно произнес монах. - Вот увидишь, бог или черт – уж не знаю, кто из них – нынче же принесут тебе денежного клиента.
Будто в подтверждение пророчества монаха входная дверь распахнулась, и на пороге появился человек в насквозь мокром дорожном плаще. Сняв с головы такую же мокрую шляпу, он отвесил полупоклон уставившимся на него Гайцкрагену и Фроммлеру.
- Приятный вечер, господа! – произнес незнакомец, обегая живыми черными глазами обстановку трактира. – Может ли усталый путник просушиться у огня и получить кружку пива с краюхой хлеба и куском сыра?
- Проходите, сударь, - ответствовал папаша Гайцкраген. – Можете рассчитывать и на большее… если, конечно, вам есть чем за это заплатить.
- На твое везение, хозяин, я как раз недавно получил денежную награду, так что теперь могу позволить себе не только угощаться самому, но и угощать других... Если, конечно, они этого достойны, - в тон трактирщику добавил вошедший, снимая с себя плащ и направляясь к жарко пылавшему очагу.
Судя по одежде, посетитель был то ли бюргером среднего достатка, то ли обнищавшим дворянином. Его добротный, хотя и отнюдь не новый бархатный камзол и такие же потертые штаны были забрызганы дорожной грязью, как и изрядно стоптанные сапоги. Суконную шляпу с загнутыми вверх полями и обвисшим петушиным пером путник успел нахлобучить обратно на голову и теперь слегка наклонял ее, чтобы и шляпе перепадало хоть немного тепла.
- А скажи-ка, добрый человек, как твое имя и откуда и куда ты едешь? – слегка покашляв, чтобы обратить на себя внимание, поинтересовался монах. – Этого недостойного трактирщика все величают папашей Гайцкрагеном, ну а меня можешь называть просто братом Михелем.
Черные глаза незнакомца лукаво блеснули, но он с готовностью ответил:
- Иоганн Гаунер к вашим услугам! Двое суток назад я выехал из славного города Торна, а теперь направляюсь в Кёнигсберг, дабы открыть там небольшое торговое дело. Ведь, как я уже сказал, меня облагодетельствовали некой суммой в серебряных талерах, так отчего бы не попытаться стать честным негоциантом?
- Как, и ты, парень, из Торна! – воскликнул Фроммлер, выходя из своего угла. – А мы с хозяином как раз говорили о вашем городе.
- Вы говорили, - сделав ударение на слове «вы», буркнул трактирщик, успевший принести объемистый кувшин пива и большое блюдо с хлебом, сыром и ветчиной.
- Надеюсь, говорили только хорошее? - засмеялся новый посетитель, который оставил свои плащ и шляпу у очага и уселся за стол. - Святой отец, ежели не побрезгуете разделить со мной сей скромный ужин, я буду этому только рад. Так, что именно вы рассказывали о Торне?
- Да ту историю про органиста, который поссорился с палачом. Вам-то она наверняка известна.
- Как же, как же, - усмехнулся Гаунер. – А слышали вы, что случилось с неким Гансом Гольдерном? Это торнский купец, который живет на Нойштадском кольце. И вот с некоторых пор начали у него в доме твориться престранные вещи. То и дело слышалось какое-то перестукивание, шорохи, словно черти скреблись на чердаке и в подполе. А потом кто-то невидимый принялся вдруг сбрасывать миски с едой и стаканы с водой со стола на пол.
- Господи Иисусе! – перекрестился трактирщик, с любопытством прислушивавшийся к рассказу. – Не очень-то, должно быть купцу и его домочадцам это было приятно.
- Еще бы, черт возьми, особенно если семья только собралась поужинать! – захохотал Гаунер. – Но это еще не все. Откуда ни возьмись, в окна дома то и дело начали влетать камни, так что, купчина едва не разорился, вставляя новые стекла взамен выбитых. А потом его 13-летний сын вдруг стал падать на пол с такой силой, что едва не расшибался насмерть. Сам паренек уверял, что его то бодает рогами олень, то сшибает крыльями огромная птица, хотя никаких животных рядом окружающие не видели. И весь этот кошмар продолжался три месяца кряду, пока…
Рассказчик, между прочим успевший уничтожить весь сыр и ветчину, замолк и надолго приник к пивной кружке.
