Стоя в центре своего маленького рая, Джозеф с наслаждением раскуривал сигарету, делая короткие вдохи и протяжные выдохи. Его рай находился посредине моста, соединяющего континент с островком Брикелл Ки. Взгляд его ласкали бело-голубые, кремовые, с алюминиевым отблеском, небоскребы, переливающиеся в сумрачных огнях пунцового неба; серо-зеленая гладь умиротворенного залива, сужающегося к Даунтауну. Утром, сидя на скамейках возле памятника стражу из индейского племени Текуста, припавшему губами к огромной ракушке с таким усердием, словно это чан с водой, а он – измученный жаждой путник, наблюдаешь, как медное солнце лениво приподнимается из-за Майами-Бич; распускает в еще прохладное и сонное небо багровые лучи, будто потоки жарких стрел, глубоко вонзаясь в небесное полотно, стремительно мчась к городу. Тихое море блестит, словно расшитое серебристым шелком, робко касаясь прибрежных камней теплыми водами. Эти величественные виды неизменно приводят Джозефа в какой-то смутный восторг, разгоняя его мысли и сбивая их в некую нетерпеливую тревогу. Вечером он переходит на мост между Брикелл Ки и континентом, занимает излюбленную точку перед горлышком залива Бискейн, соединяющегося с рекой Майами. Смотрит, как пурпурное солнце, выпустившее за день запас жарких стрел, устало опускается на крыши зданий, разливаясь прощальным заревом. Здесь, в треугольнике небоскребов, прислонившись к кремовому парапету, издалека напоминающему ванильный зефир, он предается честолюбивым, но совершенно пустым мечтам о несметных богатствах. Глядя на застроенный фешенебельными отелями кусочек земли справа, ему грезится, что когда-нибудь и у него будет в собственности подобный участок, и он застроит его самыми высокими, поражающими умы обывателей зданиями. Пустоголовые туристки будут кривляться перед фотокамерами на фоне его величавых творений, а их не менее безмозглые мужья – семенить за ними с коктейлями, с подростковым рвением выискивая шанс напиться до слабоумия, и податься в порочные развлечения бурлящего города. Он же, Джозеф Балаян, хозяин, феодал, вершитель сотен судеб его подчиненных, будет стоять на широченной террасе последнего этажа своего самого высокого небоскреба, потягивать дайкири из голубого Кюрасао, упиваться собственным величием. Там, внизу, в бассейнах и барах, на извилистых змейках дорожек между ними, в белоснежных, как свежевыстиранный шелк, бороздках пляжа, растекается рвано-пестрое полотно его клиентов, вдается неглубоко в отсвечивающий бриллиантовым отливом океан. Ослепительное солнце источает безудержное сияние блестящего, жаркого потока на его владения, точно прислуживая ему, и одновременно благословляя на вечные удачу и сибаритство. Верные люди находятся где-то поблизости, может, на террасе, может, за стеклянной дверью, отделяющей ее от просторной почивальни с прямым видом на океан. В своих грезах он наполняет всю гостиницу своими близкими и друзьями, которых собрал из США и Армении. Перелет, проживание, развлечения – все за его счет. По вечерам молодая часть устраивает вечеринки у бассейна, поражающие обилием самого разнообразного алкоголя. Музыка тропиков разливается между плотными рядами размашистых, стройных пальм, укрывающих его имение от внешнего мира пухлой, вздыбившейся, как у неухоженного мальчишки после сна, шевелюрой. Взрослая часть занимается своими делами в гостинице, может, смотрит какой-нибудь балет в концертном зале, поставленный его талантливыми, умелыми аниматорами. Не прекращается звонкий поток желающих выпить с ним. Звонкоголосые девушки окружили его кольцом птичьей трели, он даже не слышит толком, о чем с ним говорят. В одной руке дайкири, в другой сигара, взгляд пытливо направлен в горизонт, словно желает заглянуть за него. И он уверен, что у него это получится. Он может глядеть за горизонт, видеть то, что скрыто от всех, в этом и есть его исключительность. Подавляющая масса живет отупляющей суетой, грызущей планету, как свора тараканов, поедающих еще живую плоть. Они считают себя высшими, разумными, на деле же не понимают своей никчемности, как понимаю ее я. Даже мои друзья тянутся ко мне только из-за денег. Так в чем же разница их от тех тварей? И поэтому я, Джозеф Балаян младший, создан восседать на троне, который несет на жалких плечах кучка ничтожеств. У меня столько денег, что ни одна тараканья забота меня не касается.
