Бобрый вечер, дорогие читатели!
Продолжаем повествование о жизни Великого Леса в целом и Опушки в частности.
Итак, Крокодил снова сидел возле забитого орехами дупла. Рядом упражнялась Ухти-тухти, уже состряпавшая какое-то подобие яблочных чипсов, а несколько далее Оса составляла букеты.
Крокодилу люто хотелось спуститься вниз побегать и размять конечности, но, поскольку прямо под елкой разгуливали местные гиены, приходилось сидеть на ветвях. Что их туда привело, ему было неизвестно, но желания вникать в этот вопрос он явно не ощущал.
Можно было предположить, что это было связано с участившимися прилетами белок-летяг в их окрестности, хотя, вполне возможно, что связи никакой не было. Во всяком случае, анонсированный приезд элитных гиен ни с чем не увязывался.
Между тем местные шакалы сообщили, что, если летяги и дальше не ограничат свою активность, то солнце будут забирать до самой весны. Среди зверья Беличьей чащи это восторга не вызывало, ибо почувствовав на себе, что это такое, «бис!» кричать никому не хотелось.
Косвенно из слов шакалов следовало, что противопоставить летягам хоть что-то они не смогут. Хотя формально они пытались обрадовать жителей Опушки тем, что Разнолесье и Бизоностан притарабанят на Опушку средства противолетяжьей обороны. Кажется, цельных две штуки.
Как и предполагали Оса с Крокодилом, звери скорее будут на горшочек или под куст «ходить», лишь бы не остаться без волшебных зеркал.
По-видимому, шакалы это понимали не хуже, поэтому пообещали, что оборудуют точки общественного пользования этими лесными гаджетами, что должно было иметь умиротворяющий эффект для зверья.
Зверьё пытались умиротворить и тем, что, в случае нехватки солнца, его на Опушку Разнолесье подкинет. Многие верили.
Также говорили, что Хладолесье сократило поставки пара из своих обширных подземных бань, который почти весь Великий лес использовал для подогрева.
Предполагалось, что это знак близкой гибели Хладолесья. Возможно, кто-то в это верил, но на Крокодила это не производило никакого впечатления, ибо, сколько он помнил, столько Хладолесью предвещали гибель, которой не случалось даже во времена много мрачнее нынешних.
Зато, в отличие от Хладолесья, Опушку должен был ждать небывалый взлет и массированное процветание, должны были заколоситься дубы и березы, пышным цветом расцвести желуди и люцерна, а каждый хряк неизбежно растолстел бы до размеров диплодока, ибо было решено, что опушкинские менестрели станут судьями на величайшем сабантуе всех времен и народов – на «Разнолесозыркании» будущего года.
Увы, особого энтузиазма среди зверья эта новость не вызвала, ибо, сколько бы оно ни плевало в Хладолесье, на сие мероприятие оно тоже смотрело, как на битву голубых щенков.
Вероятно, светлое будущее Опушки тоже вызывало определенный скепсис, ибо шакалы решили усложнить выезд за ее границу, дабы кабаны и дятлы по неразумности не избегли грядущего счастья.
Последних это тоже ожидаемо не обрадовало, и желающие обрести ксиву жителя хотя бы самого захудалого угла в Разнолесье остались в чём были – в Опушке с головы до пят.
Вероятно, чтобы хоть чем-то подсластить пилюлю, шакалы несколько смягчили ограничения продаж веселящего зелья, которое, судя по тому, что видели Крокодил и его семейство, потреблялось намного активнее, нежели раньше. А уж звуки ночного леса говорили о возросшей популярности этих средств более чем явно.
Так только прошлой ночью, засыпавший на ветке Крокодил слышал, как под его елкой какой-то хряк икал так люто, что это больше походило на помесь вокала со страшной смертью, утсупавшую лишь Птице Сирин.
Приходя в трезвое состояние, зверье обсуждало новость, согласно которой Хладолесье, трусливо поджав хвост, согласилось продолжить вывоз шишек и желудей из Опушки на благо Разнолесья.
Правда, какая в этом польза для Опушки Крокодил не понимал, видя здесь исключительно шакальи выгоды.
Пар от горячего чая смешивался с плывущим над Беличьей чащей холодным туманом, и, пока внизу ворчало разбредающееся по своим берлогам зверье, Крокодил с Осой сидели на ветке, наслаждаясь лесной прохладой.
Продолжение следует…