Занесло меня в вытрезвитель однажды. Здесь, в палате, лежали такие же, как я, тихие одинокие люди. Все они были сильно пьяны и засыпали, улыбаясь во сне. Пожилой санитар в белом халате, с неизменной алюминиевой ложкой в руках, время от времени заглядывал к нам в палату с разными вопросами. Я услышал, как один из спящих сказал: " Вроде бы я с кем-то говорил, а теперь не пойму, то ли это я сам говорю, то ли кто-то другой... Позвони мне домой, и я тебе все сделаю. Только захвати бутыль. Мой адрес: бульвар Шевченко, дом семь."
Другой откликнулся: "Я сегодня сижу тут второй день, как дурак. Помню какая-то баба постоянно повторяет "Петька, не пей так много!", я какое то время ее слушал, а потом уже только понял что я этот Петька и есть!" Кто-то хихикнул, но в это время дверь в палату открылась, у меня в руке внезапно оказался стакан с мутным напитком, который мне торжественно преподнес санитар. Этот стакан я разбил в мгновение ока, за что был награжден язвительным комментарием кого-то из пьяных: "Я даже когда пил, рука моя не дрожала!" Это сказал тот, кто сидел ближе к двери.
Я взглянул на сидящих на соседней кровати. На соседнем диване лежал мужик лет сорока, одетый в спортивный костюм. Глаза у него были закрыты, а на лице застыло выражение крайней степени блаженства, и в этом состоянии он выглядел довольно нелепо. А вот рядом с ним сидел какой-то старик. Весь его пиджак и брюки были заляпаны чернилами, а на лысине отчетливо виднелись следы кетчупа и пролитого борща. Глаза у старика были как у спаниеля - преданные и очень грустные. Он был похож на интеллектуала из бывших советских. Казалось, что вся тяжесть существования вдруг свалилась с его души, и он готов немедленно рассказать мне свою самую сокровенную тайну, но вместо этого он осторожно потрогал себе горло и вдруг произнес: "А х*й с ними, с деньгами, Петр Петрович, а?"
Чуть левее на койке располагался дед лет семидесяти, настолько древний, что его можно было принять за персонаж какого-нибудь исторического фильма про святую Русь, только глаза были совершенно безумные. Казалось, что он заснул во время своего тяжелого перехода от рождения к смерти и видит сейчас большой затяжной грустный сон, в котором проходят все муки, испытываемые человеком перед смертью. Рядом со мной сидел какой-то мужик с коричневым лицом, заросшим седой бородой, он что-то тихо шептал, а иногда его голос доходил до моего слуха: ".. на мокруху подписали… твари.. сволочи.. мрази…." И так далее. Этот мужик был похож на старого рыбака, который хочет рассказать что-то исключительно от души, но слов ему, конечно , не хватает, и он вспоминает в пространство все известные ему ругательства, чтобы хоть как-то заполнить образовавшуюся пустоту. Остальные пассажиры также были не очень приятны в смысле моральной выдержки, а сидящие напротив, в самом углу, представляли собой совсем уж кошмарное зрелище.
Место это мне запомнилось своей мрачной живописностью и подборкой мучеников населяющих его, как будто я был внутри картины босха. Несмотря на все мои усилия не заснуть, я не в силах был оставаться в потоке сознания и через какое-то время впал в дремоту. Во сне мне все время чудились грозящие мне кулаком фигуры и громкие голоса. А потом я проснулся в состоянии, которое можно описать только как непередаваемую легкость во всем теле и щемящую грусть на душе.