Как раз к юбилею Октябрьской революции вспомнил. Во времена перестройки, году так в 1990-м, когда по Октябрю 1917-го кто только не топтался, в одной из газет я прочитал рассказ Аркадия Аверченко "Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина". У него была целая серия памфлетов "Дюжина ножей в спину революции". Как нельзя кстати оказалось в перестроечную эпоху.
Собственно, вот он, рассказ - достаточно короткий, поэтому приведу его здесь целиком:
"Ровно десять лет тому назад рабочий Пантелей Грымзин получил от своего подлого гнусного хозяина кровопийцы поденную плату за 9 часов работы — всего два с полтиной!!! «Ну, что я с этой дрянью сделаю?.. — горько подумал Пантелей, разглядывая на ладони два серебряных рубля и полтину медью... — И жрать хочется, и выпить охота, и подмётки к сапогам нужно подбросить, старые — одна, вишь, дыра... Эх, ты жизнь наша распрокаторжная!!» Зашёл к знакомому сапожнику: тот содрал полтора рубля за пару подмёток.
— Есть ли на тебе крест-то? — саркастически осведомился Пантелей.
Крест, к удивлению ограбленного Пантелея, оказался на своём месте, под блузой, на волосатой груди сапожника. «Ну, вот остался у меня рупь-целковый, — со вздохом подумал Пантелей. — А что на него сделаешь? Эх!..» Пошел и купил на целковый этот полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос, — так разошёлся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось. И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин — так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал.
— За что же, за что... — шептали его дрожащие губы. — Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликёры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной, да консервов, да ветчины — света Божьего не вижу... О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу!.. То-то мы бы пожили по-человечески!..
Однажды, весной 1920 года рабочий Пантелей Грымзин получил свою поденную плату за вторник: всего 2700 рублей. «Что ж я с ними сделаю, - горько подумал Пантелей, шевеля на ладони разноцветные бумажки. — И подмётки к сапогам нужно подбросить, и жрать, и выпить чего-нибудь — смерть хочется!» Зашёл Пантелей к сапожнику, сторговался за две тысячи триста и вышел на улицу с четырьмя сиротливыми сторублёвками. Купил фунт полубелого хлеба, бутылку ситро, осталось 14 целковых... Приценился к десятку папирос, плюнул и отошёл. Дома нарезал хлеба, откупорил ситро, уселся за стол ужинать... и так горько ему сделалось, что чуть не заплакал.
— Почему же, — шептали его дрожащие губы, — почему богачам всё, а нам ничего... Почему богач ест нежную розовую ветчину, объедается шпротами и белыми булками, заливает себе горло настоящей водкой, пенистым пивом, курит папиросы, а я, как пёс какой, должен жевать черствый хлеб и тянуть тошнотворное пойло на сахарине!.. Почему одним всё, другим — ничего?..
Эх, Пантелей, Пантелей... Здорового ты дурака свалял, братец ты мой!.."
Замысел перестроечных газетчиков, в принципе, был понятен, - ещё раз плюнуть в проклятое советское прошлое. При помощи признанного классика. Но вот ведь незадача: эта история рабочего Грымзина могла бы запросто получить продолжение - потому что она о вечном. На момент публикации рассказа многие - и рабочие, и интеллигенция, и другие, - тоже мечтали зажить по-человечески, стоит только избавиться от "тоталитаризма", от руководящей и направляющей роли, от "непомерно раздутого управленческого аппарата", от "лжи, фальши и лицемерия в кино, на радио, на телевидении"... Да уж, избавление получилось самое то. По самое это.
И, может быть, сам автор и задумывал свой рассказ как антисоветский, - только, как мне кажется, он, рассказ, о другом. О том, чтобы бездумно не ломать, если чётко и детально не знаешь, чего хочешь построить. А иначе хаос будет вместо "лучшей жизни" - и ой с какой тоской тогда будет вспоминаться "тяжёлое" прошлое. Для всех времён верно.
