Михаил Васильевич возвращался из командировки в Каменогорск. День выдался очень суетной, и он под мерный стук колёс прикорнул на своей верхней полке. Вместе с ним в купе ехала парочка таких же как он командировочных, которые начали пить ещё до отхода поезда от станции, общаться с которыми у него не было никакого желания и молодой солдатик в военной форме. Таких демобилизованных солдатиков, постоянно катаясь, в связи с разъездным характером работы по стране, он встречал практически везде. Парень с виду был приличный.
- Ты откуда, служивый?- спросил соседа по вагону Михаил Васильевич.
- Да всё, дядя, отслужился. Дембельнулся, слава Богу. Да с Чечни, откуда ещё. Сейчас все оттуда, ну правда не всем так как мне везёт…
- О… Уважаю. Где воевал?
- В Ножай-Юрте в основном. Да я водилой был на шишиге, сам-то особо не пострелял, насмотрелся только…
- Что тяжело пришлось?
- А ты как думаешь… Даже вспоминать не охота. Пол нашей роты полегло, все только со школы… Не береди душу, дядя.
- Меня Михаилом зовут.
- Санёк, приятно. Ты вот смотри, Михаил, какую я себе игрушку везу.
Дембель раскрыл вещ.мешок и вытащил огромный иностранный пистолет. Михаил Васильевич никогда вблизи не видел столь диковинного оружия.
- Во, трофей. Смотри чем америкозы чехов вооружают. У нас о таком и не слышали. Дорогая игрушка, приеду продам, наверное. Денег веришь-нет, десять тысяч выписали за всю срочку, сволочи. Вот им бы за десять тысяч два года под пулями баранку покрутить, да пацанов мёртвых потаскать… На неделю побухать хватит, а там надо что-то думать, работать устраиваться. А может к бандитам подамся, им нужны с боевым опытом, да с оружием.
Санёк убрал ствол и завязал вещ.мешок.
- Не боишься таскать вот так его с собой?
- Да я, дядя Миш, после войны уже ничего не боюсь. Кто меня тронет-то? Милицейские что ли? Да они таких как я не обыскивают, не из того ведомства.
Время было к полуночи, они ещё поболтали с Сашкой и под монотонный бубнёж пьяных командировочных стали собираться спать. Михаил Васильевич быстро задремал на своем верхнем откидном, как вдруг, среди ночи его бесцеремонно разбудили, больно толкнув в бок.
- Просыпаемся, встаём!
Он было хотел обматерить обидчика, но продрав глаза, увидел милицейский наряд, который явно целенаправленно почему-то очень хотел его внимания. Наученный горьким опытом за время шатания по стране, что с органами лучше не шутить, ну по крайней мере если не хочешь оказаться до утра в каталажке, он сделал ничего не понимающее лицо:
- А что, собственно, происходит?
Он спустился, нацепил сланцы и начал выполнять команды ночного железнодорожного патруля. Вот кто их натравил? Непонятно, но факт оставался фактом – Михаил Васильевич попал под тотальный досмотр.
Патруль выпотрошил командировочного полностью, осмотрел и прощупали всё, что мог – дорожную сумку, все карманы, костюм, болтающийся на вагонной вешалке, правда в трусы не заглянули.
*****
В трусы вообще редко заглядывали, видимо были какие-то моральные принципы. Буквально всего один единственный раз Михаил Васильевич на посту, когда экспедировал груз из Нижневартовска, на выезде из города нарвался на особо рвивого инспектора, заглядывающего в нижнее бельё. Тот ГАИшник на стационарном ночном посту, какие встречались в каждом городе и были укомплектованы бетонными пулемётными ДОТами, всё что-то высматривал, вынюхивал, пролез всю их фуру от и до, заглянул в самые потаённые места, видать был человеком опытным. Пыхтя от бессилия, под улыбки Михаила Васильевича и его водителя Макса, в связи с безуспешными поисками, вытирая пот со лба, инспектор потащил их на пост в будку, где, устроив личный досмотр, обыскал обоих по полной, хотя они ему неоднократно честно говорили, что ему ловить нечего и они чисты и непорочны, как та Дева Мария.
Видимо что-то было всё-таки в сопровождающих фуру подозрительное, так как неугомонный милиционер, усердно исполняя полученные инструкции и проявляя бдительность, всё-таки решил исполнить свой долг до конца и проверить их рабоче-крестьянские семейки. Макс, напарник Михаила Васильевича, был молодым, но опытным водилой, уже успевшим отсидеть за драку. Пройдя тюремные институты, он относился ко всему происходящему философски, с известной долей иронии.
Конечно, требование ГАИшника показать ему семейные трусняки, Михаил Васильевич и Макс восприняли без особого энтузиазма и даже крайне негативно. Экспедитор даже поинтересовался у инспектора, не нетрадиционной ли тот ориентации, и что он хочет там увидеть. На что молодой, но уже раздутый от хорошего питания постовой, с лоснящимся, и еле помещающийся в форменную фуражку личиком, трескавшимся от борща и сосисок, с красными щеками, и пуговицами на форме, которые того и гляди должны были выстрелить во все стороны на расплывающимся пузе, как ни странно совершенно без удивления и спокойно воспринял этот вопрос и продолжал наставить на интимном досмотре, по всей видимости уже не первый раз.
