1223 год. Монгольская армия валится от усталости. Из десяти человек в туменах остается пять и тех оживляет только слово - домой Костью в горле встает крепость в Гурских горах, не собирающаяся сдаваться.
И уничтоженной быть не желающая.
Продолжение. Предыдущая часть и амбре абрикосов ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Согрешивший чуть-чуть - согрешил полностью.
Майская ночь выдалась удушливой, как в июле. Фахруддин катал громадные валуны, обливался потом и тонул в воспоминаниях. Столь тяжелых, что и тяжесть работ облегчала не много.
Старого дурня на рынок затянула блажь. Подбившая его обменять единственное имущество (крашеный ситец) на татарское седло. Ситец достался до того как Князь запретил играть в кости.
Фахруддин бы запрет нарушил (порок сильнее!), но каждому кто решит испытать с ним удачу, Хусейн пообещал отрубить руку. Слов на ветер Князь не бросал, и желающих не находилось.
Первое время рвало на части, затем оно же отрезвило принося понимание в какой пропасти находился. От прошлого оставались горечь потерь и отрез ситца. Единственная часть добычи, которую он не проиграл.
У татар они были высоки. Давая верхом есть, спать, совершать переходы и вообще жить
У татар они были высоки. Давая верхом есть, спать, совершать переходы и вообще жить. Мусульмане высоких седел не делали, покуда вместе с врагами не пришла необходимость им соответствовать.
Седла доставали по-разному, в основном с боя. Но убитых татар было немного, а брошенных товарищами и того меньше. Оставались обмен и торговля, на которую Фахруддин и решился. Переступая запреты..
Для степняка ткань цены не имела. За простую отдавали коней, за крашеную жену и коней в придачу. Завороженный синевой ситца, монгол легко расстался с седлом и уздечку скакуна протянул тоже.
Тут-то мусульман и начали резать. Болевые крики сменяли вопли отчаяния, а их предсмертный вой и клекот распоротой мышцы. Опомнившись, монгол выхватил из-за пазухи нож, Фахруддин из сапога свой.
Так они и стояли.
Обмен сложился. И ни тот, ни другой, умирать (в этот день) не хотелось. А если мужчины не хотят умирать, они быстро учатся обходительности. Монгол на шаг отступил, Фахруддин взмыл в седло и сквозь сутолоку повсеместного смертоубийства ринулся в заброшенные ущелья.
Ущелья встретили грудами костей и затхлой прохладой.
Три года как сюда сбросили первого покойника, а последние грудами валились с обрывов. Ленивые грифы нехотя отпрыгивали, а разжиревшие псы и тем не выказывали почтения (к человеку!). Кто уважает еду...
Вожак топтался в стороне, выслуживавшиеся выскочки бросились с лаем. Всё как у людей или у людей как у псов.
Как сказал бы Хусейн.
Какой же он все-таки...
Кинжал этого Гада теплил ладонь и наглые особи свое получили.
Других потемневший от ярости Фахруддин угощал свинцовой плетью. Пока вожак не поджал хвост, и скулящая стая вослед ему не удалилась за камни. Гнев отхлынул, и осмотревшись человек обнаружил искомое.
Один из входов в причудливое переплетенье лабиринта. Чьи бесчисленные дорожки вели путника из никуда в ниоткуда. Если не уметь читать знаки. А бывший комендант Фахруддин их читал. Знаки привели его в покои дворца. Где он и простоял на коленях пока Князь его не простил.
Нужда и женщинам рада, где уж мужчину ей не простить.
Ночная смена
Важно не насколько человек силен, а насколько он готов быть сильным
Доверчивость оставила крепость без половины мужчин и трех четвертей защитников. Кого не убили на тропах и торжище, подводили к стенам и умерщвляли на глазах у родни. Монголы особенно не усердствовали, но их мусульманские прислужники отличились.
Расправы остановила ночь и плети десятников. Штурм намечался наутро и даже кровожадность должна высыпаться. Погрузиться бы Аль-Тулак в скорбь, но на его счастье времени сетовать не было.
Что и спасло.
Из полутора тысяч копий у Хусейна оставалось пятьсот. Что до города, то лишился он десятка, а то и двух (десятков) тысяч мужчин. Желай кто посчитать, он привел бы цифру точнее. От ужасного утра отделяла ночь, приближая момент когда и считать будет некому.
Время остававшееся до смерти, использовали для жизни.
Кто мог отправился катать камни. Кто не мог отправился катать как мог. Валуны ставили на десяток шагов от другого на склоне. Так, чтобы и детской силы хватило столкнуть глыбу вниз. Камни поменьше крепили к зубцам крепостного вала, удерживая на канатах и балках.
Никогда еще бессонная ночь не казалась такой короткой. Изнурительно безделье, а труд любые трудности делает незаметными. Заря высветила сжатые, готовые ко всему лица людей. Чьи глаза горели и тройной слой пыли не скрывал неодолимую решимость - жить.
Кто-бы там, что не сказал. Кто-бы там, что не думал.
Оставалось утереть пот и ждать неминуемого.
Ничего (хорошего) оно не сулило. С рассветом монгольский лагерь ожил, пугая чернотой многолюдья и его слаженностью. Не давая опомниться людей сбивали в толпы, толпы в ряды, ряды в отряды. Один за другим, они покидали лагерь и карабкались вверх.
Первой ползла черепаха мусульманской пехоты. Десять тысяч крепких бойцов, набранных по преимуществу в Хорасане. Равномерный топот пугал, а щедро вздымаемые клубы пыли, высвечивали и гнилые пасти белозубым оскалом. Казалось ничто пехоту не остановит.
Здесь не было случайных людей.
