Ох уже эти советские поезда, ах уж эти плацкартные вагоны. Места встреч, знакомств, пьянств, орущих детей, бухих дембелей и красоток, едущих покорять Москву. Это коммунальная квартира. Каждый знает, что ты съел, сколько выпил, когда покурил, сколько раз сходил в туалет. Но какие тёплые воспоминания набегают, когда каждый из нас мысленно возвращается в те счастливые времена, когда он, юный и беззаботный, под приятный стук колёс смотрит на пробегающие мимо леса, деревушки, поля и реки нашей бескрайней страны.
Славься заколоченное окно поезда! Это портал в другую реальность, куда можно смотреть сутками и думать, думать, думать, наслаждаться русской природой, её бескрайностью, её глубиной, воспетой поэтами. Ну и, конечно, пить, курить в тамбуре, знакомиться с новыми интересными людьми. Сколько тысяч километров исколесил русский человек по железнодорожным путям, сколько лёгких он выплюнул в прокуренных тамбурах поездов, сколько лиц и людей промелькнуло передо ним, сколько литров водки было выпито… Это бесчисленное, нескончаемое количество. Но в советском поезде вы не встретите ни одного дурного человека, все здесь реально братья и сестры, были равны. Здесь, в этих плацкартных вагонах, воплотилась идея коммунистов про всеобщее равенство и братство.
Егор по своему обыкновению ехал на нижнем боковом, с ним в отсеке была мамаша с вечно орущим и сидящем на горшке маленьким ребёнком, две девушки чуть старше его, с которыми они быстро познакомились, и солдат-срочник, возвращающийся с войны в Афгане. Глуховатый после контузии с огромным восточным кинжалом в вещмешке, который являлся его основным трофейным богатством, он страшно кричал ночью. Напротив, в соседнем загончике, расположился немолодой мужчина, отставной военный, «дядя Серёжа», милейшей души человек, с которым Егор схлестнулся и провёл весь остаток пути вместе. Только поезд отошёл от станции, как дядя Серёжа начал активно почивать прочих пассажиров чаем с коньяком, который потом просто перерос в коньяк. Правда было его немного, а дорога была длинная, почти целую ночь.
Молодой контуженный солдатик, прошедший Афган, пить коньяк наотрез отказался, мотивируя свой отказ:
- Вещь конечно соблазнительная, много мы этого напитка выпили в Афганских горах и духов под ним постреляли. Но не обессудь, друг, я после контузии этой как выпью чего-то эдакого, то начинаю мёртвых духов гонять. Башню, короче, сносит капитально и глюки у меня, что мёртвые духи опять к нашему блокпосту подбираются. Друганы мои мёртвые - Женька да Ильюха, снова приходят, как живые и мочим мы всех, режем, жжём, стреляем. А они, падлы, все не кончаются и не кончаются, всё прут на нашу высоту в своих тюбетейках и халатах, шайтаны. А как патроны у нас заканчиваются, начинаем мы с моими мёртвыми товарищами резать их и душить голыми руками. Да вот в чем беда, оказывается, что глюки-то это глюки, а бегаю я как лунатик и начинаю с ножом на всех кидаться по-настоящему. Поэтому извини, братан, чтобы я весь вагон тут не перерезал по дурке, лучше я в этот раз не буду.
Жалко его было, спал он нервно, вздрагивал постоянно, дрожал всем телом, как собака во сне. То плакал, то кричал страшно: «Братва, духи, в ружье!». Калечила жизнь в те годы молодых пацанов, а было то ему всего годков девятнадцать. Только глаза безразличные, до времени повзрослевшие, даже старые, как у девяностолетнего старика, да и седой он почти весь был...