18–20 ноября в екатеринбургском театре «Урал Опера Балет» премьера — комико-фантастическая опера Петра Чайковского «Черевички». За музыкальную часть отвечает дирижер Константин Чудовский. В интервью он рассказал, как смеялся над интервалом «тритон», выведывал секреты у итальянского коуча и ностальгировал по России, проживая за границей
Текст: Полина Сурнина
Про своего ученика Константина великий дирижер Геннадий Рождественский говорил, что у него превосходные дирижерские данные и исключительная память. Чудовский всегда знает партитуру и либретто наизусть и не берет с собой на сцену ноты. Выпускник Гнесинского училища и Московской консерватории, он еще студентом попал в «Геликон-оперу», потом жил в Вене и работал в Чили, а в 2019 году вернулся в Россию и был назначен главным дирижером «Урал Опера Балет». Еще Чудовский руководит недавно созданным Государственным Кремлевским оркестром в Москве.
Как музыка возникла в вашей жизни?
Я из семьи лингвистов. Музыкантом была только моя бабушка — она солировала в капелле Юрлова. Я оканчивал лицей № 1535 при Институте стран Азии и Африки, изучал китайский язык, увлекался востоковедением. Брал уроки фортепиано и очень хотел посвятить себя музыке, но думал, что опоздал. Ведь музыкант — это когда ты с трех лет сидишь и по восемь часов в день занимаешься на инструменте. У меня такого не было. Но однажды случай свел меня с музыкальным педагогом, которая пообещала взяться за мою подготовку. После разговора с ней я пришел домой и сказал: «Родители, я иду в Гнесинское училище». Реакция была простая: «А чего не в балетное? Ты там тоже ничего не умеешь!» Но за год меня действительно смогли подготовить, хотя я был очень дремучий, смеялся над тем, что есть интервал под названием «тритон». Я поступил в училище. И там, как говорится, уже дорвался. Понял, что всё это время пытался доказать, что тоже имею право быть музыкантом.
После Гнесинского училища была Московская консерватория. Поступив туда, я познакомился на венском балу с Дмитрием Бертманом, основателем «Геликон-оперы». И он говорит: «Приходи, у нас завтра Геннадий Николаевич Рождественский ставит оперу „Средство Макропулоса“. Для меня Рождественский был небожителем. Я и представить не мог, что через несколько лет он станет моим педагогом. На экзамене на симфоническое отделение Геннадий Николаевич отобрал меня к себе, а потом сделал очень большой подарок: доверил открывать свое 75-летие. Я был там единственным из студентов.
Вы в школе любили музыку именно классическую?
Да. Я был белой вороной в классе. Ходил с плеером, как и все, но у меня там были Шопен, Рахманинов, Чайковский. До сих пор, когда спрашивают, какую музыку я слушаю дома, я говорю, что классику. Интересует даже не само произведение, а его трактовка. Именно этим мы и занимаемся: на любом исполнителе лежит ответственность за то, что хотел сказать композитор. История знает много примеров, когда плохое исполнение обесценило произведение. Например, первое представление оперы «Кармен» провалилось, и для Жоржа Бизе это стало огромным ударом. Почему так вышло, сейчас понять невозможно, это одна из самых хитовых опер, она всегда собирает полные залы.
Почему вы выбрали именно дирижирование?
У меня был совершенно потрясающий первый педагог по дирижированию, Валентина Аркадьевна Богдановская. Она контролировала всё в моей жизни, включая прическу. Это отдельная мафия — ее ученики. Я у нее был сто тридцатым.
Мало кто понимает, зачем нужен дирижер. Стоит, палочкой машет — в принципе, музыканты и без него могут играть. Иногда даже лучше. Валентина Аркадьевна помогла мне понять, что это за профессия. На третьем курсе педагоги из других городов приехали смотреть, как в Москве учат дирижированию. Обычно на уроке есть еще пианист, чтобы было слышно, чем ты дирижируешь, и педагог с этим работает. И тут Валентина Аркадьевна говорит: «Давай повторим, что мы на прошлом уроке делали, покажи». Не называя произведение. Нот для пианиста у меня с собой не было. Я в полной тишине начинаю дирижировать, и тут из комиссии голос: «Слушайте, это ж коронация из „Бориса Годунова“». Я упал. Вот, оказывается, про что дирижирование! По моим рукам узнали эпоху, композитора, оперу и даже сцену из оперы! Я понял, что хочу быть только дирижером, «руками лепить музыку», как говорила Богдановская.