- Пока что? – в один голос спросили сгоравшие от любопытства монах и трактирщик.
- И впрямь доброе у тебя пиво, хозяин, - отнимая кружку ото рта и блаженно отдуваясь, заметил Гаунер. Потом поглядел на замерших слушателей и еле заметно ухмыльнулся. – Известно, что. Почтенный негоциант обратился за заступничеством к святой церкви. Получив щедрое пожертвование, каноник Тюфтлер отслужил мессу, окропил дом святой водой и наказал купцу и его супруге как можно чаще и усердней молиться. Они последовали совету, и спустя какое-то время все потусторонние явления прекратились. Хозяин, принеси-ка нам еще кувшин пива и зажарь для меня полкруга вон той свиной колбасы, что висит у тебя над кухонной плитой!
- Удивительные вещи ты рассказываешь, путник, - пробормотал монах, когда трактирщик удалился выполнять заказ. – Хотя и поминаешь то и дело черта, что, конечно, не к лицу доброму христианину. Ведь, как известно, тем самым ты открываешь нечистому путь в свой дом, а главное - в свою душу.
- Ерунда, святой отец, - возразил Гаунер. – Если черту будет нужно, он явится без всякого приглашения. Вот послушайте, что случилось не далее как в прошлом декабре с неким Валентином Райхом, членом городского совета Торна. Это был дородный и красивый собою мужчина лет, кажется, тридцати пяти. После одного из заседаний в ратуше он пришел домой, поужинал и лег спать. И во сне увидел идущего на него человека в польском платье. В правой руке этот поляк сжимал камень, и, подступая все ближе и ближе, целился им в советника, а затем метнул и угодил господину Райху аккурат в солнечное сплетение. Тут советник пробудился в холодном поту, чувствуя боль там, куда попал камень. Зажег свечу, задрал подол ночной рубашки и увидел в том самом месте черное пятно размером с кулак. Весь остаток ночи он не сомкнул глаз и дрожал в страхе, боясь, что видение повторится. А едва рассвело, послал за известным в Торне лекарем Штадлендером, которому поведал про странный сон и показал пятно, которое здорово ныло.
- И что же? – вновь одновременно спросили монах и вернувшийся с пожаренной колбасой трактирщик.
- Да ничего особенного, - ответил Гаунер, нарезая колбасу крупными кусками и тотчас отправляя их себе в рот, не забывая запивать пивом. – Искусный эскулап наложил на пострадавшее место пластырь, секрет изготовления которого он хранит в глубочайшей тайне. И на пятый день пятно исчезло, а боль утихла.
- Аминь! – перекрестился Фроммлер. – А как отблагодарил врача его благородный пациент?
- Чего не знаю, того не знаю, - криво улыбнувшись, оборонил рассказчик. – И вообще я слышал, господин советник не очень-то щедр по натуре.
- Но ведь всякое доброе дело должно вознаграждаться.
- Вы так думаете, святой отец? Тогда слушайте, что случилось в тот самый год, когда великий магистр Тевтонского ордена Людольф Кёниг фон Ватзау, прежде чем заключить мир с поляками, пригласил ихнего короля Казимежа Третьего немного погостить у нас в Торне.
Прослышав о скором приезде высокопоставленных особ, один богатый ростовщик отправился за город, чтобы посмотреть на пышную процессию. Но во время прогулки у обожравшегося за завтраком пикулями толстяка вдруг так скрутило живот, что он с несвойственной ему резвостью устремился в ближайший виноградник. Перед тем как усесться под одной из лоз, ростовщик снял с себя пояс вместе с висевшим на нем увесистым кошельком, а облегчившись, забыл его в траве.
