Чума, знаменитая Черная смерть, кажется атрибутом Средних веков. А между тем, одна из последних вспышек этой болезни в Европе пришлась на эпоху Екатерины Великой. Удивительно многие черты тогдашней пандемии напоминают уже о наших временах и менее брутальных, но все же тяжких пандемиях современности.
Болезнь с театра войны
В 1770 году Россия вела очередную войну с Турцией. Это был один из ключевых конфликтов между державами – именно по ее итогам к Российской империи отошли огромные пространства нынешнего юга Украины, и фактически в руки России упал Крым. Однако тогда же России пришлось вспомнить, что такое пандемия.
Во время боев в Молдавии и на нынешней юго-западной Украине, в Яссах и Хотине – в начале осени 1769 года появились сообщения о чуме, которая разнеслась от пленных турок. Постепенно зараза проникла в госпиталя. Поначалу на болезнь не обратили необходимого внимания. Тем более, после коротких локальных вспышек болезнь погла на спад, и казалось, что серьезной опасности нет.
Первый серьезный звонок прозвенел в городке Батуманы. Посланный туда врач, Густав Орреус, медик русской службы шведско-финского происхождения, обнаружил, что город брошен. Неподалеку Орреус наткнулся на русского офицера, который сообщил, что из трехтысячного населения городка около 800 человек умерли, а остальные бежали. Болезнь перекинулась на солдат русского гарнизона. Последовала вспышка и в Яссах. Командование, в лице генерала Штофельна, руководившего операциями в Молдавии и Валахии, поначалу просто проигнорировало угрозу. К моменту, когда стало ясно, что пандемия вышла из-под контроля, Штофельн начал принимать меры, но было уже поздно: повсюду были очаги болезни, солдаты и обыватели умирали, умер и сам генерал. Орреус организовал лазарет под Яссами в монастыре, но джинн уже вылетел из бутылки: болезнь гуляла по Молдавии, опустошая армии. Медицинская служба в русской армии была немногочисленной, а на территориях – и вовсе в зачаточном состоянии. Вместо настоящих врачей назначались «чумные капитаны» в городах, предостерегавшие от болезни, организовывавшие карантин и раздававшие лекарства, если они были. Здоровым, за отсутствием иных средств профилактики, выдавали амулеты.
Помогло не очень. Волна болезни распространилась на Трансильванию. Другая волна шла по России и Польше на северо-восток. Болезнь поразила Киев, особенно опустошив Подол. Карантин поначалу был организован очень плохо, и постепенно болезнь с беженцами и торговцами расползлась на Дон и Кубань.
Сжигание вещей заболевших чумою
Чума на Москве
Ну, а в самом начале осени 1770 года чума пришла в Москву. Поначалу она протекала у большинства людей в легкой форме. Как раз тогда же по городам ходила малярия, поэтому чуму поначалу почти и не заметили, пока не появились больные с ярко выраженными бубонами. В Серпухове разместили заставу с медиками, однако в ноябре офицер, приехавший из армии, умер в Лефортовской слободе; вскоре скончался врач, лечивший его, а затем по очереди – более двадцати человек из близлежащих домов. Москва была большим городом, и полностью изолировать ее было трудно: туда постоянно кто-то приезжал и с театра боевых действий, и с Украины, и из Польши. 21 декабря доктор Афанасий Шафонский сделал четкий вывод: это та самая «моровая язва».
Афанасий Шафонский
Госпиталь изолировали с тысячей больных и врачами внутри, город также был закрыт. Однако уже было поздно. Фактически, ключевой проблемой стало нежелание чиновников распространять панику и упорное желание видеть в чуме менее опасные болезни. Даже руководство госпиталя, где и была зафиксирована болезнь, долго не сообщало о вспышке.
В результате меры правительства всякий раз запаздывали. К моменту, когда принимались меры по установлению карантина, эпидемия уже проникала внутрь перметра, который надлежало защищать, или вырывалась за пределы изначального очага.
На подходах к Москве повсюду выставили заставы, купцов досматривали и сажали на карантин. Эти меры вроде бы дали результат, и в феврале уже решили, что болезнь побеждена – даже задним числом решили, что это могла быть и не чума как таковая.
Но в марте на суконной фабрике в Замоскворечье началась новая вспышка. Бубоны и карбункулы быстро не оставили сомнений по поводу того, что происходит. Приехавший из Молдавии доктор Орреус, хорошо знавший, что такое чума, по своей работе в армии, дал четкое заключение, что это за болезнь. Вскоре был назначен руководитель «штаба» по борьбе с эпидемией – генерал Петр Еропкин.
Чумной бунт
Карантин усиливался. В Москве задерживали нищих, которых отправляли в особо установленные места. Еропкин разбил город на районы, во главе которых стояли специальные чиновники, наблюдавшие за состоянием дел в своих зонах. Всех доступных врачей, включая вышедших в отставку, мобилизовали для борьбы с пандемией. О новых случаях немедля доносили лично Еропкину, а больные немедля изолировались полицией в больнице при Угрешском монастыре. Дом, соответственно, оцеплялся, а соседи больного изолировались отдельно.
