Не тройгай - ужалю
– Колючий и жгучий я человек, и пускай небеса меня примут таким, – так говорил частенько мой дядя Митя (Арбуз Митя) когда по большим праздникам приходил к нам в гости.
Почему он так говорил, я до сих пор не могу понять. Да, он был человек – не сахар, как в народе говорят. Он был ни на кого не похожим, у него всегда было свое мнение, и что немаловажно, он умел его грамотно и аргументированно выражать, при этом имея всего лишь семилетнее образование.
Мне в детстве, да и потом, казалось, что он закончил какое-то большое учебное заведение. Слушая его, хотелось без конца быть рядом с ним. Называя себя колючим, мне кажется, он просто хотел установить вокруг себя какой-то искусственно созданный миф. Вот мол я такой и не касайтесь меня, иначе ужалю. Да он мог ужалить, но только всегда по делу.
Даже я мог бы его сравнить с пчелой, которая всю свою жизнь не знает ничего кроме работы, собирает мед, приносит радость людям. Ведь нет приятней той красоты когда приходишь на разноцветные луга где цветут и благоухают разные виды трав, цветов. И тут вдруг твой слух улавливает тихое, а порой и яростное жужжание пчел. И тут наступает такое наслаждение от этой природной гармонии, и хочется, ничего не трогая, любоваться и любоваться этой красотой… И стоит только человеку вмешаться, помешать этому чуду природы, как пчела тебе тут же ужалит.
Во так же и дядя Митя.
На самом деле он вообще не был колючим, наоборот, он был мягким очень добродушным человеком. Редко когда он повышал свой голос, если только когда его доводили. Очень не любил упрямых до тупости, тех кто не признавал свои ошибки, даже пускай несущественные.
Любовь дяди Мити к земле и инструменту
Вот к примеру. Он очень бережно относился к любому инвентарю, инструменту, которых у него было много, и почти все что необходимо для работы на земле: плуги, окучники, косы, грабли, борона, сбруя…
И все это было сделано его руками. На зиму все это он чистил, смазывал и ставил на хранение, а весной все это заранее проверял, где-то, что-то чинил. Особенно грабли: они были деревянными и очень быстро ломались. Ещё чаще ломались пальцы. Ладно, ломались во время работы. Но были такие, что придут на перекур или водички попить и бросят грабли на землю. И палец один сломался, а то и два.
Ну, предупредил их дядя Митя один раз. Думает поняли и больше так не будут делать. Чинить и латать ведь ему придётся, да ещё и материал должен быть наготове. Его заранее заготавливали, сушили, делали заготовки. Но нет. Не поняли. Эти же люди все это повторяют по новой. И снова у граблей нет двух-трех пальцев. Тут конечно он уже не выдерживает…..
И знаете, срабатывает – начинают исправляться. Поначалу, придут на водопой, посмотрят нет ли рядом дяди Мити. Если тут, положат аккуратно грабли на землю, а если нет, то иногда ещё позволяют бросить. Даже могут сломать, но уже сразу прячут грабли, что, не дай Бог, увидит. А потом тайком, где-то сами уж починят.
Но со временем привычка бросать инструмент на землю пропадает. Я заметил ещё, что старшее поколение к инструменту относится трепетнее. Частенько к нему приходили кто за бороной, кто за плугом, кто за окучником. И всем им он никогда не отказывал, с радостью давал. Была у него и эта черта дарить людям радость. Но…
Всегда, давая, предупреждал: «Руками даю, но с ногами чтоб не пришлось возвращать».
Очень не любил, когда вовремя не приносили, а были и такие нерадивые которые и вообще забывали. С ними у него был жёсткий закон: на будущее просто он уже не отдавал, и даже не ругал за это.
Кто если сломает не понарошку, никогда не злился, просто скажет: «Ничего. В работе всякое бывает, не переживай, починю, мне это нетрудно».
Всю свою сознательную жизнь, работая на земле в буквальном смысле этого слова, он к ней по особому относился, любил её, и любил с ней возиться. Он понимал красоту земли своим взглядом, своим сердцем, душой своей
Даже мельком посмотрев на свежевспаханную пашню, он мог похвалить хозяина:
– Ох, красиво и ровно вспахано. Молодец!
А мог и пожурить про себя:
– Эх, неровно вспахано.
И тут же, как бы оправдывая хозяина:
– Лемех надо ему поточить. Что поделаешь, помогу.
Сам он никогда не допускал небрежного отношения. У него всегда было ровно и гладко.
Так он говорил: «На фронте я был дальномерщиком, и в жизни я остался им».
Начитанный и тактичный
Был он сам небольшого роста, с чуть продолговатым лицом, в молодости черноволосый. В пожилом возрасте, мне казалось, цвет немного посветлел, хотя он их всегда подстригал коротко. Лицо у него было очень приятным, от него веяло добротой. Всегда в беседах с искренней улыбкой. Говорил негромко и аккуратно, особенно с незнакомыми людьми. Грубости с его стороны трудно было заметить. Даже мата, которого в деревне можно услышать со всех щелей, я не могу припомнить.
