Глава 15.
Время действия - 1732 год
Малыш испуганно оглядывался на остающиеся позади юрты, на громко обсуждающих что-то женщин, на забияку Азамата, умевшего так ударить под ложечку, что останавливалось дыхание.
- Не бойся, барсучок, тебе у нас будет хорошо, - Марья прижала мальчика к животу, пришпорила коня.
Абай ничего не понял и хотел уже заплакать, но голос увозившей его незнакомки был ласковым, а от груди её пахло точно так же, как когда-то от мамы — молочком, и малыш передумал. В конце концов, эта женщина была совсем не чужой и почему-то напоминала о маме. Но почему — он не помнил. Может быть, это её родственница? Тогда почему старуха Танзиля говорила, что у него нет никого на этом свете? Наверное, обманывала.
Малыш вздохнул и прижался затылком к женщине…
- Вот, Прасковья, принимай нового станичника! - Марья подъехала к соседскому куреню, возле которого на столе под плетеным навесом пожилая казачка рубила крапиву для щей.
- Ооой… Это хто ж такой?! - всплеснула руками та.
- Мой барсучок. Абайчик.
- Барсучок? Да он больше на тощего зайца похож, а не на барсука! - Прасковья приняла мальчишку из рук Марьи. - Из аула, что ли, привезла?
- Из аула. Ничего, отъестся. Мы с маткой его о прошлом годе сдружились, они у нас в землянке часто бывали. Даже подушки Карлыгаш мне подарила. А теперь дитё сиротой осталося. Так я выпросила у бая ихнего, чтобы мальчонка пожил у нас до осени. Как откочёвывать соберутся — возьмут его обратно.
- Воссподи, на всё воля Твоя… - перекрестилась казачка. - Атаман-то как на это посмотрел?
Марья соскочила с коня:
- Атаман у бая за меня и спрашивал. Я-то по ихнему ни бельмеса не понимаю. Василь Степаныч сам всё улаживал. Мои-то как?
- Спят вона, в тенечке. А когда не спят, то друг друга забавляют, ручонками цепляются, гулят. Славные ребятки. Иди уж, корми их. Коня я сама Калмыковым отведу.
Марья взяла зыбку с сыновьями, в свой курень пошла. Абай за подол её ухватился, отпустить боится — чужое всё, незнакомое.
- Вот сынок, тута мы и живём, - распахнула она дверь.
ПахнУло хлебом, кислым квасом, детским молочным духом.
- Только ведь у нас ковров нет и на полу мы не сидим. Придётся тебе к лавкам привыкать! - засмеялась Марья и усадила мальчонку на топчан. - Покормить бы тебя, да ты ведь, поди, окромя мяса да молока и не ешь ничего?
Пришла Прасковья, принесла новому станичнику гостинца:
- На вот, косточку тебе, погрызи. Забила я сегодня старого петуха. В щи его пустила. Не топтал уже кур, нечего жалеть.
Села на лавке у двери, а сама всё на Абайчика поглядывает, вздыхает тихонько:
- Сиротам, видно, везде не сладко. Смотри-ка, тихий какой, будто пришибленный. Не просит ничего, голоса не подает. Ты чего его барсучком-то зовёшь?
- При матушке родной-то толстеньким был, щёчки кругленькие. Едва признала его сегодня. Только по глазам и поняла, что это он.
- Ах ты, горе какое… Куда ж батькИ его подевались?
- Отец пастухом был. По осени напали на их аул ба… как же Савелий-то говорил?.. баран…
- Аааа… барантачи*…
--------
* казахи говорят «барымтачи» или «барымташи»
--------
- Вот-вот… Только не поняла я, кто это.
Марья отняла от груди маленького Петрушу, положила в плетеную корзину-люльку.
- Скот друг у друга угоняют они. Это и называют баранта.
Абай, услышав знакомое слово, поднял на Прасковью взгляд. Глазенки его стали наливаться слезой.
- Выходит, конокрады у били Жалгаса… Чужое добро человек защищал, а своего дитёнка без защиты оставил… Не плачь, сынок, а то я тоже сейчас заплачу! - Марья ласково провела ладонью по детской щёчке.
- А матка его куда подевалась?
- Карлыгаш взял в жены старик какой-то, да, видно, не смирилась душенька её. Померла она, а от чего — никто так и не понял. Мальчонка остался у старика того жить.
- Эх, сиротинушка… - Прасковья подошла к ребёнку, погладила его по головёнке. - Вот что, Марья, негоже в таком тряпье мальчонке бегать. Натоплю вечером баню, искупаешь. А ты теперь портки ему пошей, рубашонку. Из чего пошить-то найдёшь?