Еропкин
Это были разумные, решительные меры. Проблема в том, что администрация Москвы, как и правительство вообще – старались как можно скорее отказаться от карантинных мер. В итоге, блестяще почти победив чуму к лету, власти опять снимают ограничения.
В июле, наконец, ударило по-настоящему. К концу июля фиксировалось более ста смертей от чумы в сутки, и это число постоянно росло. В августе чума бушевала повсюду в центральной России. Из Москвы побежали те, кому было, куда ехать - разнося болезни повсюду. Еропкин яростно блокировал дороги, но люди уходили и пешком проселками. К тому же, из-за стремительного распространения «язвы» быстро проредило чернорабочих этой войны с пандемией – могильщиков и подлекарей, а оставшиеся часто пытались бежать с работы. Так что в дело пошли «мортусы» из числа преступников, назначенных на такое дело в добровольно-принудительном порядке.
К концу августа за месяц умерло более 7 тысяч человек. В Москве началось брожение. Люди начали игнорировать санитарные меры, считая, что раз болезнь ширится, бессмысленно их соблюдать. Более того, начались нападения на врачей.
Ко всему прочему, летом активизировались более опасные штаммы чумы. Смертность начала обновлять рекорды, доходя почти до тысячи умерших в сутки. Из Москвы бежал градоначальник Петр Салтыков. А 15 сентября 1771 года разразилась катастрофа, ужасная даже по меркам момента.
Салтыков
Чумной бунт
Незадолго до этого церковное руководство начало делать богослужения как можно более «бесконтактным». Люди же собирались толпами для коллективных молитв. Понятно, какой эффект оказывало собрание масс народу во время эпидемии. В итоге от Варварских ворот Китай-города убрали икону, к которой стекались люди, и ящик для пожертвований. Архиепископ Амвросий, распорядившийся сделать это, действовал из благих побуждений. Однако в результате закипавший котел просто взорвался. Толпа разгромила несколько частных домов, разнесла Чудов монастырь, Амвросий был схвачен и буквально забит руками и палками. Более того, бунтовщики принялись громить лазареты, выпуская больных.
Убийство Амвросия
Еропкин отреагировал жестко: 16 сентября после коротких бесплодных увещеваний по толпе применили артиллерию. На следующий день в Москву прибыл пехотный полк, разгромивший бунтовщиков. На Красной площади осталось не менее ста человек убитыми.
Самого Еропкина такая победа совершенно не радовала. К тому же, он сам был травмирован прилетевшим камнем.
В Москву в роли кадрового усиления прибыл фаворит Екатерины Григорий Орлов. Он вез крупную сумму денег и был наделен полномочиями принимать любые меры по борьбе с эпидемией и волнениями. Пять человек в связи с бунтом повесили, около двухсот - наказали разными способами, от порки до каторги – а затем началась борьба с пандемией. Орлов собрал лучших врачей, поставил перед ними конкретные вопросы о том, как можно справиться с эпидемией. Фаворит, облеченный властью, энергично взялся за дело: в Москве строились новые карантинные учреждения, госпитали; отдельная комиссия занималась контролем исполнения распоряжений руководства. Для врачей и чиновников составлялись четкие детальные инструкции, вводился более строгий учет умерших и больных. Отдельно Орлов организовал помощь для тех, кто из-за эпидемии бедствовал, а выписывающимся больным выдавали некрупные, но ощутимые деньги: эта мера стимулировала не болеть дома. Вообще, социальные меры были серьезными: так, Орлов организовал общественные работы для потерявших заработок, организовал централизованную скупку продукции у обедневших ремесленников – словом, подошел к проблеме комплексно и системно.
Твердая решительная политика возымела действие. К тому же, начал вырабатываться коллективный иммунитет – многие уже переболели; люди, по тем или иным причинам нестойкие перед болезнью – просто умерли. Так что осенью пандемия пошла на спад. 15 ноября Орлов уехал в Петербург в качестве победителя. Хотя отдельные случаи чумы фиксировались и в январе 1772 года, и даже в марте – эпидемия шла по нисходящей. К апрелю новые случаи чумы в Москве уже не наблюдались. Власти объявили награду за сдачу вещей умерших от чумы и непохороненных или похороненных вне кладбищ тел. В общей сложности таким образом нашли до тысячи покойников. Осенью 1772 года было объявлено об окончании эпидемии в России.
Эпидемия в Москве, конечно, навевает много печальных мыслей. Запоздалые меры, метания от полной расслабленности к лихорадочным действиям, бунты мракобесов, срывающих противоэпидемические мероприятия – все это удручает. Однако как врачи, так и многие государственные деятели оказались на высоте положения. Практика борьбы с чумой в Москве XVIII века показала, что твердое, энергичное руководство борьбой с подобными бедствиями, привлечение профессионалов к разработке стратегии работы; сочетание воли и разума – это меры, работающие даже при самых тяжелых условиях; а твердость и разумность организационных мер зачастую не менее важны, чем технический уровень государства.
Автор - Евгений Норин, подписывайтесь на него в VK
Читайте другие статьи автора по тегу #норинкат
