Боль. Невыносимая боль в запястьях. С самого утра онемевшие по локоть руки ничего не чувствуют, но через несколько минут кровь приливает к ним, и когда, уже стоя у умывальника, пытаешься почиститить зубы и выкручиваешь крышку на тюбике с зубной пастой - непроизвольно текут слёзы. Болевые ощущения зашкаливают, а ведь сегодня опять надо будет как-то работать весь день до глубокой ночи, а может и вообще до утра.
Режим работы был таким, что никто не знал когда экипаж отправится спать – шестнадцать…двадцать часов в сутки – это была норма, но и она иногда превышалась, бывало даже вдвое. Всё зависело от того когда именно 12 человек, участвующие в перетряхивании улова на палубе, закончат свою работу. Сеть ставили с вечера, выбрасывая её с кормы парохода на полном ходу. Высота сетки была семь метров, а вот длина достигала пяти километров. Такую снасть получали, связывая между собой 25 метровые отдельные части. Она погружалась в море на дно, до которого было больше 700 метров, именно там обитает палтус, и стояла всю ночь, запутывая в себе всю глубоководную живность. Утром дюжина моряков начинала выбирать лебедкой донный улов и пока вся сеть не оказывалась снова аккуратно уложенной на корме, ни о каком сне не могло быть и речи.
Перед рейсом меня предупреждали, что будет трудно, рассказывали о том, что не все смогли выдержать такие нагрузки и списывались с парохода на берег после двух месяцев работы на донных сетях. Среди списавшихся были и бывшие «голубые береты», и бодибилдеры, и опытные спортсмены.
Экипаж японской шхуны частично менялся, и в этот раз среди новичков оказались трое: я, один шахтёр с двенадцатилетним стажем работы в забое и парень, которому пообещали лёгкие деньги, ведь он устроился сюда по-знакомству.
Уже прошла неделя с тех пор как мы добывали палтус в северных широтах Тихого океана. Мне говорили, что надо пару недель, чтобы адаптироваться и войти в общий режим работы, и эта надежда, что пройдет ещё дней семь, мой организм обязан свыкнутся с каторжными нагрузками и чудовищной болью, давала сил продолжать терпеть.
Я посмотрел на свои запястья, они были всё такими же красными и распухшими до середины локтя. Когда сгибалась и разгибалась кисть, внутри рук слышался характерный скрип – это жилы натерли мясо, и непривыкшие к многочасовым однообразным выкручивающим движениям мышцы требовали прекратить подобное издевательство над ними.
Сожмите руку в кулак и попробуйте делать вращательные движения только кистью то в одну, то в другую сторону. Когда устанет ваша рука? Думаю через несколько минут. Здесь же надо было выполнять такие движения постоянно, потому что во время работы надо было не только выпутать палтуса, но и распутать саму сеть.
Как я уже говорил высота сетки была семь метров. Нижняя ее часть крепилась к канату в который были вплетены свинцовые нити, чтобы он тонул, а верхняя - к фалу с поплавками, так чтобы сеть вытягивалась по высоте, когда упадёт в воду. Что именно попадёт в неё за ночь никто не знал, однажды мы подняли на верх четыре километра краба и сеть представляла собой перекрученные сардельки с живой крабовой начинкой. Рвать снасти было нельзя, только в крайнем случае подрезать ножом некоторые ячейки. Пришлось научиться распутывать и расправляться её, чтобы использовать на следующий день.
Так как руки не слушались и отказывались перестать болеть, а работать надо, я приспособился работать небольшим металлическим крючком из тонкой арматуры. Одной рукой прижав к себе сеть в крабом, другой я осторожно, но максимально быстро растягивал в стороны её ячейки, так, чтобы на поверхности оказался весь хитиновый панцырь, а клешни и лапы вытянуты вниз, и после этого краба можно было достать целиком и выбросить за борт. У нас не было документов на лов краба, по квотам давалось разрешение на вылов палтуса и 3% иных видов, поэтому очень малая часть других рыбных пород, попадающих в донные сети, шла в заморозку и после в трюм. В основном большая часть другой, безквотной рыбы, просто выбрасывалась обратно в море. За день могли выкинуть около десяти тонн и эта рыба была уже мертва. Несколько лет спустя такой вид промысла запретили, ну а пока, я тихонько скулил от боли, но продолжал распутывать сеть. Шахтёр, перебирающий рядом бесконечную перекрученную снасть, проклинал тот день, когда он решил уйти с шахты на заработки в море, а устроившийся по знакомству в рейс паренёк, проклинал знакомого (скорей всего родственника), который помог ему с таким «замечательным» трудоустройством.
Всех нас троих периодически «поджучивали» бывалые члены экипажа: «Давай быстрее работай, я не хочу из-за вас опять мало спать. Чем быстрее перебирём, тем быстрее все уйдём отсюда на отдых». Я был бы рад работать быстрее, но руки были против. Поэтому бывалые матросы часто подбегали ко мне и помогали распутать сеть, они не подходи, они именно подбегали, можно даже сказать бросались помогать, видя, что мне совсем уже невмоготу. Но при этом не забывали и подшучивать и подгонять разными нелитературными словами.
Руки отошли лишь на третьей неделе работы, к тому времени мне было уже всёравно болят они или нет. Привык я и к отсутствию нормального сна, и уже сам на палубе помогал другим, бросаясь за сетью к их ногам, оттаскивая снасть в сторону, чтобы выпутать улов. Шахтёр и паренёк по-закомству закончили свои проклятия, продолжив работать на равне со всеми.
В том рейсе дольше всего мы провели на палубе без отдыха 36 часов, а те кто был в заводе и перерабатавал рыбу не спали 42 часа. Палубники уже выспались и вернулись на выборку новой сети, а цеховики только пошли отдыхать.
Вечером начало штормить и ударили морозы. Минус семнадцать в море всё равно, что минус сорок на берегу. Под резиновой робой по спине на свитере от испарины образовывался снег толщиной в сантиметр, но рыбаки этого не замечали, постоянно в движении, никто и не простывал. Ближе к ночи, перебрав всю сеть, экипаж дружно взял лопаты и большие резиновые молотки на черенках, чтобы отбивать лёд с палубных надстроек и капитанской рубки, выбрасывая его за борт лопатами. За день стальной трос с мизинец толщиной обледенивал и превращался в десятисантиметровую в диаметре качающуюся конструкцию, которую тоже надо было обстучать, освободив из ледового плена. Если этого не делать, то шхуна могла в один прекрасный момент перевернуться и через несколько секунд, по статистике чуть меньше минуты, все бы ушли на дно. Поэтому сон опять откладывался на пару часов, но мы не сдавались. Работать в море - нелёгкий труд. Иногда это добровольная каторга, но порою здесь увидешь такое, что никогда не увидел бы, сидя на песчаном берегу. Романтика!
