Актриса Молодежного театра на Фонтанке, заслуженная артистка России Зоя Буряк отмечает 6 ноября свой день рождения.
"Сложилось все ровно так, как должно было быть. После спектаклей подходят люди с глазами, полными слез. Говорят, что за вечер переоценили свою жизнь, получили второе дыхание. Это настоящая магия! Ради этого я и выбрала профессию..."
Отрывки из интервью журналу "Караван историй ", декабрь 2020. Беседовала Алла Занимонец
—Зоя, в этом году знаменательная дата у одного фильма, о котором вас, наверное, постоянно спрашивают. Тридцать три года...
— «Холодному лету...»?
— Да. И хотя в фильмографии актрисы Буряк сотня ролей, в первую очередь зрители вспоминают Шуру.
— Это начало моего профессионального пути, трамплин, с которого я отправилась в свой полет.
Конечно, когда тридцать с лишним лет назад шла на пробы, даже подумать не могла, что картина настолько громко прозвучит и окажется долгожителем. Когда «Холодное лето...» вышло в прокат и его крутили по всей стране, меня стали немедленно узнавать. Люди подходили в транспорте, на улице, звали в гости, буквально за руки тащили. Спрашивали одно и то же: «Ну как вам Папанов? А какой Приемыхов в жизни?» Я, может, и не против была бы рассказать, но не на бегу же, пока жуешь пирожок, опаздывая на занятия в институт. Обрушившаяся популярность совсем не понравилась.
Вообще, я переживала тогда непростой период. Мне всего двадцать, вся жизнь впереди, снялась у большого режиссера, а на душе раздрай. Дело в том, что мастер курса Лев Абрамович Додин, у которого училась в ЛГИТМиКе, категорически запрещал студентам сниматься. На площадку «Холодного лета...» я уехала без его разрешения, осознавая, что последствия будут печальными, а лучшего педагога, чем Додин, не представляла.
— Так что же повлияло на ваше решение сниматься? Имя режиссера Прошкина, знаменитые партнеры? Зачем рисковали?
— Потому что хотя Додин — лучший, я поняла: ТАК учиться больше не хочу. Надо что-то менять в жизни. В институте мы проводили дикое количество времени, приходили на занятия в девять утра, уходили около часа ночи, чтобы успеть вбежать в метро перед закрытием. В два вваливались в общежитие и падали на кровати замертво. А утром педагоги спрашивали: «Почему не прочитали новый роман, не выбрали отрывок и ничего не можете показать Мастеру?!»
Одним словом, никакого просвета, вокруг — одни и те же лица два года подряд.
К концу второго курса я очень устала. Утром вставала как зомби, одевалась, собиралась, выходила на улицу и... шла в противоположную от института сторону. Ноги сами уводили подальше от места «мучений». Когда поступала в театральный, надеялась, что буду успевать работать и в кино, и в театре. Жизнь актера представлялась многогранной, интересной. Предположить не могла, что нас, студентов, закроют в четырех стенах. Мы даже на концерты и спектакли ходили курсом и только с разрешения Льва Абрамовича.
Забегая вперед, скажу, что в итоге я доучивалась у Александра Куницына. У него занятия заканчивались в семь вечера. Оказалось, можно успевать гулять, читать и вообще — жить. «Холодное лето пятьдесят третьего...» стало палочкой-выручалочкой, за которую я схватилась с надеждой.
— Как роль вас нашла?
— Ассистентка Прошкина приехала в Ленинград, ходила по театральному, проводила опросы, описывала, какой типаж ищет. Кто-то ей сказал про меня. В перерыве, когда мы бежали на обед, она меня выловила и пригласила попробоваться. Но как?! Надо же ехать в Москву, а это проблематично. В общем, не сказать, что я сильно обрадовалась, но обстоятельства сложились так, что пара дней оказалась свободна.
Кто такой Прошкин, конечно, знала. Мне очень нравился его «Опасный возраст» с Алисой Фрейндлих и Юозасом Будрайтисом. Смотрела и фильм «Михайло Ломоносов». При знакомстве Александр Анатольевич очень понравился — мой человек! Спокойный, обаятельный, доходчиво объясняет актерскую задачу. В то время снимали так называемое ансамблевое кино, когда прежде чем утвердить на роль, актеров сажали рядом, глядели, как смотрятся в паре, как общаются. Теперь выдергивают тех, кто свободен, главное — медийных: идите играйте... Мои пробы прошли быстро, сыграли с Валерой Приемыховым одну сцену — и все.