- Найду…
Прасковья направилась было к выходу, но остановилась, обернулась к Марье:
- Ох, привыкнешь к мальчонке, привяжешься… Как же по осени отдавать обратно будешь? От сердца отрывать станешь?
Марья замерла, глядя на Абая, блаженствующего с петушиной ножкой, сердце её болезненно сжалось, но через мгновение она уже приняла решение:
- Пущай он сам решает — возвращаться ли в аул, у нас ли в станице оставаться. Захочет к своим — так тому и быть.
- Это уж как атаман скажет…
В конце июня пришли вести, что верстах в тридцати ниже по Яику* появились казаки, ставят дозорные вышки, строят дома и службы. А на рудниках будто бы расположили гарнизон. Солдат не шибко много, а всё ж таки основательно устраиваются.
--------
* с Уральских гор Яик течёт к югу, а примерно там, где Орь впадает в него, поворачивает на запад и, изгибаясь огромной дугой и петляя, приходит к Яицкому городку, нынешнему Уральску, где меняет направление на южное.
То есть ниже по течению в повести — означает «на запад», выше - «на восток».
--------
- Видно, и впрямь город-крепость ставить будут, - довольно улыбался Белокозов. - И линию оборонительную строить. Хорошо…
- Надо бы в новую станицу наведаться, атаман, - урядник Тит Ермолкин на вид суровый казак, а сердцем добр. - Может, нужно им чего. На чужом месте устраиваться завсегда чижало.
- А что, и наведайся. Возьми с собой пару казаков да и поезжай.
Тит время тянуть не стал. Нагрузил в телегу гостинцев да вместе с Тимофеем и Петром Калмыковым поехал. Подружились молодые казаки крепко после того, как Тимоха за Петра на вепря кинулся, не побоялся разъяренного зверя. Будто братья стали — не разлей вода.
Новая станица нашлась среди гор, на берегу речки, называемой башкирами Губерлёй, верстах в двух к северу от Яика. Деревянная вышка торчала на вершине холма да три мазанки прилепились у его подножия — вот и всё.
- Здорово, казаки! - окликнул Тит.
В дверях мазанки появился чернобородый великан с серьгой в ухе:
- Здорово, коль не шутишь. Чьи будете?
- Местные мы. Суседи с вами, получается.
- Какой станицы?
- Ааа… - Тит озадаченно посмотрел на спутников. - Да это… Белокозовской?
- Ага, Белокозовской! - подтвердил Петруха.
- Сами не знаете, что ли? - ухмыльнулся громила.
- Да как-то не приходилось о прозвище думать. Станица и станица. Атаманом у нас Василь Степаныч Белокозов. Вот поэтому и сказали, что Белокозовская.
- Депеши-то от воеводы Батурлина как до вас доходят, коли прозвания у станицы нет?
- Дык ведь депеши к нам не почтовым трактом едут, а с нарочными, - начал сердиться Тит. - А уж посылает воевода людей знающих. Небось, вы своему хутору сразу прозвище придумали?
- А то как же! Хутор Подгорный, вот и весь сказ! - осклабился чернявый. - Да ты не серчай, не серчай! Ишь, какой… Сразу глазюками резать взялся. Меня Фёдором прозывают. А меж собою Абреком.
- Абрек? Это что ж такое? - изумился Петруха.
- На Кубани бандита горского так называют.
- На Кубани бывал? - хмуро спросил Тит.
- Довелось. Да вы заходите в курень, чего ж у порога стоять.
- Гостинцев привезли вам маненько. Где казаки-то? Пущай разгружали бы.
- Казаки на службе. Окрестности осваивают. За гостинцы благодарствуем.
Телегу Абрек освободил сам, легко перекидав мешки внутрь мазанки.
- Конюшню покрепче к зиме поставьте, да собак заведите злых, - сказал Тит, оглядывая горы, будто бархатом покрытые зелёной, не успевшей ещё выгореть травой.
- Чего так? Кого бояться?
- Волков здеся прорва. Прошлой зимой в Троицке половину скота порезали. Не боятся ничего.
Тимоха вспомнил, как выли серые разбойники морозными ночами, и содрогнулся — их землянка в овраге не спасла бы от стаи. Спасибо атаману, что принял их с Марьей в станицу…
- А это кто? - Тит показал на выехавших из-за горы всадников.
- Это? - Абрек оглянулся. - Разъезд возвращается. И атаман с имя*.
