- А Вас он что, тоже… ограбил? – тихо спросила мужчину с бакенбардами мать Димки.
- Да не успел. Это ж я его и поймал, - скромно ответил тот.
- Как… Вы?
- Да так, прихожу как-то днём с обеда домой, а он там дочь мою грабит. Вы представляете, прямо у меня же дома! - тут мужчина как-то неловко запнулся, видимо от упоминания о своей дочери и кинул в её сторону осторожный взгляд.
Девочка на миг застыла, прислушалась, прекратив болтать ножками под стулом.
– Ну и… Кинулся он на меня с каким-то маленьким ножичком, прямо в дверях, а я его оттолкнул на кухню, он и обмяк. Связал я его и милицию вызвал, вот так он и попался, голубчик этот. А дочурка-то испугалась, побежала к соседям, кричала: «Папку убивают!», плакала. У нас телефона-то нету, а они, соседи, и вызывали милицию. Да, доча? Да ладно, разве твоего папку такой хиляк одолеет.
Мужчина засмеялся добрым смехом, подошёл к дочери и нежно потрепал её по белой кудрявой кукольной головке. Но в рассказе чего-то недоставало, недосказанность висела в воздухе… Мужчина явно опускал ряд подробностей, умалчивал о них. Прошло ещё какое-то время, и издали раздался строгий голос:
- Пригласите потерпевших!
Тут же в комнату ожидания забежал сержант и торжественно объявил:
- Дмитрий Лужин и Оксана Ларина, пройдите в зал судебного заседания!
Димка с девочкой переглянулись и понуро пошли к двери.
- Так, а мы! – тут же стали возмущаться димкины родители и отец девочки.
- А Вы идите следом, сядете в сторонке, - пояснил сержант.
Димка вдвоём с девочкой, товарищи по несчастью, прошли длинный коридор, в котором по каждую сторону от них на стульях сидели какие-то люди. Некоторых они видели раньше, других никогда, там же были и знакомые милиционеры. Они подошли к двери актового зала ПТУ, временно ставшего залом заседания выездного открытого суда, у входа в который стоял охранник в милицейской форме. Тот открыл дверь.
- Проходите! – приказным тоном велел он.
Дети вошли внутрь. Вошли и застыли. Девочка инстинктивно охнула и схватила руку мальчика своей маленькой ладошкой так, что у него ёкнуло сердце и душа ушла в пятки. Перед ними открылся огромный зал. Полностью, битком, забитый неформальной толпой из фильма «Авария, дочь мента», из части, изображающей концерт панк-группы «Чудо-Юдо». В зале сидело огромное нечто, жующее жвачку, лузгающее семечки, с разноцветными ирокезами, ржущее и в рваных джинсах. Этакое человеческое море подростков из неблагополучных семей, ПТУшники и ПТУшницы советских времён в самом своём отвратительном обличии. Были здесь и подонки из фильма «Дорогая Елена Сергеевна» и хулиганы, которых можно было встретить в любой подворотне с ножичками, те самые которые снимали серёжки, шапки и рвали сумочки, а потом бренчали матерные песенки на лавочках. Весь этот молодёжный сброд разных течений больше подходил для панк-дискотеки, нежели для советского суда, самого справедливого в мире. Зрелище было удивительное.
Разномастная толпа была одета, намазана, накрашена, причёсана, ровно как подрастающее поколение, ярко изображённое в фильмах «Курьер» или «Легко ли быть молодым». Это были панки, рокеры, металлюги, гопники, фураги. Все, так сказать, представители всякого рода неформальных и криминальных сообществ и течений молодёжи, которых связывало отсутствие какого-либо маломальского интеллекта на лице, зачатков вежливости, вызывающий прикид, семечки, харкание и мат. Все как один с накрашенными длинными чёрными тенями в углах глаз, все в цепях, фенечках, железках, скрепках и значках.
Гулкая и многоликая толпа подростков, которые перекочевали потом из подворотен на киноэкраны, гудела, смеялась и плевалась, предчувствуя предстоящее шоу. Ну а что, ведь не каждый день открыто и показательно кого-то судят.
