Тяжёлый будничный день подходил к концу. С улицы всё реже доносились голоса прохожих и гул машин, проезжающих мимо или звонко клокочущих вдалеке. После дождя в воздухе осталось приятное озоновое послевкусие, которое едва уловимо просачивалось в небольшую комнату сквозь старые статные рамы. От недостатка освещения комната становилась всё больше и больше, теряя свои очертания в темноте неизбежно наступающей ночи. «Никогда прежде день не был таким долгим», — подумал он, углубившись в потрёпанное временем кресло в ожидании звонка.
Он смотрел в окно — в никуда, неспешно размышляя о том, что сейчас всё могло бы быть иначе …
Поколение его было решительным и смелым, беспощадно свергнувшим (как ещё недавно казалось) незыблемую советскую власть, идеалы которой обесценились в бесконечных очередях за хлебом и колбасой, и чем попало (какие уж тут идеалы). Родившийся с чистой возвышенной душой и имперской любовью к прекрасному, он не смог найти места в своём времени. И сейчас он был измотан и разочарован серой и неприглядной действительностью 90-х, не сулившей ему ничего хорошего. Своё время он упустил и четко это осознавал, глубоко страдая от собственной нереализованности. Его талант и редкий интеллект — приложи к ним хоть каплю решимости и смелости — со временем смогли бы открыть миру нового гения. Но, увы.
Он жил один в ветхой, но всегда аккуратно прибранной квартире, когда-то модно обставленной и вызывавшей зависть соседей. Это трёхкомнатное жилище стало следствием предприимчивости его родителей, проявивших в строительстве коммунизма непоколебимую решимость и смелость, ковавшихся в огне двух одинаково жестоких и бессмысленных войн: Гражданской и Второй Мировой. Испытавшие на своём веку всевозможные беды и трагедии, рано познавшие всю низость и жестокость человеческой природы, они старались оградить своих детей от того, что когда-то открылось им против их воли. И мальчик, с пелёнок окружённый вниманием и заботой, вырос абсолютно неприспособленным к реальной жизни.
Десятки раз он начинал жизнь с чистого листа, но столкнувшись с первыми трудностями, оказывался не способным им противостоять. После чего он искал себе оправдание, всегда находил и ничего не меняя продолжал неторопливо плыть по течению своей тихой и размеренной жизни. А после 60 это и вовсе стало непосильной для него задачей: ведь прежде он должен был осознать и принять простую истину — в своих неудачах винить ему было некого кроме себя. Но как мог он признаться в этом? Особенно сейчас, когда исправить или вернуть ничего было нельзя. Это принесло бы ему много боли и стало невыносимым ненужным прозрением. Так и доживал он свой век тихо, никому не досаждая, никого не осуждая, погружённый в свои мысли и воспоминания.
Друзей у него было немного — всего пара приятелей из далеких советских времён. Виделись они не часто. Их встречи всегда заканчивались воспоминаниями тех беззаботных лет, когда, ещё не познав тягот взрослой жизни, он был счастлив. После подобных вечеров ему всегда становилось тоскливо на душе. Кто-то из его товарищей достиг успеха в науке, кто-то стал ведущим конструктором или инженером, кто-то любящим мужем и отцом — у всех были семьи и дело жизни, которым они верно служили. А у него — лишь воспоминания.
И казалось, не было его счастливей, когда он женился на своей единственной, с кем собирался пройти всю жизнь рука об руку и вместе состариться. Но их семейное счастье продлилось лишь до 1991 года — до момента, пока для всех всё шло по привычному сценарию и всем всё было предопределено — и тяжёлая советская машина, ведущая в светлое будущее, работала бесперебойно. Тогда он трудился в научно-исследовательском ядерном институте и, защитив диссертацию, должен был получить собственную квартиру в центре города с многоуважаемыми соседями-профессорами и перспективу поездки в Европу на научную конференцию в сопровождении красавицы-жены. И всё, что от него требовалось — добросовестно заниматься своим любимым делом, физикой. Но распад СССР как и любой империи привёл к тотальной разрухе и хаосу — людям приходилось идти на компромиссы с совестью, гордостью, моралью, собственными убеждениями и, Бог знает, с чем ещё, чтобы выжить и не согнуться под тяжестью обстоятельств. Он же в борьбе со временем и с самим собой не выстоял. А после ухода жены он потерял не только веру в себя, но и во что бы то ни было. Родителей в живых на тот момент уже не было — что, думал он, к лучшему — они бы не пережили развал страны, которую строили в кровь своими руками.
Старший брат и его семья после ухода жены стали единственной опорой ему по жизни. В 66 лет он представлял собой одинокого дряхлого старика с потухшими серыми глазами, всё чаще устремлёнными в никуда — как сейчас. Погрузившись в воспоминания этой ночью, он не заметил, как подкралось утро, наполнив комнату ярким светом восходящего солнца.