Замшевый мешок, в котором была ровно сотня золотых, обнаружил постоянно трудившийся на этом винограднике мазур-поденщик. И так как парень он был честный, то решил вернуть кошелек законному владельцу. А чтобы не ошибиться, ходил по улицам, спрашивая у встречных, не потерял ли кто кошелек, и если кто-то говорил, что потерял, просил описать, как выглядит эта вещь. Наконец, прибежал ростовщик и получил свою мошну обратно. Всякий другой на его месте в благодарность поставил бы парню хорошую выпивку, но скаредный ростовщик решил сэкономить. Он вдруг начал вопить, что мешок якобы полегчал, а значит, мазур украл часть денег, и потому его не только не следует угощать, а скорее нужно проучить плетьми.
Но, как я уже говорил, другие горожане хорошо знали поденщика как человека весьма набожного, поэтому возмутились этими облыжными обвинениями. В общем, вскоре мазур и ростовщик предстали перед судом гроссмайстера.
- Этот мешок ты нашел в виноградниках? – указывая на лежащий перед ним кошелек, спросил фон Ватзау мазура.
- Точно так, благородный господин, этот самый! – ответил мазур. – Вот только я не знаю, сколько денег в нем было.
- А ты знаешь ли? – обернулся гроссмайстер к ростовщику.
- Должно было быть ровно сто флоринов, ваша светлость!
Магистр пересчитал монеты, нашел ответ верным и поинтересовался, отчего богатей решил, что его обокрали?
- Поскольку все мазуры по самой природе своей воры, то я подумал, что и он, должно быть, присвоил часть моих денег, - заявил гнусный скряга.
- Из твоих слов я заключаю, что кошелек и в самом деле твой, поскольку ты верно описал его приметы, - немного подумав, решил магистр. – Но вот находящиеся в нем деньги тебе вряд ли принадлежат, ибо ты даже не смог сказать, сколько их там осталось.
С этими словами он швырнул мешок ростовщику, потом подозвал мазура и вручил ему десять флоринов в качестве вознаграждения, а все остальные велел раздать нищим во славу Божию.
- Лучше бы он пожертвовал деньги монашеской братии, - завистливо пробормотал Фроммлер.
- С чего бы это было бы лучше? – живо откликнулся Гаунер. – Ведь и служители церкви разными бывают. Жил когда-то в Торне пьяница-монах (не в обиду вам, святой отец, сказано – тоже доминиканец), по имени Генрих Кнотте, который хвастался, что может изгонять бесов. Однажды на поминках по только что преставившемуся горожанину Никласу Россе собравшиеся там монахи перепились и принялись так богохульничать, что этим возмущались даже самые терпеливые миряне. И тут из-под стола вылезла собака столь мерзкого обличья, что всех присутствующих аж перекосило. Но Кнотте выступил вперед и обратился к этому шелудивому псу с такими словами: «О, животное, в котором гнездится злой дух! Велю тебе: убирайся!» Пес сел, открыл пасть и заговорил человеческим голосом:
«Если бы ты был истинно благочестивым, я бы не жалел, что приходиться слушаться тебя. Но ты ведешь совсем не духовную жизнь. Поэтому я сейчас уйду, но вскоре появлюсь снова и уж тогда возьму свое!»
«Сгинь, нечистая тварь!» - заорал Кнотте, и собака тотчас исчезла. После этого случая беспутный монах до того возгордился, что стал вести себя еще хуже прежнего, частенько повторяя, что он в деле изгнания чертей могущественнее самого Господа. И вот на очередной пирушке он вновь принялся так похваляться, как вдруг упал приподнялся, грудью на стол, затем сполз на скамью и, наконец, свалился наземь, после чего испустил дух. Так отомстил ему дьявольский пес. Все свидетели посчитали это наказанием Божьим, и даже хотели, чтобы монаха похоронили не среди честных христиан, а за кладбищенской оградой. Однако один молодой каноник не внял этим увещеванием и решил отпеть Кнотте, как полагается. И что же? На похоронах покойник вдруг ожил и задушил доброхота на глазах у всего народа, после чего снова умер!
