< Начало
14.
- Итак, - сказал Абрисов, - после того, как тело умерло, душа продолжает жить. Она покидает свое временное пристанище, но, не возносится сразу на небо, как представляется многим. Душа по-прежнему находиться здесь, на Земле. Вблизи оставленного ею тела. Как только душа высвободилась, к ней, сразу же, спускается небесный Ангел. И душа, в его сопровождении, отправляется путешествовать по памятным ей местам. Местам, с которыми ее связывают какие-либо события. Любые события. Радостные, и грустные. Хорошие и плохие. Таким образом, душе предоставляется возможность предаться воспоминаниям. Прокрутить в памяти всю свою земную жизнь. Проанализировать ее. И лишь на третий день, после смерти, Бог призывает душу усопшего к себе на поклонение. Именно, на третий день душа предстает пред Ним первый раз.
- Первый раз? – не удержался от вопроса Евгений. – Разве есть еще и второй?
- Есть. Бог, всего, трижды встречается с душой усопшего – ответил Абрисов. – Так вот, когда душа покидает Землю и устремляется на встречу с Всевышним, тело покойного хоронят. А сразу после похорон проводятся поминки. Я не буду заострять на них ваше внимание. Вы, парни, и сами знаете, как они проходят. Скажу лишь о том, что те теплые слова, которые говорятся на поминках о покойном, являются своеобразным ходатайством перед Богом о снисхождении к новопреставленной душе. Что же происходит с душой дальше? Душа после встречи с Богом отправляется в райские обители, опять же, в сопровождении ангелов.
- Не понял, - сказал Евгений. – Это что получается? Все души без разбора попадают в Рай?
- Все, - подтвердил Абрисов.
- А если, например, покойный... ну, то есть... если он при жизни был последним гадом? Грешником, в общем. Он всё равно окажется в Раю?
- Да.
- А как же справедливый Божий суд? – с иронией спросил Евгений.
Он решил, что поймал Абрисова на не владении информацией. На том, что старичок хочет казаться мудрее, чем есть на самом деле. И теперь, Евгению удалось поставить его на место, загнав в тупик. Но, Абрисов, вместо того, чтобы сконфузиться, сказал:
- Если, Женька, ты не будешь меня перебивать, то всё узнаешь.
- Извините, Анатолий Павлович, - смутился Евгений. – Больше не буду.
Абрисов кивнул, принимая извинение, и продолжил свое повествование:
- В райских садах душа проводит шесть дней. Любуется их несказанной красотой. Осознает, пропуская через себя, все прелести вечной райской жизни.
- Всего шесть дней? – снова влез в разговор Евгений.
Гриша незаметно ткнул локтем друга в бок. Тот, поняв свою оплошность, прикрыл рот ладонью, давая понять, что он нем как рыба.
- Да, - подтвердил Абрисов. – Всего шесть. С третьего по девятый. Этого вполне достаточно, чтобы прочувствовать ту благодать, которая может быть тебе дарована. На девятый же день, Господь снова призывает душу к себе на поклонение. В этот день проводятся вторые поминки по усопшему. Так называемые девяти́ны. Душу, же, на девятый день, после поклонения, ангелы отводят в ад, где она и находится до сорокового дня. Там она видит, как мучаются нераскаявшиеся грешники. Видит, что может ожидать и ее.
- Тридцать один день, - одними губами прошептал Евгений. – В пять раз дольше, чем в Раю. Жестко.
- На сороковой день после смерти, - продолжал Абрисов, - душа в третий раз предстает перед Богом. И именно на сороковой день Бог решает, как поступить с душой усопшего дальше. Решает, чего она заслуживает. Вечного блаженства или вечных мучений. Причем, Всевышний прислушивается к тому, что люди, близко знающие покойного, говорят о нем. Какими словами поминают. От этого, в немалой степени, зависит его решение. Поэтому и заведено на поминках или говорить об усопшем только хорошее, или совсем ничего не говорить. Особенно, на сороковинах.
- На чем? – не понял Евгений.
Абрисов пояснил:
- На поминках сорокового дня. Их принято называть сороковинами. Или, по старинке – сорочинами.