Прощаясь, режиссер спросил:
— Как партнер?
— Чудесный!
Ассистентке сказала, что вряд ли приеду на съемки, поскольку в институте все очень строго. Смешно! Никто ведь не говорил, что меня утвердили. А через несколько месяцев сама позвонила на студию: «Здрасте, это Зоя Буряк. Оказывается, я скоро буду свободна и смогу сниматься».
При этом по-прежнему ничего о запуске картины не знала — может, она уже давно в работе. Тем не менее, вскоре за мной приехал человек от Прошкина: «Вы утверждены. Собирайтесь».
Пришлось идти к Льву Абрамовичу. Теплилась надежда, что отпустит, — лето на дворе, впереди два месяца каникул. Хотя у курса были свои планы, мы должны были репетировать новый спектакль.
— Вы знаете о том, что своим студентам я не разрешаю сниматься? — строго спросил Додин.
— Конечно. Но очень хочется.
Понимая последствия, я все же уехала. На мое счастье, не отчислили, а перевели на курс ниже. Училась потом вместе с Евгением Дятловым, Олегом Погудиным, Дарьей Юргенс.
— До сих пор помню свои эмоции и слезы, когда первый раз посмотрела «Холодное лето...». Из зала зрители выходили в мертвой тишине, вытирая глаза...
— Расскажите о съемках.
— Они проходили в Карелии. Лето — белые ночи, нам очень повезло с погодой: тепло, солнечно. Смены длились по многу часов, в то время никто не отслеживал график.
Было ли мне легко играть Шуру? Приходилось постоянно преодолевать сомнения, неуверенность — я не знала, как лучше показать свою героиню. Дрожала перед серьезными сценами, думала: так, надо настроиться, погрузиться в материал! А Валера Приемыхов рядом шутит, смешит, анекдоты рассказывает, и вот я уже хохочу. Позже, набравшись опыта, поняла, что он старался меня расслабить.
Запомнила свои терзания — переживания по поводу возраста: не слишком ли взросло выгляжу? Мне же почти двадцать один, а Шуре лет пятнадцать. В эмоциональном плане между нами — пропасть. Приходилось вспоминать, какой я в ее возрасте была безбашенной.
— А в двадцать было уже не так?
— За два года в театральном я сильно изменилась. Хотя когда поступала, ни секунды в себе и своих способностях не сомневалась — с другим настроем идти в эту профессию нельзя. Но педагоги старательно объясняли, что мы несовершенны. В итоге появились зажим, неуверенность, исчезла легкость... Нас редко хвалили, чаще ругали, а ведь молодые нуждаются в одобрении, чтобы понимать — в верном направлении движутся или ошиблись дверью.
Зачем с нами так поступали? Чтобы каждая роль создавалась словно с нуля — в сомнениях, поиске. Чтобы мы докапывались до сути, а не играли с нахрапом, одной левой ногой. В этом особенность актерской профессии.
— Зоя, не могу не спросить об одном из самых страшных эпизодов картины — сцене изнасилования девочки Шуры...
— Снимали о-о-очень долго. С утра до позднего вечера. Сначала я бежала, потом плыла в озере, потом пошли дубли — бегу по одному участку, другому, бандит следом. Весь день костюмеры поливали меня холодной водой, ведь героиня только что из реки. Когда стемнело, перебрались в лес. К концу смены я страшно устала и продрогнув в мокром платье, слегла с ангиной.
— Давайте вспомним ваших прекрасных партнеров? Нина Усатова, Анатолий Папанов...
— С Ниной Николаевной нас познакомили еще перед съемками. Мне сказали: «Вот номер телефона твоей экранной мамы, звони, встречайся». Пришла в Молодежный театр, где в то время Усатова служила, после спектакля ее встретила, проводила до метро. В следующий раз увиделись уже на съемках. Она общительная, легкая. Мы потом еще снимались вместе.
С Папановым общих сцен совсем не было, но мы ездили из Петрозаводска, где жили, до места съемок в одном автобусе. Персональный автомобиль ему не подавали. В кино он яркий, характерный, а в жизни — очень простой. Каждую поездку вспоминал что-то интересное о друзьях-артистах, театре, съемках. Прекрасным был рассказчиком... Тем летом его коллеги из Театра сатиры уехали на гастроли в Ригу, он планировал к ним присоединиться.