Трактирщик вернулся за стойку и принялся сердито греметь пустыми кружками. Обескураженный Фроммлер, явно затрудняясь в том, как ему стоит реагировать на услышанное, тупо молчал. Гаунер понимающе оглядел обоих и вновь усмехнулся:
- Если почтенным господам не понравился этот мой рассказ, то могу предложить более веселую историю. Не знаю, как у вас в Эльбинге, а у нас в Торне очень любят устраивать карнавалы. На одном из них старухи выдают себя за молодых женщин, а последние – наоборот, переодеваются в старух. Ну а парни в обличье чертей бегают по улицам и откалывают шутки, кто во что горазд.
И вот в разгар карнавала в городские ворота въехал на телеге крестьянин, за спиной которого сидела его пожилая мамаша. Тут из ближайшего переулка выскочили эти самые мнимые черти и бросились кто к вознице, кто к лошадям, а кто к старухе, которая при виде таких адских рож страшно перепугалась и завопила благим матом. Крестьянин тоже сначала опешил, но потом выхватил из-под сена окованный железом цеп и огрел им по рогатой башке ближайшего черта. Тот рухнул замертво, а его товарищи сразу же прыснули врассыпную. Об убийстве мгновенно стало известно, набежали уже нормально одетые люди и схватили незадачливого бауэра, допытываясь, зачем он лишил жизни человека.
- Какого еще человека! – упорствовал крестьянин. – Ни один христианин, сарацин и даже язычник не смог бы так себя разукрасить, один лишь дьявол на подобное способен! Вот я и защищался от Антихриста, как мог.
Мужика приволокли в городскую тюрьму, собрались судьи и послали за телом убитого. Но когда приставы взялись за труп, то обнаружили под личиной и одеждой не плоть и кости человеческие, а только зловонный пепел. Крестьянин продолжал твердить, что невиновен, и, поскольку, как говорится, «нет тела – нет дела», его в итоге отпустили с миром. В память об этом случае горожане сложили поговорку, которую вы наверняка не раз слышали:
«Недолго старухам стать молодухами, да нужно сначала всех чертей перебить!»
Трактирщик и монах покатились со смеху.
- Ну и горазд же ты на россказни, парень! – восхищенно проговорил Фроммлер. – Язык у тебя отменно подвешен, клянусь этим пивом, которое, кстати, уже опять заканчивается.
- Ну, господин трактирщик наверняка не пожалеет налить нам и третий кувшин, - заметил Гаунер. – А пока я расскажу еще одну историю. Как будто мало было нам проклятых шведов, которые припожаловали, когда их никто не звал, так еще в Торне в этом году развелось великое множество мышей, прямо-таки заполонивших городские амбары. Чтобы справиться с напастью, магистрат приобрел в окрестных деревнях несколько десятков котов и кошек и запустил их в зернохранилища. Но один черный, как сажа, котяра оказался дьявольски ленив и ни в какую не желал гоняться за проклятыми грызунами. Вместо этого он повадился шляться на городскую стену и клянчить еду у стражников. Те сначала гоняли постоянно трущегося у котла дармоеда, а потом привыкли и перестали обращать на него внимание. И вот как-то днем пригревшийся на одном из зубцов кот вдруг подскочил, выгнул спину, вздыбил шерсть и принялся орать истошным мявом. Стражники, которые мирно дрыхли после сытного обеда, понятное дело, сначала обозлились на нарушившее их покой глупое животное и даже хотели его укокошить алебардой. Но случайно глянув вдаль, заметили, как на солнце сверкают доспехи солдат приближающегося к Торну большого шведского отряда. Ударили в набат, горожане вооружились и заняли места на стенах, а шведы, увидев это, предпочли отказаться от штурма и уйти. Что и говорить, кота - спасителя города стали поить и кормить до отвала и даже изваяли его статую, которую установили на одной из крепостных башен.
- Ах-ха-ха! – закатился монах, обеими руками поддерживая раздувшийся от пива живот. – Однако, сын мой, ты лукавишь – я уже слышал эту историю, только вместо кота там говорилось о человеке.