Я всегда удивлялся откуда у него такая нетипичная для деревенского мужичка тактичность и интеллигентность. Впоследствии, с возрастом, я стал понимать, что это, в первую очередь, большой жизненный опыт и удивительная начитанность. Особенно, наверное, благодаря чтению классики русской литературы. А прочитал он действительно чуть ли не всю классику. Он отрывки из многих произведений цитировал наизусть. Частенько за столом он вдруг начинал читать отрывок из Тараса Бульбы у Гоголя, где, убегая от поляков, Тарас Бульба роняет свою люльку. А отрывок немаленький. Благодаря ему ещё задолго до школы узнал того же Гоголя, Некрасова, Пушкина, Лермонтова.
Он, когда к нам заходил, обращался в первую очередь к нам, детям, как всегда, с улыбкой на лице:
– Эх, крестьянские дети … (как писал Некрасов).
И тут же задавал вопрос:
– Кто написал?
В первое время мы не знали и не могли ответить и просто смущённо пожимали плечами. А он в ответ огорченно:
– Ах, дети, дети. Не знаете Некрасова.
Была у него привычка одна: садил напротив себя одного из нас и просил смотреть на него не моргая. Сам при этом считал кто сколько раз моргнет. Сколько помню никто у него не мог выиграть. Глаза - это отдельный момент. По ним он легко мог определить кто и какой человек. И при этом, удивительно, что почти никогда не ошибался.
Тетя Люба
Дядя Митя был женат на сестре моей матушки – незабвенной тёте Любе. Удивительная у них была гармония в отношениях, какая-то простая, понятная, деревенская. Понимали они друг друга с полуслова.
Если коротко сказать о тёте Любе, то она была тоже уникальным человеком, абсолютно не похожим на других. Даже с моей матерью если сравнить, то очень разные. У неё была феноменальная память, просто удивительная. Она знала все дни рождения в своей дальней и ближней родне, всех без исключения. В роду кто, кому и кем приходится она могла безошибочно объяснить, вплоть до пятого колена. Когда, что происходило, могла точно не только по годам и месяцам, но и по числам назвать. И при этом ещё описать подробно произошедшее.
Говорила она медленно, не торопясь. Если о чем-то рассказывала, то всегда старалась коротко, иногда фразами только, но настолько точно. Казалось каждое свое слово сто раз проверяет, прежде чем сказать. С ней спорить было трудно, потому что она почти всегда была права.
Вообще её язык был очень острым. Одним словом она могла заткнуть рот любому. Бывало даже одним кашлем. Собеседники тут же понимали что не то сказали. Даже самого дядю Митю она могла одним словом заставить замолчать. Он то вроде такой начитанный, куда уж остальные.
А как они пели. Это просто чудо. Так как они пели, я не могу никого даже в сравнение поставить. У них был, в первую очередь, поставленный голос. И очень важно, они тонко чувствовали и понимали мелодии песен.
Как они запевали песню «Дечь лу шуид но...», тут же все замолкали и слушали их с раскрытыми ртами, при этом многие не сдерживали слез. Песня была эта ещё и грустная. Вообще дядя Митя не любил, когда кто-то фальшивил. Тут же он поднимал палец вверх и произносил:
– Тихо, неправильно поешь.
При этом нисколько не стараясь обидеть, даже как бы извиняюсь.
Дядя Митя, Аби и Серко
Больше половины жизни дядя Митя посвятил лошадям. Долгое время работал конюхом, потом просто на извозе. Была у него лошадь белая, лет ей, наверное, уже было очень много. Звали её Аби (бабушка), скорее, из-за возраста. Она, на самом деле, иногда напоминала добрую, пожилую бабушку. Дядю Митю без Аби в последние годы невозможно было представить - всегда как одно целое.
И тут неправильно было бы не вспомнить ещё и собаку Серко. Она всегда с ними. И в поле, и на ферме, и в лесу. Если вдруг где-то увидел Серко, то здесь где-то рядом дядя Митя с Аби. Удивительно верная собака была. У нас говорят что любая собака вбирает в себя и нрав, и характер хозяина. И по ней легко можно определить какой же все-таки на самом деле человек.
Ещё он нас, детей, всегда предупреждал:
– Осторожно обращайтесь с лошадью. Неизвестно, что от неё можно ожидать. Вообще, она бы давно уже убила человека, но останавливает её только одна мысль и вопрос: «Кто меня будет кормить?»
/Обещанный перевод рассказа про дядю Митю из первой книги на бесермянском языке «Вортча мадьёс» (Ворцинские сказы)/
Автор рассказа Рафаил Дюкин
Автор перевода Анна Вершинина
#президентскийфондкультурныхинициатив
