– Езжай в лагерь, сын, мяску на костях нарастишь. Там классный тренер по борьбе, знакомый. С ребятами подружишься...
– А ты чего? – спросил я, глядя исподлобья. Глаза защипало, пальцы сжали рукоять фонаря.
– Ровнее держи! – возмутился батя, ковыряя отверткой в недрах байка. – А я чего? А я спокойно поработаю. Заказов много…
Поработает он... Опять, наверняка, забухает. И приеду я через три месяца откачивать полудохлого деда, который займет место сильного мужика в расцвете лет. Плавали, знаем. Прошлым летом так и было: пока я отдыхал на морском бережку, батя до зеленых чертей допился. Поседел, захромал. Когда я рядом он, по крайней мере, не напарывается до беспамятства. Делает вид, что живет, работает – лучший автомеханик на районе! Он сам как-то сказал, что только я его в реальности и держу… Правда, кривился при этом, словно жука сожрал.
– Ладно, подумаю, – пристроил фонарь на полке, нацепил ранец, брюки одернул. Надо идти, сегодня по математике контрольная. Если трояк получу, училка отстанет. Или так и будет ходить, нудеть, батю вызовет… Нафиг. – Я ушел.
– Давай, – раздалось из-под железа.
Аккуратно прикрыл дверь, проверил замок. В тот раз ссорились, я и хлопнул… Вроде не сильно, а запер, хоть и не могло так выйти. Теоретически. На практике следующим днем пришлось батю соседской болгаркой выпиливать из заблокированного наглухо гаража. Как он орал!.. С тех пор я не ухожу, пока раза три ручку не дерну.
На улице светит майское солнышко, ветер играет клейкими почками, небо голубеет томно, пронзительно, как Светкины глазищи. Я ощутил, как от аналогии этой по щекам ползет горячая краска. Чем-то одноклассница мамкино фото напоминает. Такие же щеки круглые, курносая. Блондинка с рыжиной. Зато батя чернявый, как я. Наверное, они тоже хорошо смотрелись вместе. И я со Светкой буду, обязательно. Только в отличие от бати все сделаю, чтобы ее сохранить. Целой и невредимой! Моей.
Возле школьных ворот тусуется толпа старшаков. Среди них мелькает рожа мудацкого Женька. Ну, сейчас начнется… Или проскочу?
– О, какие люди! – раздается громкое-радостное со стороны уродов. Не проскочил…
Пацаны снялись с места, перегородили дорогу, обступили со всех сторон.
– Чо, сиги есть? – интересуется один, тыча пальцем мне в бок.
Я сжал зубы. Главное, молчать. Может, тогда повезет: директор пойдет, девчонка красивая, или еще на что отвлекутся.
– Ну, чего наша Тенюшка загрустил? Когда уже нормальным пацаном станешь? Десятиклассничек! Курить начинай! Я кому говорил? – Женек пыхнул вонючим дымом в лицо. Я попытался сдержать кашель. Не ожидал такого, отводил глаза, не заметил бычок в пальцах врага. Вдохнул, и теперь горло першит, а легкие сводит. Закашлялся натужно, задыхаясь. Из глаз полились слезы, из носу потекло. Старшаки заржали.
– Парни, дайте пройти, – вот кого я сейчас не хотел услышать, так это ее. Светка. Вскинулся и сквозь пелену слез поймал небесно-голубой взгляд, полный сочувствия. Внутри аж засвербело. Ну что за невезение!
– Конечно, принцесса, все для тебя! – Женек изобразил галантный поклон, раздвинул приятелей. Я застыл, ощущая, как жжет щеки, а внутри ворочается что-то огромное, ранит острыми зазубренными краями.
– И Светозара отпустите, опять вы его шпыняете! – чуть осмелев, тоненько попросила одноклассница.
– Иди-иди, я догоню! И мелкого отпущу, конечно! Смотри, он тебе уже не мешает! – ответил мудак, оттирая меня в сторону. Я хотел сказать, чтобы она не волновалась, что все будет в порядке… И захлебнулся словами, когда сзади прилетело по печени. Опять закашлялся, согнулся, слезы потекли с новой силой. Светка вздохнула, белое кружево натянулось, обозначая округлости, и отвернулась, уходя. Хорошо. Не надо ей смотреть.