Были среди молодняка и девушки, если можно так было называть размалёванных вульгарных малолетних, но уже прожжённых птушниц в боевом раскрасе, джинсовых куртках с широкими плечами модными в то время, в коротких юбках, безвкусных туфлях на высоком каблуке и с всклокоченными, накрученными химией волосами. Все как один они имели клоунские ярко-красные губы, чёрные, безвкусно накрашенные глаза, безостановочно жевали жвачку и лопали огромные пузыри бубль-гама, ни в чём по поведению, курению и мату не уступая самцам.
Отдельно выделялись гопники: фураги, быки и прочие представители последователей романтики уголовного мира. Все как один они были коротко стриженные, в спортивных костюмах «Adidas» и «Abibas», с наколками на руках и выбитыми зубами. Отличало их друг от друга только то, что фураги все были, как и положено, в фуражках, натянутых на лбы, а быки носили клетчатые штаны «трубы пароходов» и явно чаще фураг посещали подпольные качалки. Они с явным презрением относились ко второй половине публики – неформалам. Периодически то тут, то там между разными представителями молодёжных субкультур возникали перепалки и вспыхивали конфликты. Обстановка накалялась и переходила во взрывоопасную.
Дети застыли в дверях, их парализовал ужас перед этой клокочущей толпой. Но милиционер бесцеремонно протолкнул их дальше.
- Проходим, не задерживаемся в дверях! Вон туда, – он указал на фанерную выгородку рядом со сценой.
Девочка наконец выпустила свою ручку из Димкиной, и они, два бедных ребёнка: мальчик в школьной форме и девочка в платьице в синюю клеточку до колен, прошли к указанному месту. Это была такая выгородка, сделанная из подручных материалов, с находящимися внутри стульями из ПТУ-шного инвентаря, видимо из учебных парт. Выгородка эта располагалась левее и ниже сцены, на которой заседал суд, а в центре зала, прямо перед беснующейся толпой ПТУ-шной молодёжи, стоял микрофон на стойке. Справа располагалась вторая импровизированная выгородка, со столом, за которым сидел лысоватый дяденька в нелепых толстых очках и видавшем виды коричневом костюме. Как стало известно позже, это был адвокат. Здесь же стоял стул, на котором сидел виновник торжества – «грабитель». Он же Павел Поликарпов, он же подсудимый.
«Грабитель» заметно нервничал, терзал ногтями подушечки пальцев, вертелся на стуле, как уж на сковороде, то и дело меняя позу, и всеми силами старался спрятать глаза. И куда подевалась вся его бравада? Куда делось упоение властью над детьми? Это был всего лишь замызганный подросток, трусливый, загнанный в угол нашкодивший щенок, ожидающий приговора и справедливой расплаты.
В те годы законы зоны были суровы и непреклонны. «Понятия» были священны. За преступления над детьми, если не случится чуда, Поликарпова ждала неминуемая тарелка с дырочкой, место у параши и незабываемое путешествие в касту опущенных. Вероятно, он это понимал, поэтому периодически хватался за голову и закрывал лицо руками, не зная куда укрыться от пристальных взглядов толпы.
- Тишина в зале суда! - громко и властно в стоящий на столе микрофон объявил с виду невзрачный мужчина, им оказался Председатель судейской коллегии.
Он немного помолчал, подождал пока гул затихнет и продолжил...
*****
Дальше судья вызвал Оксану Ларину, ту самую маленькую симпатичную девочку, вторую жертву Павла Поликарпова. Когда Оксана вышла к микрофону, зал вытянулся как струна, напрягся в ожидании чего-то «эдакого».
Оксана говорила на редкость чётко, складно и уверенно. Над ней никто не смеялся, она не запиналась, не стушевалась. Как выяснилось из её рассказа, буквально спустя пару месяцев после первого ограбления, Поликарпов, почувствовав безнаказанность, снова вышел на охоту на детей. Район он выбрал и не далеко, и не близко, минутах в двадцати на автобусе или трамвае. Видимо Поликарпов вошёл во вкус, хотел снова испытать сладкий момент власти над ребёнком, его, как маньяка, манили дети…
В этот раз Поликарпов решил, что ему нужна девочка. Действовал он по той же, уже отработанной схеме – приехал в район, удалённый от своего дома, сел на крыльце у одной из парадных и начал выслеживать жертву. На свою беду мимо него шла из школы домой в обед в тот день Оксана. Преступник юркнул за ней подъезд, зашёл в лифт, вышел на этаже, сделал вид, что звонит соседям, но ему якобы никто не открывает, и попросил у девочки воды.
