С детских лет Сергей Шершавин любил книги. Он читал и стихи, и описание древних битв, и о путешествиях, и про войну с индейцами, хотя кончил только сельскую школу в тихом московском селе Куртино, где родился и вырос в большой крестьянской семье.
В семье все трудились. Окрест села стояли стройные подмосковные леса, расстилались луга и нивы и текла небыстрая река; в ней он впервые научился плавать.
До шестнадцати лет Сергей Шершавин жил в родном селе. Отец умер рано, и Сергею пришлось выводить в люди меньших братьев и сестру, поддерживать мать. Он пахал, сеял, ходил за скотиной. Потом уехал в Коломну, поступил на арматурный завод. Он стал рабочим, токарем, инструментальщиком.
Приходилось много трудиться. Он делал это с лёгкой душой. Он с ранних лет не любил праздности, и чувство долга жило в его сердце так же глубоко, как и привязанность к своей родной земле.
В 1938 году Сергей Шершавин вступил в комсомол, который ещё сильнее развил в нем эти природные качества души.
Началась война.
Сергею Шершавину было 27 лет, когда его зачислили в сапёрную часть. Был он сначала помощником, а потом командиром взвода сапёр.
Ловкие руки Шершавина, трудившиеся постоянно то на пашне, то на заводе над металлом, привыкли вскоре и к взрывчатке. Он искусно расправлялся с немецкими минами всяких видов. Им было обезврежено более пятисот мин. Он строил дзоты, укрепления, наводил мосты. Командиры ценили его аккуратность в исполнении приказов, его сноровку, его золотые руки.
Однажды было получено донесение, что в расположении части, против небольшого озера Белого, немцы переправились на левый берег Северного Донца и накапливают силы для дальнейшего движения. Это было неожиданно. Где-то близко у врага действовала на Донце тайная переправа. Наши бойцы долго искали и, наконец, нашли хорошо замаскированный мост через реку. Его пробовали взорвать разными способами: спускали по течению плавучие мины, отправляли на диверсию сапёр. Но враг берёг переправу, охранял ее сильным огнём...
Далее рассказ Сергея Шершавина, записанный в 1944 году:
«Был однажды со мной такой случай. Наша часть держала оборону по левому берегу реки С. Немцы давно уже пробовали переправиться на эту сторону, потеснить нас с занимаемых рубежей. Но каждый раз мы встречали непрошенных гостей так горячо, что они убирались прочь, несолоно хлебавши. И только одной группе вражеских войск после многократных попыток удалось форсировать реку и закрепиться на небольшом участке. Это грозило неприятными последствиями.
Надо было во что бы то ни стало уничтожить эту немецкую группировку, очистить от противника весь левый берег, чтобы затем вскоре перейти в наступление.
Но немцы уже успели соорудить мост, по которому к ним шли с правого берега подкрепления, боеприпасы и продовольствие. Ясное дело: пока этот проклятый мост стоит, с немцами справиться будет нелегко.
Вот и решило тогда наше командование уничтожить мост и затем отрезать немцев от правого берега, оставить их без подкрепления и снарядов и тогда ликвидировать.
Получили мы, сапёры, боевой приказ и принялись за работу. Сначала пустили сверху по течению плавучую мину. Она должна была дойти до моста, взорваться от удара и разрушить его. Что с ней там случилось, я так и не знаю до сих пор, скорее всего мину прибило течением в берегу, и она застряла в прибрежных кустах. Так взрыва и не произошло.
Тогда на эту операцию была послана группа сапёров со взрывчаткой. И ведь бывает же так!
Опять не повезло. Недалеко от моста гитлеровцы обнаружили наших бойцов да как откроют по ним шквальный огонь. Пришлось отойти.
А время не ждало. Немцы могли переправить по мосту большие силы, и тогда справиться с ними было бы намного труднее. Вот тут-то и вызвал меня командир части.
— Так и так, сержант, — говорит, — мост должен быть взорван и непременно сегодня ночью. Любым способом, а взорван. Ясно для вас?
Понимал я, что задача нешуточная и очень опасная, но приказ командира — закон. Обсуждению не подлежит. Его надо выполнять — и точка.
Так вот и я.
— Ясно, — отвечаю, поворачиваюсь, как полагается, на каблуках и вон из командирского блиндажа к себе.
Взял я с собой связного, трёх автоматчиков для прикрытия, захватил взрывчатку, и к ночи двинулись мы вдоль берега вниз по реке. Погода стояла подходящая: темень, мелкий дождь, ни зги не видно. Мы отлично маскировались и благополучно добрались до моста.
Подождав немного, пока немецкий дозор, патрулировавший этот участок, отошёл на время, я быстро-быстро пополз по мосту, достиг середины, укрепил взрывчатку, присоединил шнур и скорее обратно на берег.