На контрошу я, в итоге, опоздал. Пока отстали, пока восстановил дыхание, пока одежду в порядок привел... Открыл дверь, бочком вошел в залитую солнцем аудиторию, споткнулся о хихиканье одноклассников. Все, кроме училки, знают, видели у ворот, как худосочного меня швыряет толпа старшаков. Словно мяч волейбольный, потрепанный. Классуха может, тоже видала. Но, как она сама сказала, когда я пожаловался, «не хватало еще отличному преподавателю встревать в детские разборки».
Откинул волосы – растрепались, черной паклей лезут в глаза. Покосился на Светку. Она слегка покраснела и отвернулась. Жалко. Я – жалкий.
Молча выслушал про «вид человеческий» и дисциплину. Не поднимая глаз, отряхнул штаны – в лучах солнца запорхали пылинки. Хихиканье сменилось дружным ржачем. Ну да, вывалялся. Так я же не сам… Училка поперхнулась негодованием. Завела про ответственность, уважение к старшим, порядочное отношение к обязанностям. Да-да-да, я должен соблюдать и уважать, а мне никто ничего не должен, помню. Ничего нового...
– Всю жизнь так и будешь в гаражах бомжарить, как отец твой… – классуха вдохновенно мотает руками, подрагивает сытным телом. Что она несет? Мой отец – настоящий человек, сильный, он выжил и меня вытащил!
– Да вы!.. – начал я.
– Рот закрой, пока взрослые говорят! – заорала тетка.
В ушах зашелестело, зашептало суматошно. Грудина развернулась кузнечными мехами, внутри как мотор байка взревел: завибрировало, закипело, быстро набирая обороты. Показалось, или в классе стало темней?
Классуха вдруг охрипла и будто уменьшилась в размерах. Сбледнувшие под румянами щеки дрогнули, пальцы, унизанные перстнями, схватились за бок. Я, как на стоп-кадре разглядел капли пота, выступающие на напудренном лбу.
– Ох, никакого здоровья на вас не хватит! Доведете! Садись, задание на доске, – она грузно опустилась на свое место.
Я тряхнул головой, прогоняя навязчивый шепот, сел. Тени в углу всегда ярче, весомее, ждут меня. А сейчас так и вовсе обняли, погладили, как преданные псы, лижут синяки под рубахой. Зажмурился. Этого нет! Я не могу чувствовать тени, слышать шепот! Не бывает такого! Скоро, как батя с того перепою, чертей гонять начну и про трехпалых воронов орать! Дышу глубоко, ровно, раз-два, ра-а-аз, нету этого и быть не может. Светло, тихо, даже одноклассники молчат, и я молчу…
После уроков оставили дежурить. Опять. Классуха думает, она меня так изощренно карает. Вот и хорошо, пусть думает. А я могу задержаться в школе и по дороге домой на старшаков не наткнуться.
Долго и муторно развожу грязную воду по доскам пола. Жижа собирается в потертостях и выщерблинах. Тряпка смердит. Стухла. А вчера, вроде, нормальная была… И цветы завяли. Наверное, напекло, хоть и странно, что за день. Рисую светлые дорожки в пыли на подоконнике, сгребаю пожухшие листья в кучу, кидаю за батарею. Размазываю мел по искорябанному полотну доски. Споласкиваю тряпку в половом ведре, протираю доску еще раз – к сероватым потекам примешиваются коричневые.
К концу «уборки» на улице смеркается. Сторож Петрович, безобидный и бесполезный старикан в извечном свитере с оленями, ворча, выпускает меня из школы, запирается. Пацаны давно разбрелись по домам, хавать мамкины борщи с плюшками. А меня батя ждет. Наверное. Если опять в гараже не завис. Он в последнее время все дольше торчит со своими железками.
Хотя, в мае, перед моей Днюхой, он всегда такой: ходит мрачнее тучи. Держится зубами за воздух, из последних сил, лишь бы в запой не сорваться. Я знаю. Видел, как он ревет ночами, прикладывается к бутылке и снова ревет. Некрасиво, тихо, сжимая зубы и кулаки. Трясется весь, трет воспаленные веки кулаками, гладит мамкину фотку в рамочке.
– Не сберег я Варяжку… Умерла! Не сберег, понимаешь?!.
