Была ли у вас, господа, в жизни радость большая, чем строительство в детстве шалаша в углу у дивана из лыжных палок, одеял, настольных ламп и всего самого что ни на есть годного? Была? Ну и слава богу. Впрочем, кто знает. Отчего не спрашиваю дам? Да от того, что одному богу ведомо, чему они будут радоваться.
Наступал май. Дмитрий Евгеньевич вышел из дома, одетый в почти новый серый итальянский костюм; жена говорила: сидит как влитой, Дмитрию Евгеньевичу казалось, немного полнит. Сухой асфальт стелился пылью и счастьем к ногам. Земля на газоне, в которую неловко наступил сверкающим башмаком Дмитрий Евгеньевич, чавкнула тепло и неглубоко. Ну на работу, так на работу.
В потоке машин недоумение вызывали отдельные, не соблюдающие и, более того, нарочно не соблюдающие автомобили. Дмитрий Евгеньевич водил большой громоздкий седан, купленный в порыве для восполнения внутренних неудач, признаваться в которых он и себе бы не захотел. Не пропуская нагло лезущих в бок автомобилистов, он размышлял о Самой Главной Машине, которая есть на дороге и которую все пропускают и уважают, а ей от того гордо и погано весело на душе. Сам бы Дмитрий Евгеньевич не хотел быть такой машиной, но возможность ее существования согревала душу и развлекала ум.
Дмитрий Евгеньевич служил коммерческим директором не большой и не маленькой фирмы, занимавшейся разработкой и наладкой программного обеспечения, и в душе считал, что его утреннее появление на работе оказывает влияние и производит впечатление. Перед ним метрах в пятидесяти, целеустремленно глядя вперед и делая вид, что он тут уже полчаса как, да, вот, заработался, начальника и то не заметил, служу делу, а не лицам, вскочил в дверь опаздывающий Иван, заместитель Дмитрия Евгеньевича и, откровенно говоря, единственный человек в фирме, должным образом оценивающий статус своего руководителя. Основную часть работников составляли программисты и иные спецы в области компьютерных технологий. Их, невзирая на способности, должности, возраст, зарплаты и направление занятий можно было разделить на тех, что не имели никаких убеждений и привычки к гигиене и имели затуманенный взгляд и тех, что имели образ несносно опрятный, убеждения твердые, и вид знающий. Результат работы и тех и других был непредсказуем и обидчивы были все поголовно.
В офисе свет был жиже и воздух трудней, чем на улице. «Ну и ничего. От работы зато не отвлекает.»- подумал Дмитрий Евгеньевич, утвердился в кресле, непреднамеренно уничтожил взглядом притаившегося в углу общего кабинета Ивана и принялся за дело.
Работа коммерческого директора предполагала поиск и взаимодействие с заказчиками и представление лица фирмы. Именно так ее обозначал, наездами бывающий в офисе, владелец и генеральный директор молодой энергичный Стас, функция которого была неясна, но каждое появление солнечно и необременительно для коллектива. На первых порах, да и теперь по необходимости, с внешним миром общались сами компьютерщики, но без разумного и сдерживающего посредника, встреча их с заказчиком технически неосведомленным оканчивалось обидой и непониманием с обеих сторон, а с айтишниками заказчика – либо негромким дружным разговором с всполохами непонятных слов и безвозвратным удалением через полчаса в соседнюю пивную, либо короткой перепалкой с последующей паузой из тяжелых вздохов и глубоким непродуктивным взаимным раздражением. Дмитрий Евгеньевич знал людей, знал свое дело и дело шло. Трудовой день докатился до обеда в кафе на соседней улице с пережаренным шницелем и улыбчивой, понимающей толк в весне официанткой, перевалил через две бесконечные планерки с проектными группами, короткие умилительные похохатывания по телефону с заказчиками, которым задержали сроки, и сдержанную емкую перепалку сквозь зубы с главным бухгалтером, дамой, знающей жизнь и бухгалтерию, и подошел к завершению. Дмитрий Евгеньевич засобирался, подхватил портфель, вышел к машине и … почувствовал в себе пустоту. Не манил милый дом с женой и маленькой дочкой, пугала и томила дорога через пол Москвы и пробки, не было впереди пряника, или не пряника, а лучше чего-то другого, яркого, томящего, захватывающего. Дмитрий Евгеньевич сжался внутри и подтянулся снаружи, сел в машину и уставился перед собой.
