Главный вопрос, который заботил правителей всех времён и народов – чем заплатить наёмникам при поступлении их на службу? Собрать большую армию можно, но, как и чем рассчитываться? Обманом ведь долго не проживёшь, рискованно.
Институт наёмников в Западной Европе пережил свой расцвет в первой половине XVII столетия, во время Тридцатилетней войны 1618 – 1848 годов, когда спрос на подобную «рабочую силу» был крайне велик.
До появления Валленштайна, наверное, самого выдающегося полководца этой кампании, наиболее одиозной фигурой считался уроженец Люксембурга Питер Эрнст II фон Мансфельд (1580 – 1626), воплотивший в себе образ беспринципного кондотьера. «Дикий Мансфельд» предстаёт – даже по современным меркам – одним из самых отрицательных персонажей на военно-политической сцене начала XVII в.
Он был незаконнорожденным сыном генерала испанской службы, который не признал его и лишил наследства. Став взрослым, Эрнст самовольно присвоил себе титул графа фон Мансфельда, но, чтобы закрепить за собой этот титул, ему пришлось много лет гоняться за воинской славой в качестве командира наёмников. Он воевал во время Юлихского конфликта 1609 – 1614 г.г. на стороне Императора, но главнокомандующий эрцгерцог Леопольд V Фердинанд жестоко оскорбил Мансфельда и тот со своими солдатами перешёл на сторону протестантов.
Что Мансфельд предлагал своим солдатам в качестве компенсации? Взносы, которые армейское командование собирало на оккупированной территории, а также обещания трофеев войскам и субсидии от заинтересованных третьих держав, особенно из-за границы, которые Мансфельду удавалось получать снова и снова. Граф имел при себе небольшой штат офицеров, имеющих опыт быстрой вербовки и обучения рекрутов. В набранные таким образом армии, не взирая не вероисповедание и национальность, попадали отбросы общества или жители перенаселённых районов, которым не находилось иного занятия. Немецко-швейцарский военный историк, бывший одно время начальником штаба у Гарибальди, Фридрих Вильгельм Рюстов (1821 – 1878) утверждал, что
«… до начала XVII столетия так часто пользовались вербовкой, что, наконец, были извлечены все хорошие элементы, и остались только самые дурные…» .
В этом Рюстов был, безусловно, прав. Когда вербовка иссякает, становится ясно, что 1) все, кто хотел пойти воевать – уже пошли и 2) остаётся лишь принудительный принцип.
На появление воинственных элементов, безусловно, влияло географическое положение (как тут не вспомнить знаменитую английскую «теорию рас»). Так, из Швейцарии или Северной Италии, где земля никогда не могла прокормить проживавшее на ней здоровое и плодовитое население, рекруты выходили лучше, чем из германских государств, где проблема перенаселённости стояла не так остро.
У наёмников был один, но очень существенный минус. Поступив на военную службу, солдаты хранили верность только своим знамёнам. Они приносили присягу не отдельному вождю или государству, а флагу, и, если в бою противник захватывал флаг, солдат имел право последовать за ним. И даже верность флагу отнюдь не всегда была очевидна, нередко военнопленные переходили в армию победителей независимо от того, кто владел их флагом. Кроме того, солдат служил только по контракту; если по истечении оговоренного срока он решал поступить в другую армию, никто не мог ему этого запретить.
Другой предводитель протестантов, 22-летний лютеранский князь-епископ Хальберштадта Христиан Брауншвейгский (1599 – 1626), был скорее авантюристом и неортодоксальным военным предпринимателем, нежели успешным генералом, какого в нём желали видеть его клиенты-заказчики, протестантские правители Пфальца, Англии и Дании. Современники дали ему прозвище «безумный Хальберштадтер», что было отнюдь не восхищением его талантами, а армию князя считали одичавшей толпой. Образцом для подражания Христиан выбрал графа Эрнста фон Мансфельда, который в течение нескольких месяцев грабил Верхний Пфальц.
Будто в насмешку над рыцарской честью, Христиан избрал для своих войск девиз «Pour Dieu et pour Elle» (Для Бога и для неё), имея в виду, конечно, Елизавету Стюарт, однако опустошительные походы его армии говорили об обратном.
В конце 1621 года Христиан набрал 10,000 человек, с которыми занялся грабежом в Вестфалии католических храмов. Князь занимался тем, что леденящими душу угрозами вымогал огромные суммы и драгоценные металлы у богатых епископств Мюнстера и Падерборна. Во все более-менее крупные деревни, попадающиеся ему на пути, он рассылал пугающие письма-острастки с многозначительно обожжёнными уголками и надписью: «Пожар! Пожар! Кровь! Кровь!»
Подобные методы шантажа были весьма эффективны и всегда приносили ему кругленькую сумму отступных от местных жителей. Некоторые города, такие как Зост (Soest) и Верль (Werl), предпочитали грабежам регулярные отчисления. Гезеке (Geseke) был единственным городом, который он не смог завоевать, поэтому ежегодно там до сих пор проходит так называемый «День хвалы». В феврале 1622 года в Падерборне (Paderborn) Христиан ограбил усыпальницу святого Либория с мощами, а священные сосуды, серебряные статуи апостолов и святых велел переплавить в монету, на которой была выбита надпись «Gottes Freund, der Pfaffen Feind» («Божий друг - священнику враг»).
Местные жители находили лишь один способ спасения – бегство от солдат-грабителей. Они скрывались на маленьких островках посреди болот. Поскольку чужеземные захватчики ничего не знали о тех немногих тропах, что вели туда, беженцы чувствовали себя в относительной безопасности.
О генералиссимусе Валленштайне написаны горы трудов. По сути своей это был гений, а Тридцатилетняя война стала переломным моментом в военном искусстве. До неё средневековые войны были по преимуществу скоротечными и проходили в тёплое время года. Взятие отдельной крепости или победа в сражении могли привести к быстрому окончанию боевых действий.
Затяжной характер войны с новой остротой поставил вопрос о снабжении. Тридцатилетняя война, в которой решалось будущее европейского порядка, привела к тому, что противоборствующие стороны были вынуждены подолгу содержать большие армии наёмников. Они, во-первых, требовали постоянного денежного содержания, а во-вторых, питания. В результате произошел расцвет мародерства — единственной возможности длительное время содержать большую армию.
В ту пору Валленштейн произнес легендарную фразу: «Война кормится войною», ставшую легендарной. Главнокомандующий имперскими войсками разработал особую методу, приведшую в результате к реформе всего военного дела. Он набрал хорошо вооруженную вымуштрованную армию наёмных солдат, а расходы на неё покрыл за счёт специального налога, которым обложил население. На эти средства он организовал мануфактуры по производству амуниции, боеприпасов и вооружения по единым стандартам, тем самым положив начало военной индустрии.
К концу Тридцатилетней войны выяснилось, что институт наёмников себя постепенно исчерпывает. Никто из правителей таки не смог решить проблему регулярной выплаты жалования – для этого требовалось полностью переформатировать финансовую систему государства. А вот шведы удивили Европу, наглядно показав, что мобилизация собственного населения с его последующим обучением военному делу, гораздо более эффективнее и безопаснее наёмничества. Такой рациональный подход повысил боеспособность армии, делая его менее зависимым от капризов сторонних людей. В свою очередь, потеряв рынок сбыта в Западной Европе, наёмники устремились в Россию, где спрос на их услуги оказался крайне высок. В это время, на их счастье, молодой царь Пётр, недовольный заговором стрельцов и увлечённый западной модой, затеял создание «новой армии» по образцу полюбившихся ему соседей, где, собственно, и пригодились услуги этих европейских наёмников.