Михаил Васильевич тогда вопросительно посмотрел на Макса, как на человека опытного в таких вопросах, не противоречит ли это требование каким-то нормам и принципам морали и права. Тот только пожал плечами, мол куда деваться, на зоне его и не так досматривали, имеют право. В итоге командировочные, выражая искренний протест и недовольство, вдвоём расстегнули ремни на джинсах и по очереди предъявили инспектору своё хозяйство. Тот с любопытством внимательно осмотрел его, чуть-ли, не засунув туда нос, но не найдя ничего подозрительного, вынужден был сделать недовольное лицо, явно разочаровавшись и отпустить их восвояси.
Макс кинул ему вслед что-то очень обидное, ГАИшник было сорвался с места, но его товарищи из отряда ухватили сослуживца за плечи и удержали от необоснованного поступка и велели путникам поскорее убираться восвояси подобру-поздорову. Командировочные тут же воспользовались их любезным предложением.
*****
В этот раз в поезде милиционеры разумеется тоже не солоно на хлебавши всё осмотрели, везде сунули нос, всё перетряхнули, но не нашли в его скромном командировочном скарбе абсолютно нечего для себя интересного.
Когда процедуры закончилась патрульные, явно рассчитывали на добровольное вознаграждение. По причине того, что больше докопаться не до чего, долго пытались грузить Михаила Васильевича классической речёвкой, что паспорт у него какой-то неухоженный, что, мол, согласно статьи шесть непонятно какого закона любые помарки и надрывы на паспорте караются по всей строгости. Устав от ночной процедуры, с закрывающимися от усталости глазами, не первый раз выслушивая подобные слова от сотрудников, командировочный пояснил им, что все их потуги урвать штраф абсолютно бесперспективны, им ничего не светит, и что на подобное фуфло он не покупается. Милиционеры расстроились и стали покидать купе.
Преисполненный благородной обиды за то, что из всего вагона досмотрели именно его, не пьяных бурогозов, не чеченского воина со стволом в мешке, а именно его, безобидного командировочного, Михаил Васильевич попросил наряд пояснить, на каком, собственно, основании они разбудили его в два часа ночи и вообще зачем всё это ночное шоу, а самое главное, почему именно его скромная персона привлекла их внимание, ведь сколько вокруг более достойных внимания людей, а он вроде человек приличный, в рубашке, пиджаке.
Хотя время, конечно, что уж тут говорить, было неспокойное. Теракты, Первая Чеченская, взрывы в метро… Последний раз в Москве его вообще останавливали на каждом шагу, через каждый метр. Любой проходящий мимо и уважающий себя ППС-ник, а их в Москве оказалось с избытком, издалека завидев Михаила Васильевич, считал свои долгом досмотреть провинциала, обязательно спрашивал документы, долго изучал паспорт, обратные билеты и содержимое сумки и карманов, пытаясь найти во нём что-то противозаконное, каждый раз задавая обескураживающие вопросы, которые ставили в тупик, в надежде урвать червончик, но увы для себя безуспешно. Пока командировочный доехал до места назначения, где он должен был оформить путевые бумаги для своей конторы, его остановили, ну раз эдак двадцать, паспорт он даже перестал убирать в карман, так и нёс, в руке.
*****
Старший наряда, после вопросов Михаила Васильевича, задержался в дверях купе, развернулся и присел напротив, придерживая рукой калаш. Откинув куртку с сержантскими погонами, по всему видно опытный, средних лет милиционер, с пытливо сверлящими буравчиками глаз, ответил:
- Знаешь, уважаемый, была тут у меня недавно забавная история. Ехал в нашем поезде батюшка. Настоящий такой батюшка, одетый по всем правилам – в рясе, с крестом, сам с бородой до пупа. А я всё-таки решил не побояться Бога и досмотреть его, опыт, знаешь, интуиция, их не пропьёшь. Что-то меня заставило его осмотреть. И что бы ты думал, сидушки поднимаю, а у него там полный мешок травы.
- Какой травы? – удивился Михаил Васильевич.
- Да уж известно какой, явно не лебеды для гусей. Так вот, я ему и говорю: «Ну как же так, батюшка, что ж Вы закон-то нарушаете? Лучше бы водку пили», на что он мне и отвечает: «Водка, сын мой, это зелье дьявольское, а это, показал он на мешок, это травка Божья». Ещё вопросы будут, уважаемый?
Закончив свой поучительный рассказ, не выведя из него морали, но явно довольный собой и своим несусветным богохульством, которое должно было пояснить причину ночного досмотра, сержант молча удалился по спящему вагону куда-то в сторону вагона-ресторана. Михаил Васильевич спокойно залез на свою полку и уснул, а поезд мерно и безразлично отстукивал километр за километром…