— Ну как? — шёпотом спрашивает меня связной. — В порядке?
— В порядке, — отвечаю, — сейчас взлетит к небу! — и с этими словами дёргаю за шнур.
Тишина. Взрыва нет. В чём дело? Дёргаю второй и третий раз. Опять никакого результата. Понял я, что заело что-то в моём механизме.
— Что же теперь, — говорю, — друзья, делать нам? Возвращаться нельзя. Приказ не выполнен! А как его выполнить?
Только сказал я это, слышу: где-то очень далеко зашумело. Нагнулся ухом к доскам моста и слышу: где-то там, у правого берета, застучало по доскам, загудело. Значит, новое большое подкрепление тронулось к немцам.
И тут я больше ни о чём не стал думать и размышлять. Приказал связному и автоматчикам отползти подальше, а сам, уже не крадучись, а в полный рост, только бы побыстрее, помчался по мосту к взрывчатке. О том, что мне угрожает, я в эту минуту не думал: одна мысль была у меня в голове — поскорее добежать, опередить немцев и сделать своё дело.
И вот добегаю я до места, торопливо устанавливаю взрыватель и рукой вырываю предохранительную чеку.
Связной и автоматчики к утру вернулись в часть и доложили командиру, что я взорвал мост.
Они слышали оглушительный грохот, видели, как к тёмному небу рванулись брёвна, и балки, а вместе с ними, очевидно, и то, что осталось после взрыва от меня.
Погоревали обо мне друзья, а командование на следующий же день представило к посмертному присвоению звания Героя Советского Союза.
Всё, что рассказали связной и автоматчики, было правдой. Действительно, мост взлетел на воздух. И разве можно было надеяться на то, чтобы я, находившийся в центре взрыва, уцелел?! Но случилось именно так. Что было после того, как я рванул чеку, не помню. Очнулся я где-то в воде. Первое, что пришло мне в голову, — почему так тихо? Никогда в жизни, кажется, не ощущал я ещё такой удивительной тишины.
Пробую открыть глаза — не могу. Пошевелил руками: хоть и с трудом, но действуют, приподнял ногу — хуже, но всё-таки двигается. Значит, жив я. И, как бы там ни было, а в общем цел.
Так вот, умереть — это иной раз легче, чем остаться жить. У советского человека закон такой: ради родины, ради народа не бойся смерти, если нет другого выхода, погибни, но сделай своё дело. А если возможно, то и трудный боевой приказ выполни и уцелей, на радость товарищам и отечеству и назло врагу. Пока дышишь, не считай себя побеждённым, изо всех сил дерись со смертью — и выйдешь победителем. Вот как поступают советские воины.
Так и я в ту ночь, едва придя в себя, почувствовал огромную жажду жизни, страшно хотелось подняться и двинуться к своим. Но сперва надо было определить, где я нахожусь. Чувствую, около воды. Опустил руку в воду — течение слева направо. Ого, куда меня бросило: на правый берег, к немцам! Ну, думаю, если я после такого уцелел, то теперь в руки гадам не дамся. С большим трудом я поднялся и кое-как зашагал по воде к левому берегу, а когда дно стало уходить из-под ног, лёг и не то что поплыл, а так, барахтался из последних сил, но всё-таки двигался вперед. А потом опять стало мелко, и я снова пошёл вброд, пока не выбрался на наш, на левый берег.
Но тут силы совсем оставили меня. Хочу подняться и не могу: валит меня на землю. И глаза всё не открываются, заплыли, от удара, очевидно. Как же теперь мне до своих добираться? Может, и в самом деле, думаю, махнуть на все рукой, лечь вот тут, на песок, и будь что будет. Но тут всё во мне взбунтовалось. Трус ты и больше ничего, трудностей, опасностей напугался, сам навстречу смерти без пользы для дела идёшь! Нет, брат! Ноги не ходят — ползи, глаза не глядят — ощупью двигайся. И пополз я. Трое суток почти без пищи полз я на четвереньках. Пальцами ощупывал встречный кустик, если целы на нём листочки, — значит, я в стороне от нашего огня, иду неверным путём, и тогда меняю курс, пока не нащупаю руками голые кусты со сбитыми листьями и ветвями. По этим ориентирам на третьи сутки я и вышел, вернее, выполз, к огневым позициям наших миномётчиков.
Так святое чувство воинского долга помогло мне выполнить боевой приказ командира, а твёрдая воля вернула к жизни»
☆ ☆ ☆
В октябре сорок третьего Сергея Шершавина демобилизовали по ранению. Жил и работал в Московской области. Ушел из жизни 8 марта 2002 года.