Какая постановка в «Геликон-опере» была для вас наиболее знаковой?
Опера Прокофьева «Повесть о настоящем человеке». В «Геликоне» она шла под названием «Упавший с неба». Я тогда еще был пианистом, а в постановке этой оперы участвовало сразу семь дирижеров-постановщиков, студентов Владимира Александровича Понькина. И вот идет репетиция, опера уже почти готова, и ни один дирижер не пришел. Отправили меня. Так что именно этой оперой я начинал свою дирижерскую карьеру. Мне было тогда 24 года. А еще на ней я познакомился со своей женой. Она там пела главную женскую партию. И в екатеринбургском театре, где я сейчас работаю, я тоже был с этой оперой первый раз. Причем не в качестве дирижера — я играл в оркестре на фортепиано.
Мне до сих пор очень приятно, когда музыканты просят меня выступить с ними в качестве пианиста. Потому что у дирижеров другое восприятие музыки. Когда я учился, меня поразило, что на каждом этаже Гнесинки — свой мир. Хоровое дирижирование — это шумные, безбашенные ребята. Вокалисты обычно высокие, красивые, горло замотано шарфом, разговаривают вальяжно... Все очень разные! И иногда инструменталистам хочется, чтобы аккомпанировал именно дирижер. У пианистов есть другое — безумно красивый звук, то, что называется «туше», прикосновение, есть безупречная техника. Естественно, многие пианисты могут сыграть гораздо тоньше. Но когда дирижер садится за рояль и берет аккорд — он сразу представляет, как бы это сыграл, если бы это было оркестровано, даже если это никогда не было оркестровано.
Кто, кроме ваших педагогов, повлиял на вас как на дирижера?
Пианист Массимилиано Булло, сейчас его назвали бы словом «коуч». Мы познакомились на контракте в Лиможе, я приехал ставить «Трубадура». Массимилиано в миланской опере «Ла Скала» с 10 лет, его родители там были солистами, потом пели в хоре. Он был правой рукой великого итальянского дирижера Риккардо Мути. И вообще видел только, как сейчас говорят, топовых дирижеров. А тут прискакал я, молодой, двадцать с небольшим, энергии много. Массимилиано меня, как говорится, бил головой об стол, пытаясь поднять на тот уровень, к которому он привык. Для меня это было очень мучительно. Я обижался, расстраивался. Но пока мы с ним работали, у меня полностью поменялось звучание оркестра. При том что я словами музыкантам ничего не объяснял. Всё — руками. Воздействие на публику стало совершенно другим, появилась игра временем, паузы, новые краски оркестра... Мы ушли от внешних эффектов в глубину. Когда меня позвали в Чили главным дирижером, я утащил Массимилиано с собой туда, и мы сделали вместе 12 итальянских опер. Массимилиано меня подсадил на то, что по ночам надо пить кофе, как настоящий итальянец. И после каждой репетиции я его волок в свой номер, иногда силой, и пытался вытянуть из него максимум секретных знаний и умений.
Вы с ним разговаривали на английском?
На итальянском. У меня хобби — учить языки. Началось с того, что я боялся, что где-то по уровню могу не дотягивать. Я хотел быть уверен, что хорошо выучил партитуру. И в результате стал дирижировать только по памяти, наизусть. Для этого надо знать партию каждого инструмента в оркестре и все слова в опере. Это легче, если ты понимаешь, о чем говорят. Не запоминать абракадабру. Английский у меня был в школе. За время «Геликона» я выучил итальянский, испанский и французский, потом занялся немецким. Надо мной смеялись: мол, зачем тебе это надо, в жизни не пригодится. И вдруг меня зовут в Чили на постановку «Бориса Годунова» заменить заболевшего дирижера... Мне было 29 лет.
Билеты раскупались в ноль, собралась совершенно потрясающая команда солистов из разных стран. Русских было очень много, и последний спектакль они сделали «зеленым»: поменяли все слова опер, пользуясь тем, что местные не понимают. Энергетика была бешеная. Они такую ерунду пели, у меня слезы текли в три ручья от смеха. Потом за этот спектакль мы получили премию критиков Чили «Лучшее событие 2011 года». И меня позвали остаться главным дирижером. Еще и потому, что я более-менее говорил по-испански. Вообще я в каждой стране стараюсь общаться с оркестром на языке оригинала.
Почему из Чили вы переехали в Екатеринбург?