Когда съемки сцен с участием Папанова закончились, он отправился в Москву отдохнуть денек и вылететь в Ригу. А лето 1987-го было жарким. Анатолий Дмитриевич принял холодный душ и умер... Конечно, все мы были ошарашены, когда узнали о трагедии.
Папанова пришлось переозвучивать. За его Копалыча говорит питерский актер Игорь Ефимов, который мастерски имитирует голоса. Финальный эпизод получился пронзительным. Под стрекот камеры Папанов произносит: «Так хочется пожить по-человечески и поработать...» Я слышала оригинальную версию — мурашки бежали по коже. В фильме остался голос Ефимова.
— Грустно, что в вашей жизни кино стало меньше?
— В театре лежит моя трудовая книжка. Об этом всегда напоминает режиссер, когда прошу: «Можно уехать на съемки?» Конечно, обидно, когда срываются хорошие роли, но что поделать?.. Если все актеры труппы начнут бегать по съемочным площадкам, репертуар полетит к чертовой матери, а я занята во многих кассовых спектаклях. Например, билеты на «Касатку» разлетаются в первый день продажи. Очень его люблю! Выпускала, когда мне было чуть за тридцать. Сейчас — за пятьдесят, а мы все играем его и играем, всегда при аншлаге.
— Ваш бывший однокурсник Евгений Сидихин когда-то ушел из труппы БДТ, сделав выбор в пользу кино.
— Для меня театр был и остается на первом месте. Наверное, Женя почувствовал уверенность, что всегда будет востребованным. И ведь не ошибся! Вижу его периодически на экране, играет благородных военных в больших чинах. Со мной такого не произошло, никогда не надеялась, что смогу бесконечно сниматься.
Актерская профессия сложная... А уходящий год вообще стал адом: карантин, театры закрыты, съемки приостановились и все — мы без работы.
Трудные времена были и в пору юности. Когда наш Молодежный театр оказался на грани закрытия, по «Ленфильму» гуляли ветер да бездомные собаки. В девяностые пришлось думать о том, чем заняться еще кроме актерской профессии. Но я понимала: даже если рискну начать новую жизнь, от расспросов о кино не избавлюсь. После «Холодного лета пятьдесят третьего...» меня везде узнавали, поэтому решила просто потерпеть, выждать.
Помню, восприняла как спасение, когда благодаря протекции Вити Бычкова попала в «Особенности национальной охоты». Он предложил Рогожкину задействовать меня в эпизоде с доярками, а Вилле Хаапасало попросил за свою тогдашнюю подружку Саару, на которой потом женился. Получилось ярко, объемно. Моя роль крошечная, но ее многие запомнили. И Саара зрителям понравилась, хотя у нее даже слов не было — она же не говорила по-русски.
— Зоя, вы поступали в театральный в середине восьмидесятых. Какие типажи тогда были среди абитуриенток? Сейчас исключительно модельные, сплошные «леди совершенство».
— Худых высоких красавиц на курсе не было совсем. Хотя нет, одну вспомнила, но она быстро ушла.
Мастер, набирая студентов, примерно представляет типажи героев своего будущего курсового спектакля. Эта — веселая служанка, та — героиня, а вот ее бабушка. Как я уже сказала, поступала к Додину. Его спектакль «Братья и сестры» по Федору Абрамову был тогда очень популярен. Постановку собирались обновлять, играть молодым составом. Видимо, Лев Абрамович видел меня в одной из ролей, раз принял.
По поводу своей внешности я тогда не размышляла. Красавицей себя не считала, но была уверена: смогу рассказывать истории своих героинь так, чтобы зритель и смеялся, и рыдал. Ребенком обожала читать, представлять, как выглядят герои, фантазировать, проживать вместе с ними жизнь. Хотелось все это сыграть на сцене.
— Ваше детство прошло в Одессе. Юмор передается вместе с воздухом?
— Я не родилась в этом городе. И родители не были одесситами. Мы жили на окраине, в кооперативном доме, где поселили людей с Севера. Но я наблюдала за местными — за шутками, реакциями. Надеюсь, что-то передалось. Я смешливая. Когда пришла в театр, коллеги без устали «кололи» меня на сцене. Это им легко удавалось.
— Интересно, почему из теплой Одессы решили поехать учиться в холодный Ленинград? Не в Москву хотя бы...
— В Ленинграде тоже есть море — это во-первых. Во-вторых, у меня здесь много родственников по маминой линии. Пока поступала, жила у родни, потом переехала в общежитие — кому понравится, что девочка возвращается из института в два ночи?