- Он сначала водил меня по квартире, требовал показать где деньги, драгоценности у мамы, а потом вдруг привёл меня в большую комнату и говорит: «Снимай колготки!». Я заплакала, стала просить не делать этого, а он только достал свой ножичек и приставил к горлу. У меня потом даже вот след остался от пореза. Мне было нечего делать я спустила колготки до пяток, но не сняла их. Я очень испугалась.
- Подсудимый, встаньте. Для чего Вы велели потерпевшей снять колготки? Что Вы хотели дальше сделать? – прервав рассказ Оксаны строго спросил судья поднявшегося Поликарпова.
По всей видимости тот уже успел продумать и согласовать с адвокатом ответ на этот вопрос, поэтому не задумываясь отвечал:
- Ну я… просто… хотел запутать ей ноги, чтобы она не убежала.
- А Вы не собирались совершить с ней насильственые действия сексуального характера?
- Нет, гражданин судья, конечно нет!
«Врёт!», - прокатился гул по залу. «Да понятно, изнасиловать девчонку хотел...» - слышались голоса в зале.
Так вот что пытался скрыть её отец, вот что он не договаривал. Поликарпову уже мало было просто ограбить, он явно замыслил что-то более гнусное и мерзкое. Понятно он уже перешёл грань. Советский, самый справедливый суд в мире, осуждающе качал головами.
- Продолжай, Оксана, - обратился судья к девочке.
- Когда я приспустила колготы, ну они уже были внизу, он накрыл мне чем-то голову. Я стояла и не знала, что он делает. Но мне кажется, что он был очень близко, я даже чувствовала его дыхание где-то на ногах… Но точно я не могу сказать, ведь он закрыл мне глаза.
Зрительный зал напрягся и примолк. Димке стало противно. Он с ненавистью посмотрел на "подсудимого", который по-прежнему ёрзал на стуле, закрывая лицо руками.
Поликарпов наверняка осознавал, что тоже самое, что он делал с этой девочкой, будут делать с ним на зоне. Зона она всех рассудит, всё расставит по своим местам, каждому найдёт место в своей иерархии каст по его заслугам и поступкам. Это как перерождение после смерти в другую сущность, истинную. На зоне ты как голый, там ты не скроешься за высокопоставленным папой, дорогой машиной, шикарным прикидом и длинным рублём. Чёрная роба, да казённое белье, вот вся твоя амуниция на долгие годы, а под ним –только ты сам, да белый свет как копеечка, больше ничего. Многих зона сломала, многих сгубила, многих сделала сильней. Она как чистилище, как высший суд после людского суда, как возмездие.
- И что же было дальше? – продолжил свои вопросы судья, - рассказывай, Оксана, не стесняйся, это всё позади.
Димка восхитился героизму девочки и её обладанию собой. Оксана, как маленький, но стойкий и оловянный солдатик, смело и открыто рассказывала всё, глядя в глаза, прячущему взгляд подонку.
- Потом… мне кажется он попытался поднять мне юбку… – девочка кинула огненный взгляд в сторону скамьи подсудимых.
- Не было этого! Врёт она, не пытался я! - вскочил со своего места и заорал как ошпаренным Поликарпов.
- Сядьте, подсудимый, Вам слово не давали! – стукнув молотком охолодил его порыв председатель суда, – Продолжай, Оксана.
- Потом… Потом я вдруг услышала, как открылась дверь, услышала, как папа закричал, услышала какие-то звуки, как будто кто-то борется. Я сняла накидку с головы и побежала к соседке – бабе Зине, у которой телефон, в квартире напротив. Я помню, как мне мешались снятые колготки, путались под ногами, а я их всё почему-то не натягивала, всё плакала. Мне было очень страшно за папу, я кричала: «Папу убивают, папу убивают!» и звонила во все звонки на лестничной клетке. Баба Зина-то мне и открыла, она же всегда дома, я стала ей объяснять, что происходит, она сразу позвонила в милицию. Я зашла к ней и уже потом больше ничего не видела. Потом приехала милиция и забрала этого вон, - она кивнула в сторону подсудимого...
А за окном шёл 1989 год и что-то страшное, тёмное надвигалось на Страну Советов с Запада....