В парадной темно. Опять лампа перегорела… И тени живые. Как обычно, вскидываются при моем приближении, густеют. Я жмурюсь, быстро-быстро бегу, считая ступеньки. Дыхание перехватывает, и хочется заорать, спрятаться в крепких батиных руках… Но еще страшнее, если узнает. Ведь он сломается, точно не выдержит, когда поймет, что у сына кукуха съехала. Я же держу его в реальности, он сам сказал, без меня некому.
Судорожно нашариваю ключом замочную скважину, распахиваю дверь, врубаю свет. Тишина, никого. Кажись, опять мне одному ночевать… Или сходить в гараж? Плетусь на кухню, водички попить. Тянет отбитую поясницу, перед глазами плывет – устал. Сейчас, только посижу минутку и соберусь. Надо за батей идти…
Отрываю голову от столешницы, осоловело моргаю. Луч утреннего солнца тычется в глаза, как щенок. Хотя, собак у меня толком не было: пытались заводить, да не приживаются. Одна заболела, другая сбежала, третью рухнувшим шкафом задавило. Со шкафом вообще стремно вышло. У бати руки тряслись так, что вытаскивать и хоронить Жучку пришлось мне. А он вливал в себя водку и говорил, говорил… Тогда я узнал, что мой биологический отец погиб, прибитый куском штукатурки. Туда ему и дорога… Кстати, где батя?
Я вытер рукавом дорожку слюны с подбородка. Интересно, у меня когда-нибудь вырастет щетина? Или так и будут пацаны ржать над «бабьей мордой»? Борода представилась рыжеватой, как мамкины локоны на фото. Ну да, кожа бледная, глаза серо-голубые, волосы черные, а борода рыжая. Мутант! Вспомнилось, как батя порезался, дрожащими руками сбривая наросшую во время запоя щетину; как кровь капала на желтоватый кафель в ванной; как он беспомощно опустил руки с бритвой, задумчиво разглядывал багровые следы…
Вскочил, хлебнул воды прямо из чайника. Надо бежать, вдруг случилось чего?! Схватил ранец – после гаража в школу, сегодня последний звонок, – и рванул из дома. Столкнулся с батей на полпути. Его байк ревет мотором на всю улицу, не перепутаешь. Замахал руками. Он свернул к тротуару, остановился рядом, уперся ногой в поребрик.
– Извиняй, друг, заработался. На вот, с выпускным! – потер мятое лицо, пошарил за пазухой, выудил и сунул мне конверт. Путевка в лагерь, на все смены. – Я тебе говорил, тренера знаю. Набрал. Он тебя научит кулаками работать, а-то чо ты, как девка…
Я кивнул, молча убрал конверт. Надо бы поблагодарить, да язык не поворачивается.
– Ладно, бать, я в школу.
– Подкинуть?
Живо представилось, как старшаки тыкают пальцем в легкую батину «Яву», ржут, как мои грязные патлы треплет ветер, и Светка отворачивается с жалостью.
– Не, сам дойду. Бывай.
Он не стал настаивать. Это хорошо, потому что у ворот опять тусуются пацаны. Что будет, если батя увидит?.. А вдруг ничего бы не было? Вдруг он, как классуха, скажет – я должен сам, а мне никто и ничего?!
– Ну чо, сиги купил?
Напряжение сковывает плечи, заставляет уткнуться взглядом в пол. Почему я, а? В школе несколько сотен парней и девчонок разного возраста, с непохожими родителями и внешностью. Почему они задирают именно меня?
– Сегодня никакая принцесса тебя не спасет, человек-тень! – мерзко хихикает Женек. Приближается. И я догадываюсь, из-за Светки! Этот мудак заглядывается на нее с первого дня, как к нам перевелся. И именно тогда начались мои неприятности…
– Так, мальчики, что стоим? Бегом на линейку, последний звонок начинается! – директор. Не замечает ни сигарет, юркнувших в ладони, ни подозрительную кодлу вокруг меня. – Живо, живо!
Пользуюсь случаем, срываюсь с места, мчу к одноклассникам. Они равнодушно оглядываются, Петька, словно случайно, заезжает локтем мне в плечо. Ну да, я самый низкий в классе. Бледный, светлоглазый… Но ведь это не повод ненавидеть человека! Я не делал им ничего плохого! Ленка наступает мне на ногу, томно произносит «ой», проворачивает каблук и медленно убирает. Сволочи…
– Дорогие ученики! Не передать словами, как мы, учителя прекрасной тридцатой школы, любим вас! – начинает обычную свою речь классуха, завуч по совместительству.