«Официантка! Обедаю почти каждый день. Шутки, улыбки. А почему не…? Просто зайти, спросить когда заканчивает. Как-нибудь ловко, непошло.» Дмитрий Евгеньевич представил себе официантку, смеющуюся его остротам на переднем пассажирском сиденье в этой ее клетчатой красной юбке. Вполоборота, зубы и скулы смеются, волосы немножко на ветру, колени близко… А потом гулять по весенней ночной Москве... Будем честны к Дмитрию Евгеньевичу: ничего совсем уж откровенного он себе в тот миг не представлял. Жена и дочка мелькнули в голове, не воплощаясь в зрительный образ, дабы не пристыдить, и удалились на положенную им в мозгу полку заботы и домашней ответственности. «Подъеду на машине. Идти пять минут, но…» Дмитрий Евгеньевич не стал додумывать казавшуюся ему стыдную для возраста и положения мысль, как обалдеет девушка, увидев его автомобиль. Вокруг были односторонние улицы и на машине оказалось не пять минут, как пешком и, вдобавок сообразил, что часть улицы у входа в кафе пешеходная, но можно подъехать со дворов, кажется, там второй вход через летнюю веранду. Уже изрядно раздраженный подъехал Дмитрий Евгеньевич к кафе. Наудачу, в заставленном машинами дворе оказалось свободное место у входа. Плавно одной рукой выкручивая руль он стал примериваться к парковке, как вдруг во двор стремительно вкатился сверкающий огоньками и насадками на трубы неопознанный малобюджетный автомобиль и, свирепо газанув, впрыгнул на свободное парковочное место. Дмитрий Евгеньевич взъярился , широко открыл рот и, ловко описав дугу, плотно загородил наглецу выезд своей машиной. Открыв дверь, он неуклюже от волнения подскочил к водительской двери обидчика и смазано ударил по стеклу кулаком. Кулаку от непривычки к такому упражнению было больно, но Дмитрий Евгеньевич почти не обратил внимания. Дверь машины открылась и из нее появился неприятно спортивного вида молодой человек в ловко обтягивающих руки водительских перчатках. Лицо молодого человека было лицом ладно скроенных, спортивных, не знающих сомнений и рефлексий одноклассников Дмитрия Евгеньевича, не очень больно, но брезгливо и уверенно бивших его иногда на большой перемене или в школьной раздевалке. Дмитрий Евгеньевич еще мальчиком был склонен к нежной полноте и не склонен к физкультуре и, пару раз попытавшись дать сдачи, понял, что путного ничего не выходит, а бить начинают несколько больней и , впредь, отвечал словом или, вовсе, молча терпел.
-Че, блядь? Каратист? Кирпичи ломаешь? – жестко и быстро спросил Арлекин, так мысленно сразу назвал его Дмитрий Евгеньевич.
-Вы… Ты… Понимаете… видишь, я сюда парковался, - задыхаясь и потирая ушибленный кулак начал Дмитрий Евгеньевич.
- Всё? Я въехал и встал. Никого не было. А теперь о тебе. Машина новая. Стекло новое. Ты меня че учил что ли?
Кулак Арлекина неожиданно воткнулся в живот Дмитрия Евгеньевича. Он не успел почувствовать боль, только испугаться и уже Арлекин каким-то тоскливо обездвиживающим захватом бросил Дмитрия Евгеньевича на капот его же автомобиля. Дмитрий Евгеньевич закрыл голову руками, прижался к теплому капоту и услышал резкий бабий крик:
- Ты охерел? Здесь, вообще, ресторан, ты понял! Щас милицию вызываю, урод! Оставь мужика!
Из под руки Дмитрий Евгеньевич увидел, что кричит та самая официантка на свидание с которой он собирался. Из кафе неохотно вышел помятый охранник.
- Витя! Вызывай ментов!- распевно-базарным басом продолжала девушка.
Оценив ситуацию, Арлекин отбросил обмякшего Дмитрия Евгеньевича с капота на соседнюю машину, отогнал в сторону мешавший автомобиль, ключи возмущенный Дмитрий Евгеньевич оставил в зажигании, прыгнул в свою машину и залихватски точными, резкими углами выехал со двора и скрылся навеки.
Девушка подбежала к Дмитрию Евгеньевичу. Он не слышал, что она говорит. Слышал только резкий грубый голос, видел ее жесткий красный лифчик в разрезе блузки и хотел домой.
-Что с тобой,- ахнула жена, увидев бледного Дмитрия Евгеньевича в мятом грязном костюме, порванном на колене.
- Да. Так. Одного на дороге поучить пришлось. Хама. Кулак, вот, об него разбил.
Жена и дочка с ее рук посмотрели на него одинаковыми встревоженными, но немного восхищенными взглядами.
-Тридцать пять лет, а как мальчишка! Пойдем, я тебя умою, рану обработаю, Машка, посиди в кроватке.
Давно стемнело. Дмитрий Евгеньевич ворочался в постели, продолжая мысленный диалог с Арлекином и, вздрагивая при воспоминании о жалостливой (бррр), но вульгарной официантке. Жена тепло привалилась к спине. Плотно укрытый от невзгод большой жениной грудью Дмитрий Евгеньевич задремал. И снилось ему вот, что: у дальней стены спальни, за детской кроваткой будто бы всегда была ниша, неровная и беленая как в палатах при Алексее Михайловиче Тишайшем. А ту нишу накрывал и укрывал зеленый тент из старой болоньевой куртки, укрепленный неведомым образом, но чем-то подручным, а на полу уж было накидано чуть пыльных покрывал с кроватей, пледов и прочего. Со стоном облегчения увалился Дмитрий Евгеньевич в этот забытый детский уют и стало тесно в плечах и широко в душе и немного хотелось плакать. И во сне том Дмитрий Евгеньевич был добрым и все понимал.