--------
* - с ними
--------
- Вот и сведём знакомство.
Атаманом Подгорного был уже седой казак, небольшого росточка, щупленький, однако взгляд его был таким острым, а тон, которым он говорил, таким жёстким, что Петруха с Тимофеем поневоле вытянулись перед ним в струнку.
Старик неторопливо сошёл с коня, бросил поводья одному из сопровождавших его казаков и направился к гостям.
- Никак старожилы наведались… - вполголоса сказал Филька, принимая атаманова коня. - Хорошо. Можа, и девки в их станице сыщутся. Гулять будем!
- Там, небось, свои есть гуляльщики! - хмыкнул второй. - Смотри, какие молодые ребята. Своего не упустят!
И вдруг замер, прислушиваясь к голосам гостей.
- Чего ты? - удивленно посмотрел на него Филька.
- Ничего. Давай-ка, я сам атаманова коня обихожу. И своего мне оставь. А ты поди, погуторь с имя. Вишь, ровесниками тебе будут, можа и дружбу сведешь.
- И то дело! - в голосе Фильки звучало недоумение.
Не особенно приветлив был этот Трифон. Не слишком молод, совсем не красив. Прислали его откуда-то из другой крепости. Поговаривали, что не поладил на старом месте Тришка с атаманом. Из-за чего да почему, он не рассказывал. Пытался Федька-Абрек расспросить его, да не вышло. Резанул Трифон взглядом, проворчал что-то в бороду, на том и разговор и кончился.
Потому и удивился Филька — больно уж добр сегодня Трифон. С чего бы это? Однако коня отдал послушно и к приезжим казакам направился.
А Трифон всё в сторонке крутился. Лошадьми занимался, потом амуницию конскую осматривать стал, да нашел, где починить нужно. Тем временем ещё один разъезд из дозора вернулся, и он принялся заново осматривать коней да упряжь.
- Что же вы далёко от Яика обустроились-то? Степняки переправятся, а вы не приметите! - сказал Тит, с сомнением глядя в сторону реки.
- А вот сейчас поглядишь, приметим мы али нет! Айда на вышку! - сказал атаман.
Петруха возле коней своих остался — мало ли что? А Тимофей с Титом на гору полезли. Высок холм — правда что гора, да наверху вышка деревянная. Поднялся на неё Тимоха, глянул и ахнул — ажник сердце зашлось от восторга. Всё как на ладони. И Яик блескучей лентой вдали змеится, и степь за ним расстилается далеко-далеко и в дымке с небом сливается. Обернулся — докуда глаз достает горы стоят. Волнистые, бархатные, так и хочется рукой по ним провести.
Петру такие восторги не знакомы — высоту он не особенно любит. Сидит парень на траве, оглядывает вокруг себя, стебелек цветка какого-то грызёт. Пора бы и обратно уже ехать, в животе сводить начинает от голода. Казак к нему бородатый подошёл:
- Сидишь? Чего на гору-то не пошёл?
- Без меня управятся! - махнул рукой Петруха.
- На вот, поешь. Небось, с утра маковой росинки во рту не было? - казак протянул ему ломоть серого хлеба. - Меня Трифоном зовут.
- А меня Петром.
- Атаман, что ли, ваш? - показал бородач на Тита.
- Не, урядник.
- А третий-то кто? Товарищ твой?
- Бери больше! Почти что брат.
- Это как понимать?
- От лютой погибели меня избавил.
- Ааа… Как же зовут его?
- Тимофеем. Да он придёт сейчас, сведёте знакомство.
- Молодые вы… Эх, где бы вам девок взять! Ажанить вас пора.
- Да Тимофей-то женатый уж, детишек двое у его. А вот мне бы хорошо было казачку в курень привести.
- Жанатый? Такой молодой? Ух, хват какой! Где ж добыл он себе парочку?
- А я не знаю. Они… - Петруха замялся, поняв, что едва не выдал товарища.
- Как зовут-то жёнку его? Погоди, угадаю. Варварой, небось.
- Марьей, - удивленно посмотрел на Трифона Петруха. - Чего это ты чужими жёнами антиресуешься?
- Да вот и мне бы казачку найти где-нибудь, - усмехнулся тот. - Обликом я вроде стар, а кровя-то во мне ишшо играют.
- Вон чего… - засмеялся Петруха. - Это верно, женского полу не достаёт нам здеся. Так куда ж ты, Трифон? Наши казаки уже возвращаются, погоди, погуторишь с ими.