Опытные воины, опора армии Хорезмшаха. Присягнувшие после гибели своего государства - чужому. Они изменили (если изменили) соплеменникам, но не образу жизни. Где главным словом оставалось служить, а кому всегда оставалось второстепенным.
Вели их старые сипахсалары (аналог полковника), знакомые по бесчисленным походам погибшей страны. Неутомимые люди, что держались за должность, рассчитывая передать её сыновьям. Своим сыновьям и плевать сколько чужих за это погибнет.
Справедливости ради, много людей просто не мыслили себя вне строя. И не их вина, что их строй рассыпался. Также королевские офицеры Бурбонов водили революционные массы под Вальми и Лилль.
А царские выиграли гражданскую войну для большевиков, сменив золотые погоны на красные ромбы. Бонч-Бруевичей хватало всегда. Кто залезет в их души и узнает о чем они думали..
Камню без разницы.
Едва черепаха вскарабкалась на подлет стрелы, страшная в безлюдье крепость ожила барабанным боем. Стражники обрубили канаты и каменья врезались в десятитысячную массу. Щиты не спасли.
Первые ряды оцепенели как вкопанные, задние давили на середину. И не без обстрела давка была неминуема, но камней никто не жалел. Валуны катились прямо и летели с боков. Погибая, щитовой пехотинец скрипел песком. Слыша костяной хруст, ликование врага и вопли товарища.
Позволь ужас распахнуть глаза, взору предстали (бы) прыгающие от восторга женщины и смеющиеся от радости дети. Вчера у них отняли мужей и отцов и сегодня они отдавали за это плату.
Щитовой отряд в десять тысяч пехоты лег полностью, с сипахсаларами и прислугой. Уполовинили камни и вместе идущих следом. Выжившие (с обеих сторон) вспоминали, что в тот день ни один валун не катил в сторону и ни одна глыба не летела мимо.
Монголы остались живы.
Но их было немного и никто умирать не хотел. Смрад и опасность болезней заставила нойонов отвести войска от предгорья. Неделю спустя, изгонный налет успехом не увенчался. И конница ушла прочь.
Наступало иное время. Время других людей.
Растерянное поколение
Люди нужны по случаю, человек всегда
Два месяца прошли кое-как. Как-то. Людей пока удавалось занимать трудом, отвлекая от невеселых мыслей. Залатали бойницы, заделали стены. Старые проломы темнели камнем, не успевшим выцвести на солнце. С едой (и водой) сложностей не было и жить можно было-бы еще долго.
Если-бы хоть что-то ждало впереди.
Поражение Султана обрекало сопротивление западнее Инда на гибель.
Ждать помощи не приходилось. Ее и не ждали. Жизнь сделалась проживанием дней в ожидании неминуемой ночи. Если бы только враг знал, насколько они слабы.
К счастью монголам было не до этого.
Первую половину 1223 года карательные походы еще затронули, но в них участвовали не все. Некоторые стали отдыхать раньше. Осенью 1222 года Чингиз перенес Ставку в Самарканд, где перезимовал.
Весну Правитель с Царевичами встретили Курултаем на берегах Сейхуна (Сырдарья), сопровождая обсуждения охотой, а охоту обсуждениями.
Из кипчакских степей, где кипчакам позволили жить (но не править) Джучи нагнал стада куланов. Борджигины мчались за ними с утра до ночи и скажи кто, что счастье в другом. На него взглянули бы подозрительно.
Потому все молчали.
Весенняя степь пьянила и думать о войне не хотелось. Безмятежности мешали только судьба пропавших туменов (Джэбэ и Субэдея) и не взятые крепости Гура.
Две крепости. Всего две.
Аль-Тулак и Ашияр, где дерзкий наместник Мухаммед (очередной разбойник с этим именем!) Марагани осмелился напасть на лагерь с добычей и угнать обоз с золотом.
Наказывать выпало Наследнику.
Угэдей поехал к истомленному войску. Застал его в праздности, что вызвало гнев. И ничего не смог сделать, что научило смирению. Люди провоевали пять лет.. Это следовало учитывать, уравновешивая желание необходимостью, а необходимость желанием.
Только уважение того и другого, делает путь человека - прямым. Учил Елюй Чуцай, которого Угэдей слушал.
К мусульманам Царевич был добр (всегда!). В лагерь зачастили главы родов и эмиры княжеств. Вскоре пал Ашияр. О судьбе которого Хусейну поведал Тадж-ад Дин Бинал-Тегин. Малик царского рода, неожиданно встреченный Князем в покоях.
Знать на то и знать, что знает о лабиринтах.
Здравствуй Хусейн!
Улыбался гость, указывая на чью то голову.
По виду отделенная от шеи недавно. Голова лежала на блюде, где всегда лежал виноград. Ее достаточно повозили на солнце, отчего кожа превратилась в пергамент, сохранив узнаваемые черты.
Мухаммад Марагани - эмир крепости Ашияр, укравший у проклятых золото. Единственный из семейства, хранивший верность Хорезму.
Человек султана...
Развел руками Тадж ад Дин,
Чей человек ты, Хусейн?
Ответ
А разве чей-то человек - человек?
Рассмешил.
Гад оставался несносным и меняться не собирался. Впрочем о законах гостеприимства не забывал. Слуги внесли поднос и кувшины и Бинал-Тегин выдохнул. Не убили сразу и может быть не убьют потом.
Хотя для этого требовалось постараться.
Неторопливо макая лепешку в сливки, он поведал историю крепости Ашияр. Которую и нам не помешает услышать. С виду осада похожа на другие, но.. Все одинаковое разное, а разное одинаково.
Как сказал бы Елюй Чуцай, которого Царевич слушал.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
P.S. Друзья! Подписывайтесь на "Монгольские хроники". Источники ранее не издававшиеся на русском.
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u