В Москву я, конечно, хотела. Даже поехала на туры в год, когда набирал Гончаров. Это был 1985-й, в столице проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Экзамены сместились. В приемной комиссии сказали, чтобы я возвращалась в августе на третий тур, а в Ленинграде все шло своим чередом. Боясь потерять форму, решила просто попробовать силы, показаться в ЛГИТМиК. Меня приняли, и я осталась, чтобы не рисковать. С тех пор прошло тридцать пять лет...
— Зоя, многие мужчины говорят, что жениться на артистках нельзя. Что же с вами не так?
— У большинства на первом месте профессия, а не дом. Если у меня репетиция, все брошу и побегу. Даже ночью. Сто лет не подписывала контрактов, в которых смена не определялась бы двенадцатью — не меньше! — часами. Плюс дорога домой — еще два. И еще пара, если не укладываемся в отведенные двенадцать. В итоге часто рабочий день длится шестнадцать часов. Захожу в квартиру, бреду в душ и валюсь спать. Все, меня нет, полностью выключена из жизни, опустошена. Ни есть не хочу, не разговаривать...
Это возвращение буквально из другого измерения. В голове — не то, что происходит дома, а мысли, как сидел костюм, правильно ли произнесла текст, туда ли наклонилась. Зачастую никакого перерыва в съемках или между спектаклями нет, нужно выспаться, утром снова надеть «чужой костюм» и продолжить играть. Не до завтраков, уборки дома и прочего бытового. Какому мужчине это понравится? Для них то, что я описала, — катастрофа. Надо расставаться — либо с мужчиной, либо с профессией.
— Вам и правда сложно, Зоя...
— Хорошо, если мужчина это понимает. А бывает, не хочет вникать, и тогда несутся упреки: «От чего можно устать? Чем ты там вообще занималась?!» И на вопрос «Когда вернешься домой?» у меня нет ответа. Да и сам вопрос, честно говоря, бесит.
Кроме того, нам приходится обниматься с партнерами — посторонними мужчинами. И понять, по-настоящему бурлят страсти или мы играем, невозможно.
— Вы влюбчивая? Можно же заиграться и влюбиться в партнера?
— Я влюбчивая, да! И это сильно помогает в работе. Вот представьте: надо играть чувство. Если партнер неприятен, то как?! А при симпатии и определенном влечении задача нетрудная. Актеры — фантазеры, и работая над ролью, мы что-то обязательно додумаем, домечтаем. В процессе можно не заметить и перейти границы. Но съемки закончились, и пора возвращаться на бренную землю.
Когда ты еще неопытный актер, думаешь: необходимо погрузиться в обстоятельства, чтобы чувства стали реальными, и начинаешь «подкручивать пружинки». С опытом приходит понимание, что можно абстрагироваться и просто представить, вообразить, чтобы не утонуть случайно.
— Научились?
— Сейчас я уже другие роли играю, кроме того, в театре легче, чем в кино. Спектакли идут не один год, партнеры знакомые. Надо лишь вспомнить свои ощущения и пройти их еще раз, чтобы не было затертости.
— Обывательское представление о смысле жизни — это семья. Наверное, вас не раз спрашивали, почему вы одна, а как же дети?
— А у меня роли! Официальный брак был, недолгий. С актером. Разошлись и больше не общаемся.
В самом начале карьеры, когда я только начала работать в театре, был страх: а если появится ребенок? Он же отнимет время, силы, не получу заветную роль. Я всегда отдавала себе отчет, что профессия отнимает у меня почти все эмоциональные силы. Если мудрый мужчина в состоянии это понять, то ребенок — точно нет.
Казалось, если буду бегать на спектакли, репетиции, съемки и оставлять детей одних, они точно не отнесутся с радостью к вечному отсутствию матери, посчитают, что их оставили. Предоставленные самим себе дети, сами знаете, начинают искать, куда бы податься, где найти общение. И в итоге — изломанные судьбы. Сколько подобных трагедий в актерских семьях...
— Что бы вы сказали той, еще совсем молодой Зое?
— Что ни о чем не жалею. Сложилось все ровно так, как должно было быть. После спектаклей подходят люди с глазами, полными слез. Говорят, что за вечер переоценили свою жизнь, получили второе дыхание. Это настоящая магия! Ради этого я и выбрала профессию...
Иногда играю трехсотый или пятисотый спектакль, вроде история стара как мир, но подходит зритель, увидевший его впервые, и плачет: «Никогда не думал, что ТАК можно об этом рассказать». В этом наша актерская сила.