- Да гляжу, вродя конь буланый хромает?
- Где?! Да вродя не хромает.
- Молод ты, а у меня глаз наметанный. Видать, в подкове камешек застрял. Пойду-ка, погляжу. Не дай, Господи, обезножит конь.
Ушёл Трифон, а Петруха по сторонам смотрит, запах травяной полной грудью вдыхает. Про разговор и думать забыл.
Вспомнил уж когда обратно ехали. Вспомнил, что так и не подошёл Трифон к Титу с Тимохой, знакомства заводить не стал и вообще на глаза не показывался. Странный человек… Пожал Петруха плечами да опять о нём забыл.
В Троицке и вправду солдатскую команду поставили. Не на короткое время для наказания бунтовщиков, а до того времени, покуда город не построят. Потом, мол, переведут гарнизон в крепости служить.
В июле, в самые знойные дни, слегла Устинья, помогавшая атаману вести хозяйство. Потемнело у казачки в глазах, застучало в голове, тошнота к горлу подкатила. Упала без чувств, ударилась лицом, носом кpoвь хлынула. Марья, конечно, взваром травяным её отпоила, отлежаться дала. Только работать как прежде женщина была не в силах.
Марья заменить Устинью не могла - трое ребятишек много времени забирали, да и других обязанностей, как и у остальных казачек, невпроворот было. Деваться некуда — попросил атаман у Турали-бая помощницу из аула. Заплатить пообещал. Прислал степняк вдовицу Айшу. Крепкая была бабёнка, молодая. Силы недюжинной — мешки ворочала как пушинки. Муж её помер зимой, замёрз в буран, а она одна осталась — детей нарожать не успела. По обычаям должен был её взять в жёны старший деверь, только беден он был, и лишний рот ему вовсе ни к чему оказался. Так что никто за бедную Айшу не переживал, ничьё сердце не болело, каково ей среди казаков будет.
Но она не унывала, всё исполняла, что ей приказывали. По-русски не понимала поначалу, однако быстро обучилась отдельным словам. Труднее пришлось с едой — рыбу и грибы в первый раз ела степнячка с каким-то суеверным страхом. От хлеба отказывалась, а репа ей почему-то понравилась. Постная еда без мяса и молока была ей непонятна, и казаки, жалея бабёнку, приносили ей из дозора какую-нибудь пойманную в силки птицу.
Так и жили. Несли службу, занимались хозяйством, нянькали детей. Гром грянул в начале августа, когда в станице с барабанным боем появились солдаты.
- Получен донос на казачьего атамана Белокозова Василия Степановича, - сказал офицер, когда затихли барабаны.
- И в чём же меня обвиняют? - прищурился атаман.
- В укрывательстве беглых крестьян.
- Беглых крестьян? - удивленно поднял брови Белокозов. - Это кто же у меня мужик?
- Тебе, атаман, лучше знать.
- А ну, казаки, стройсь! А ты, господин офицер, укажи мне, кто же из моих ребят не казак.
- Ты, атаман, мне театру не устраивай. Скрываешь беглых крестьян Самарской губернии Тимофея и Марью, прозвища которых в доносе не указаны.
- Кляузу, господин офицер, на меня завистники и злоязычники написали. Нет у меня мужиков. И все казаки мои — потомственные. На том присягнуть могу.
- Не бери греха на душу, атаман! - сказал сквозь зубы офицер. - Ведь есть в станице беглые!
- А если бы и были, - понизил голос Белокозов, - я бы тебе их не отдал. Потому как на сотни вёрст мои два десятка казаков дозоры несут. За всем приглядеть нужно. И чтобы киргизцы с башкирами друг друга не перебили, и чтобы никто на русскую землю не покусился…
- А ты на себя много не бери, атаман. Не ты один на рубежах стоишь, - перебил его офицер.
- Не один, - согласился Белокозов. - Потому что закон казачий таков, пришлых не выдавать. А выдавали бы — так и меня одного здесь не было бы. Не приходи сюда боле, господин офицер. Нет у меня беглых.
Ушли ни с чем солдаты. Молча провожал их взглядом Белокозов.
- Должники мы с Марьей перед тобой, атаман, - тронул его за плечо Тимоха.
- Погоди, они ещё вернутся, - тихо ответил ему Белокозов.
Надо было что-то предпринять, чтобы защитить станицу, но что — атаман пока не знал.
Предыдущие главы: 1) В имении 14) Верую в единого Бога Отца, Вседержителя...
#приключения #рассказы #история #россия #казаки
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