Он ждал звонка из больницы, который должен был определить его будущее. Неделю назад молодой амбициозный полный жизни врач не стал обнадёживать его и сказал: «Если диагноз подтвердится, то медицина в 21 веке будет бессильна», — посчитав, что уставшего от жизни старика едва ли сможет напугать смерть, и ошибся.
Вернувшись домой в тот же день он посмотрел на свою жизнь будто со стороны. Он в мельчайших деталях перебрал те её моменты, когда должен был бороться, биться, идти до конца, цепляться за каждую возможность, идти на компромисс с собой, со своей совестью — но жить. Но реальность всегда пугала его.
Он знал, что его жена второй раз вышла замуж и что с этим человеком она не была счастлива — но не сделал ни единой попытки вернуть её, уважая выбор бывшей жены и оправдывая тем самым своё бездействие. Он был молчаливым свидетелем того, как кто-то другой претворил в жизнь его научные гипотезы, которым он посвятил более 10 лет. Гипотезы оказались рабочими и принесли известность в кругах тому, кто их реализовал — кто бился за них, оббивая пороги порочных кругов неповоротливой бюрократической машины, доказывая их необходимость и требуя финансирование — тому, кто боролся. Он отказался, когда "по старой дружбе" ему предложили перспективную должность, которая позволила бы реализовать весь свой огромный потенциал, применить свои знания и опыт, но он вновь испугался ответственности, за что не раз корил себя. Когда отказался уехать из страны со своими научными разработками, посчитав это предательством Родины. Когда побоялся впустить в свою жизнь новую любовь. Обо всём этом он сейчас сожалел. Если бы только можно было вернуться на 10, 20, 30 лет назад — он бы выбрал другой путь. Он бы начал, а дальше бы всё пошло само собой — так всегда бывает. Он знал это, но всегда боялся этого одного единственного первого шага.
Он давно мечтал о том, чтобы по утрам заваривать свежий кофе, а не растворимый, как делал это последние 20 лет. Когда на рассвете лучи солнца освещали небольшую аккуратную комнату, а из кухни доносился ароматный кофейный запах — ему казалось, что вместе с тем в его жизнь приходит что-то новое — и вот он на пороге нового дня, который может изменить его жизнь, сделать лучше, дать новые эмоции — но к обеду эти мысли отпускали его. И к вечеру накатывала тоска о бездарно прожитом дне и жизни — а ночью сияли звёзды всем и каждому, и все были равны перед ними — и с этими мыслями он засыпал, чтобы завтра встретить новое утро, полное надежд.
От мечты его отделяли всего две вещи — наличие турки и молотого кофе. Но недавно племянник привёз ему из командировки вкуснейший ароматный молотый кофе, и дело оставалось лишь за туркой. Он даже знал, где купит её — в магазине, что находился всего в нескольких трамвайных остановках от его дома. Он даже знал какую возьмёт, давно присмотрев себе медную изящную с индийским резным орнаментом и ручкой из тёмного дерева. Он часто откладывал покупку по разным обстоятельствам на потом, но сейчас он твёрдо решил, если диагноз не подтвердится — он первым же делом доедет до того магазина, купит турку, на обратном пути зайдёт за свежим молоком, что продаётся на углу его дома, и новое утро встретит с ароматным запахом свежесваренного кофе. Он уже представил, как достанет, наконец, фарфоровый сервис, доставшийся в наследство от бабки, которая по слухам была из богатого дворянского рода. Об этом в семье говорить было не принято, а по молодости он и не расспрашивал. Когда же появился интерес к своим корням, спрашивать было уже не у кого.
И вот раздался долгожданный звонок. Диагноз не подтвердился. «Есть некое отклонение от нормы, но всё это быстро лечится, и медицина 21 века чуть ли не творит чудеса, и чудо это стоит вполне себе приемлемых денег», — быстро проговорил молодой врач, назначил дату приёма и сумму, которую нужно было иметь при себе.
Он повесил трубку, вернулся в кресло, тяжело вздохнул и несколько минут сидел не шелохнувшись. Потом посмотрел на часы — магазин уже открылся, и он мог поехать за своей маленькой ничем не примечательной мечтой. Но вдруг навалилась усталость от бессонной ночи, проведённой в воспоминаниях о былом. Он монотонно постукивал по ручке кресла — он так делал всегда, когда принимал решение — и встав из кресла направился в спальню, расстелил кровать, которую аккуратно застилал каждое утро, лёг и почти сразу же уснул, пообещав себе, что как только проснётся, первым делом поедет и купит себе ту медную изящную турку с индийским резным орнаментом и ручкой из тёмного дерева.
Конец
© ЕЩЁНЕЧЕХОВ