Пока я там работал, моя семья жила в Австрии. Так прошло шесть лет, и у меня началась страшная ностальгия по России. И тут я приезжаю в Екатеринбург на «Царскую невесту». Кокошники, бороды, кафтаны, медвежьи шкуры — всё родное. Когда директор театра Андрей Геннадьевич Шишкин мне предложил пойти в «Урал Опера Балет» в качестве главного дирижера, я с большим удовольствием согласился. А сейчас я еще и худрук только что созданного Государственного Кремлевского оркестра. За базу этого оркестра был взят Государственный духовой оркестр России, а для симфонического состава мы три года искали музыкантов. И теперь у нас в одном оркестре минимум четыре коллектива. Большой симфонический оркестр, духовой оркестр, струнный коллектив, который создал скрипач Константин Казначеев, и эстрадно-джазовый бэнд для мероприятий. Задача перед нами стоит простая: достойно конкурировать с ведущими мировыми оркестрами.
Какие оперы у вас самые любимые?
У меня недавно был дебют в Большом театре, и все эти три оперы за месяц прошли: «Пиковая дама», «Царская невеста» и «Борис Годунов». Я их безумно люблю, могу ставить бесконечно, не надоедает, не устаешь. Это даже не работа: ты приходишь послушать свою любимую оперу в потрясающем исполнении, только исполнение еще и зависит от тебя.
Современные постановки вам нравятся?
Всё зависит только от таланта режиссера. Все-таки он должен приблизиться к гению композитора и попытаться понять, что тот хотел. Часто бывает, что задача режиссера — сделать так, как никто еще не делал до него. Тебя зовут на спектакль, ты говоришь: так, на Марсе уже делали, в бассейне эта опера уже была, Борис Годунов в пиджаке уже был... И получается, что часто режиссеры становятся заложниками этой ситуации.
Сейчас мы готовим в Екатеринбурге оперу «Черевички». Ставит ее замечательный драматический режиссер Борис Павлович. Это его первая работа в оперном театре. Он так погрузился в эту тему, что смог объяснить мне вещи, о которых я не задумывался. Почему опера «Черевички» не имела такого успеха, как «Онегин» или «Пиковая дама»? Не потому, что музыка плохая, — музыка замечательная. А потому, что для сарказма, юмора и оттенков того, что есть у Гоголя, в музыке необходим был XX век, необходим был Шостакович, который написал, допустим, «Нос». А у Чайковского — открываешь эту оперу, и на первом плане разливы мелодические, лирика, ариозо Вакулы, ария Оксаны — музыка тебя просто сносит. А у Гоголя потом шутки, сцена с мешками. И ты понимаешь, что Чайковскому это не так интересно. Он всё это добросовестно пишет, но качество лирической музыки — в разы выше.
— Что делает оперного вокалиста великим?
— Есть такое понятие — комплекс. Во-первых, данные. Потрясающий вокальный материал. Дальше — ум. Есть множество примеров, когда голос мировой, а человек не может понять, что такое музыка, поет немузыкально, делает глупости по жизни и на сцене. И он своим прекрасным голосом в итоге поет условное «кушать подано». Всегда видно, что певец собой представляет как человек. Я даже не про характер, а про глубину. Бывают такие люди: всё сделал блестяще, а ты сидишь и думаешь: «Елки-палки, ушел бы ты поскорей уже». А иногда стоишь на сцене — и тебя не отпускает. Любая пауза, которую вокалист делает, тебя завораживает. Актерская игра — тоже часть комплекса. Ну и плюс, конечно, бессонные ночи, миллионы часов терзаний, миллионы часов работы с коучами, с педагогами. У нас такая работа: каждый день ты чему-то учишься. Не бывает такого, что ты выпустился, тебе дали диплом — и всё. Как говорил один мой знакомый директор оркестра: «Я очень тонко чувствующий музыкант, у меня есть об этом документ». Это процесс ежедневный и довольно мучительный.
Фото: Евгений Евтюхов / Фонд Ильдара Абдразакова, Александр Виноградов
Обязательно подписывайтесь на наш Дзен, где вас ждут увлекательные материалы о путешествиях, культуре и не только. Мы обожаем не только железнодорожные туры — на нашем сайте готовых туристических продуктов собрано более пятидесяти, но и атмосферу вокруг путешествия: книги и музыку в пути, радость теплых встреч, отзывы довольных туристов. Ради этого мы стараемся ежедневно.
