Я как-то рассказывал о крылатых выражениях и поговорках древнего Джурмута. Горцы ведь ничего просто так не говорят, за каждой поговоркой стоит история, какое-то событие. Многое потеряно, став неактуальным, но есть и такие, что прорвались к нам сквозь толщину веков. Вот, например, «Чухъил гьоболлъи» (гостеприимство по черкеске). Смысл-то ясен, но как эта поговорка зародилась? Както мне удалось разговорить отца на эту тему. Он на мгновение задумался и попросил ещё стакан чаю. А это уже предвестник какого-нибудь рассказа или истории.
— Был некий Маралбег из Чорода,— начал отец. Зажиточный крестьянин с большой отарой овец, с гарцующими ухоженными конями, красивым домом и оружием в серебре. Пользовался большим почётом в Цоре, в Джурмуте, даже в соседней Чароде, в Гочобе было, говорят, много друзей у него,— сказал отец, попросил сахара к чаю и продолжил.
— Маралбег на зиму спускался в Цор, летом поднимался в горы с отарами. Имел большие земли для сенокоса и жил себе как князь Троекуров на собственной усадьбе со своими прихотями. Помнишь из «Дубровского» Пушкина?
— Да, конечно,— говорю я, чтобы отца как можно быстрее вернуть от Троекурова к Маралбегу.
— Маралбег тоже имел крепостных своих, как русский князь?
— Нет конечно. В горах такое не могло быть, там каждый уздень живёт своей жизнью. Я в смысле, что он был богат. Земли, отары, лошади и прочее. И вот однажды спустился Маралбег в Цор со своими отарами и зимовал там. На зиму он в Белоканах арендовал земли у одного богатого кабахчелца. У них были хорошие приятельские отношения. Цорский аварец тоже имел там большие земли, фруктовые сады и своё хозяйство. Маралбег часто навещал своего кунака в Кабахчеле
У кунака был единственный сын, вырос он, и кабахчелец решил сыграть свадьбу сыну. Пригласил он Маралбега на свадьбу в Кабахчел. Понятно, что даже при одинаковом достатке человек из Цора и горец очень отличаются друг от друга по менталитету. Наши соседи за хребтом очень помпезно отмечают такие мероприятия. Это у них своего рода самоутверждение, признак социального статуса. Возможно, это пришло от азербайджанцев, которые вместе с ними живут. В горах это не проявляется, и если человек позволит лишнее, его джамаат будет осуждать. Наступило время свадьбы кунака. Маралбег не успел пойти домой и прилично одеться и собрался в своих чабанских лохмотьях на кабахчелскую свадьбу. Когда чабаны сделали ему замечание, как, мол, можно так пойти на свадьбу понтовитых и брезгливых кабахчелцев, Маралбег сказал:
— Ле, кто меня знает лично, и в такой одежде примет, до мнения тех, кто не знает, Маралбегу нет дела, пусть как хотят, так и думают. К обеду добрался он до двора кунака. Там под виноградным навесом зурна, барабан, танцующий весь Кабахчел, с утра уже все навеселе. Маралбег у одного спросил, где его кунак. Тот усмехнулся, что-то сказал и ушёл. Подошёл к другому, он и слушать не стал. Когда Маралбег собирался уходить, один молодой человек подошёл, посмотрел на его изодранные чарыки, на лохматую папаху и сказал:
— Хозяин с хакимами из Евлаха внутри, тебя не пустят туда, гьоболав. Там важные люди, идём я тебя накормлю вон там, — и указал на пустой столик в углу двора. Маралбег ничего не ответил и молча ушёл. Поехал оттуда в Пошбина, где останавливался у кунака. Подстриг бороду, надел новую черкеску, взял кинжал в серебре, надел каракулевую папаху, сел на гнедого коня-иноходца и направился в Кабахчел. Как прискакал красивый конь и нарядный всадник, тут же всей свадьбой встретили его у порога. Кто-то коня взял, второй обнял, и кабахчельцы встали в ряд, чтобы подать руку вновь прибывшему важному гостю. Тут же его повели к хозяину в кунацкую, всем гостям представили и посадили на почётное место за столом. Вмиг принесли Маралбегу варёное мясо, хинкал, долму и прочие яства азербайджанкой кухни. Маралбег молчал и не спешил приступать к трапезе. Когда кунак сказал:
«Бисмиллах делай, Муралбег-муалим, ты с дороги, проголодался, наверное», Маралбег шлёпнул по подолу своей черкески и крикнул:
— Кунай, чухъа!!! (Ешь, черкеска!!!) Кунай, ханжар!!! (Ешь, кинжал!!!). Гости из Евлха и кабахчельцы в полном недоумении смотрели, гадая, не свихнулся ли бухадар с гор. Вмешался хозяин свадьбы:
— Ле, Маралбег, что с тобой? Черкеска и кинжал как могут кушать? Ты сдурел что ли?
— Это ведь для черкески и кинжала кушать подали? — возразил Маралбег.
— Как это понимать? — спросил кунак.
— Как это понимать? Я объясню тебе, друг мой!!! Этот же Маралбег из Джурмута ровно час назад бегал по твоему двору и искал тебя, ни один кабахчелец прилично на мой салам не ответил, все отмахивались как от назойливой мухи. Я был в своих чарыках и лохматой чабанской папахе. Хотел разделить с тобой радость и сразу вернуться к своей отаре. Не пустили меня к тебе, и как гостя меня никто не принял. Пришлось съездить в Пошбина, переодеться и надеть кинжал в серебре. И теперь меня посадили на вот такое почётное место и угощают хинкалом. Поэтому эту еду дали не Маралбегу, а черкеске и дорогому оружию. Вот что вам навязали падарал (азербайджанцы), горцам, для которых выше всех вершин была собственная честь. Я не намерен принять от вас чухъил гьоболлъи (уважение черкески), я хочу, чтобы во мне видели прежде всего человека, — сказал Маралбег и покинул свадьбу.