Глаза чешутся. Ладони колет. Хочется сбежать, спрятаться, не видеть все это. Или наоборот, как в кино, взять автомат и пустить очередь по нестройным рядам… И погода портится. Прямо на глазах. Вот и славно, давай, небо, вдарь молнией по этим уродам, разметай, сокруши, выжги им глаза, оторви ноги!
Замечаю низкий рокот и понимаю – да это ж я рычу! Тихо, сотрясаясь всем телом, сжимая кулаки и зубы. Надо дышать, пока не заметили, успокоиться, вдох-выдох, глубоко, ровно… Один из старшаков, проходя мимо, пинает меня. Не сильно, но подло – я не видел, не ожидал, поэтому валюсь на стоящих впереди. Девчонки взвизгивают, щиплются, а парни толкают меня назад, пару раз отвешивая оплеух. Ленка смачно харкает, слюна повисает на моем плече, как эполет. Светка отворачивается.
Перед глазами темнеет. Ураганный порыв швыряет песок и мусор в лица, рвет музыкальные инструменты из рук оркестрантов. Девчонки снова визжат, теперь по правде, держатся за юбки и волосы. Мальчишки шутят и ржут, но смех стихает, заглушенный ударом ветвистой молнии… Дерево возле крыльца, куда она попадает, с оглушительным треском раскалывается, занимается. Ветер подхватывает огонь, швыряет искры прямо в трибуну с присевшими от страха учителями. К визгу присоединяются женщины и некоторые пацаны. Кто-то первым устремляется в здание школы…
Хаос. Меня сшибают с ног. Падаю на задницу, сижу, стараюсь вобрать в себя творящийся хаос. Узкие двери, конечно, не рассчитаны на толпу – в давке люди пихают друг друга, дерутся, вопят и стонут. Падает тело. Завуч впечатывает каблук прямо в висок пострадавшему… Его покидает сознание. Я вижу! Бледный мотылек духа мечется, не понимает еще, что случилось.
Мои губы растягиваются в ухмылке. На лицо падают крупные капли, вокруг настоящий ад, а я словно в глазе бури сижу. Ливень мгновенно смывает Ленкины слюни, пыль и пот. И дышать хочется. Сильнее, сильнее!
Тонкие пальцы хватают меня за плечи, трясут.
– Светозар, Зарик, бежим, страшно! – Светка. Всегда добрая, жалеет меня…
Надо помочь. Тяжело. Ветер тянет, дождь чистит так славно… Но надо, Светка просит. А я ведь говорил себе, что никогда ее не подведу! Суставы скрипят от усилий, но я все-таки разжимаю зубы и кулаки. Так, сейчас…
Свет меркнет опять, голова встречается с асфальтом, чуть не расплескивая по нему мозги.
– А ну убери от нее руки, говно мелкое! – орет Женек, отбрасывая в сторону ранец. Ага, это он им меня так…
Лежу, собираю глаза в кучу. Буйство стихии постепенно стихает, народ все еще воюет на крыльце. Светка прижимает ладошки к груди, переводит взгляд с меня на Женька и обратно. Я шепчу: «Не бойся!».
Мудак со всей силы пинает меня в живот. Воздух заканчивается резко и однозначно, голова легкая, а тело куда-то плывет. Я сгибаюсь, сворачиваюсь эмбрионом, пускаю желчь и пузыри в холодную лужу…
– Зачем ты так? Вдруг увидит кто? Я свидетелем убийства быть не хочу! – всплескивает Светка руками, разрывая своим светлым образом сгущающуюся тень.
– Ой, ладно! Никому дела нет! Да и посмотри на него, такого вампирского мальчика хрен убьешь! – отвечает Женек, на всякий случай оглядываясь по сторонам. Толпе действительно не до нас. – Лучше кончай бояться и идем со мной. Провожу.
– А он точно в порядке? – блондинка делает шаг к врагу, колеблется, краснеет.
– Конечно! Разве я тебе врал?
– Но мы…
– Верь, и я все для тебя сделаю! Мы теперь повязаны, знаешь? Во-о-от! Как же я без тебя?.. Идем!
Светка кидает на меня последний жалостливый взгляд, отворачивается и уходит.
Автор: Надежда Аристархова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