Когда на ворота взлетело чёрное лохматое нечто, словно материализовавшееся прямиком из средневекового бестиария, я невольно отпрянула от окна, в которое лицезрела, практически неотрывно, последние три дня. Всё дело в том, что мой кот, моё сокровище, мой любимый Потап, отсутствовал дома уже неделю. Я была спокойна вначале, дело молодое, зов крови, март в октябре, генофонд, в конце концов, но богатейшее воображение предательски выдавало нелицеприятные сцены. А тут такое явление «нечисти» народу.
- Боже мой! Матка Боска! Езус Мария! – нежданно-негаданно полилось из меня, православной, пялившейся в страхе на чудовище, семенившее прямиком к дому. Руки невольно потянулись к иконам и церковным свечам, но разум возобладал, и я решилась отворить двери неведомой зверушке. На крыльце нос к… фиг пойми, чему, столкнулась с инопришеленцем, протяжно заоравшим: - Маааамммуууу. Тут же в голове запели «Корни»:
- Ты узнаешь ЕГО из тысячи
По словам, по глазам, по голосу…
Вот именно по глазам и голосу я его и узнала! Мой тухлая пойка (фин. – блудный сын) сподобился вернуться домой! Вонял он так, что во всех ближайших домах уснули вечным сном последние осенние мухи.
- Рыжий, - прошептала я, хватаясь за грудь и пытаясь унять бешеный стук сердца, - Ты всю неделю грабил бомжатники? Или устроился копать могилы на кладбище и свалился в ад?
Кот виновато смотрел на меня и мялся с лапы на лапу: «Маманя, прости и впусти» - ясно читалось в его котаизШрекавском взгляде.
- Ага, прям щас! – сдерживала я рвотные позывы и попытки сползти по стене на точку опоры, - Здесь жди, идолище!
Я метнулась в дом и в ванной набрала воду в три таза, предварительно приготовив пару флаконов шампуня – стратегический помывочный запас на полгода. Выйдя за дверь, я увидела Потапа, смирно сидящего, где было велено и Остапа, погавкивающего и припадающего на передние лапы, пытавшегося облизать вернувшегося из небытия друга.
- А ну, фу! – рявкнула я на кобеля, - Лечи потом ещё и тебя от какой-нибудь болотной чумы, неизвестно ещё, какие его дебилы покусали, - и, повернувшись к зловонной тушке, - Идём уже чудо-чадо, Мойдодыр ждёт!
Нести за шкирку 10 килограмм живого веса было совершенно не сподручно, поэтому, я подхватила чушонка под опавшие с голодухи бока и потащила в ванную, пиная попутно двери, и жалея, что я не Шива, дополнительная пара рук сейчас пришлась бы впору. А ещё, мне бы не помешал противогаз, но, за неимением такового, пришлось просто сдерживать дыхание. Погрузив грязнулю в первую лохань, я ливанула в воду сразу полфлакона шампуня и стала намывать притихшего любимца, безропотно подававшего лапки и взбивавшего хвостом пену, имитируя джакузи.
Когда под демоническим обличьем стала угадываться знакомая рыжая шёрстка, я перевалила его во второй таз с чистой водой.
- А может ты нефть нашёл, и мы теперь богаты? – глянула я в жёлтые глаза, но кот встряхнулся, помотав головой из стороны в сторону, давая понять, что мои мечты уплыли вместе с грязной водой и дохлыми блохами в слив ванны.
Из второй купели, так же сдобренной изрядной порцией шампуня, вынырнул уже не демон, а мой ненаглядный Потап. Вспомнился почему-то Иванушка-дурачок из «Конька-Горбунка», когда я перекидывала Рыжего в третий «чан» с водой. И правда, отполоскав котяру, вытаскивала я его, ни дать, ни взять, королевичем рода кошачьего.
Вытерев насухо и расчесав чистюлю-красотулю, я, наконец, обняла и расцеловала возвращенца, пустив скупую слезу умиления. А он в меня вцепился и отпускать отказывался несколько минут, пока не услыхал заветного слова: «мяско». На моих руках он и «доехал» прямиком к едальне. Ел Рыжий жадно, глотал, судя по всему, не жуя, потом пил так, будто познал жесточайшее похмелье, предварительно подрыгав миску с водой из стороны в сторону, выдвинув её на середину кухни. А утолив желания, пошёл засвидетельствовать своё явление и оказать почтение всем домочадцам, бодаясь и норовя лизнуть. Естественно, подвергнут был тисканью и поцелован желающими, втайне скучавшими по нему, не меньше меня. Пройдя ритуал возвращения, кот блаженно развалился на полу, как эскимос под знойным сочинским солнышком, кайфуя от тепла и сытости.
Лёлю Потап в тот вечер изгнал спать «в ноги», сам улёгся рядом со мной, с видом победителя, и, улыбаясь (да, эта хитрая морда умеет обезоруживающе улыбаться), обнял меня, прижавшись тёплым пузиком. Я чесала его за ушком и не могла наглядеться на храпевшего и дрыгавшегося во сне инопришеленца с кошачьей планеты, посланного мне в утешение, и чтобы скучно не было никогда. Завтра ведь снова пойдёт дворы патрулировать, мир спасать, защищать потерпевших иль пострадавших, а ты сиди, жди мохнатого сыночка, а главное – люби! Ведь он один такой, неповторимый, только мой, Рыжий!