- Вы правы, святой отец, иногда об этом случае рассказывают и по-другому. Дескать, один непутевый малый в Торне промышлял воровством чужого добра, и достиг в этом деле таких успехов, что обозлил всех добропорядочных бюргеров. Наконец, его изловили и после недолгого суда решили вздернуть для острастки другим жуликам и бродягам. Связанного вора привели на свидание с одноногой вдовой – то бишь, виселицей на крутом холме рядом с городскими воротами. И вдруг уже стоявший под петлей мазурик вдруг принялся кричать во весь голос: «Шведы! Шведы!» И правда - враги, которых не видели остававшиеся снизу зеваки и палачи, зато разглядел с высоты эшафота осужденный, уже были в какой-нибудь миле от города.
- В точности так, – перебил монах. – Помнится, вора-патриота после этого прозвали Шведке, а магистрат не только его помиловал, но даже удостоил щедрой награды.
- Не такой уж и щедрой, - пренебрежительно махнул рукой Гаунер. – Дали кафтан с чужого плеча да пару талеров наличными. К тому же, говорят, неисправимый пройдоха очень скоро взялся за старое и теперь опять объявлен в розыск. Что ж, если вновь окажется у виселицы, вряд ли ему повезет во второй раз. Однако, господа, мне нужно избавиться от излишков пива. Подождите немного, и мы продолжим наше приятное общение.
С этими словами Гаунер накинул на плечи успевший просохнуть плащ и вышел из трактира. Уже изрядно захмелевший Фроммлер остался дремать у стола. Папаша Гайцкраген, убрав пустую посуду, шевеля губами, подсчитывал стоимость съеденного и выпитого путешественником.
Вдруг на улице затопали лошадиные копыта, зазвякали удила, раздались грубые голоса, а потом дверь распахнулась от здорового пинка. В трактир, звякнув шпорами, вошел высокий человек с висевшим на поясе длинным мечом и рейтарским шлемом на голове.
- Капитан городской стражи Торна Август Шауэрлих, - отрекомендовался он. – Уполномочен задать вам несколько неотложных вопросов.
- Как, еще один торнский гость? – недоуменно вскинулся монах. – Клянусь святым распятием, вы нынче зачастили!
- Что ты там мелешь, святоша? – рявкнул Шауэрлих. – А ну, живо говорите, кто тут был из Торна до нас!
- Всего лишь один проезжий, господин капитан, - пролепетал изрядно струхнувший трактирщик.
- Где он?! Отвечай, если тебе дорога жизнь!
- Думаю, вы найдете его в отхожем месте. Это сразу за конюшней во дворе…
Шауэрлих кивнул маячившему за его спиной в дверном проеме приземистому стражнику в кольчуге, и тот молча кинулся обратно в дождливую темень. В трактире повисло зловещее молчание, нарушаемое только цоканьем шпор нетерпеливо притопывавшего ногами капитана. Через несколько минут за порогом зачавкала грязь, и в дверях вновь показался тот же самый стражник.
- Что, улетела птичка? – прочел ответ на его лице Шауэрлих. – Так я и знал! Не расседлывайте коней, мы еще можем его нагнать!
- Господи Иисусе, да что же это! – запричитал папаша Гайцкраген. - Неужто удрал? А ведь этот самый… как бишь его… Иоганн Гаунер казался таким внушающим доверие человеком. Боже, он ведь поужинал на два талера с лишним!
- Можешь занести эти деньги себе в убыток, старый осел! – обернулся уже шагнувший наружу Шауэрлих. – Зовут-то его и вправду Иоганн, да вот фамилия у него совсем другая. Кстати, вы, двое остолопов, упустили шанс получить еще и награду в двести талеров за содействие в поимке вора по прозвищу Шведке.
С этими словами капитан исчез за дверью. Вновь послышалась ругань, крики, потом удаляющийся топот копыт. В наступившей тишине монах и трактирщик поглядели друг на друга и сказали кое-что, что здесь нельзя повторить.
По мотивам «Книги легенд Прусского государства» Иоганна Георга Теодора Грассе.
Заглавная иллюстрация – художник Олаф Симони Йенсен.