- Ясно. Анатолий Павлович, скажите, а кроме этих трех поминок, ну и годин, само собой, еще какие-нибудь поминки бывают?
- Еще какие-нибудь? – переспросил Абрисов. – Что ты, Женька, имеешь в виду?
- Ну, не знаю. Может полугодичные или вообще внеплановые?
- Внеплановые? – Абрисов улыбнулся. Задумался. Затем ответил очень серьезно:
- По православным канонам проводятся лишь перечисленные тобой поминки. Они считаются обязательными. А, что касается внеплановых, как ты выразился, то я могу высказать лишь свое личное мнение по этому поводу. Я считаю, что если есть внутренняя потребность помянуть покойного, значит это нужно сделать. Ничего плохого в этом нет.
Абрисов отдышался. Плавно повращал головой, разминая шею. Переступил с ноги на ногу. Не убирая кисти с трости, несколько раз разогнул и согнул поочередно пальцы левой, затем правой руки. Он сильно устал. Это чувствовалось. Но, ни Гриша, ни Евгений больше не решились заговорить с ним на эту тему.
Еще бы. Первые две попытки друзей чем-то помочь Абрисову, разбились о его стальной характер. Или, может, о старческое упрямство. Сути дела это не меняло. В любом случае, третья попытка позаботиться об Анатолии Павловиче, снова закончилась бы неудачей. Мало того, если бы она не разозлила Абрисова, то, по крайней мере, вызвала бы у него раздражение. В этом сомневаться не приходилось. Абрисов всю свою жизнь сам решал, что и когда ему нужно делать. Этого принципа он непоколебимо придерживался до сих пор. Так что друзьям оставалось лишь ждать, когда старичок приведет себя в норму.
Закончив разминку, Абрисов обратился к Грише:
- Ну, вот, Гришаня, я рассказал всё, что собирался. Надеюсь, мой ответ удовлетворил тебя?
- Вполне. Даже с избытком, - сказал Гриша.
- Вот и славно.
Евгений поднял брови и посмотрел на своих собеседников с непониманием.
- Подождите, - сказал он. – Гриша, насколько мне помнится, спрашивал, почему птицы... то есть, души... ну, души в птицах... В общем, почему они прилетают только в дни поминок? Может я, что-то пропустил? Извините, конечно, но я не слышал ответа.
Абрисов улыбнулся, однако ничего говорить не стал. Гриша взглянул на старичка. Тот выжидающе смотрел на него. Гриша понял, что Абрисов передал ему право голоса. Пришлось отвечать на вопрос Евгения.
- Душа три дня путешествует, - начал объяснять Гриша, - шесть дней находится в Раю и тридцать один – в аду. А дальше, уже навечно отправляется туда, откуда невозможно отлучиться, даже на короткое время. Извините, Анатолий Павлович, если я неправильно выражаюсь...
- Говори, говори, Гришаня, - подбодрил его Абрисов. – Суть ты передаешь верно. А это главное.
Гриша кивнул и продолжил:
- Душа покойного свободна, если, конечно, так можно сказать, лишь, в те дни, когда предстает перед Богом. То есть, в третий, девятый и сороковой, после кончины. В эти дни, она не находится постоянно в каком-то одном определенном месте, а перемещается. Ну, например, на девятый день – из Рая к Богу, затем в ад. И, возможно, душе дозволено по пути на недолго отлучиться, чтобы навестить своих близких. Вот, она и... Стоп, - Гриша замолчал. Некоторое время о чем-то думал. Затем удивленно посмотрел на Абрисова и сказал: - Но, поминки по усопшему проводятся же именно в эти дни. В дни, когда душа имеет возможность побывать дома. Это что получается? Не душа прилетает в день поминок, а наоборот. Поминки проводятся тогда, когда душа покойного может прилететь.
Абрисов одобрительно улыбнулся. Евгений пожал плечами, сказал:
- Какая разница между тем и этим, если результат один?
- Нет, Женька. Не скажи. Разница большая. Или гости приезжают к тебе, когда накрыт стол, или ты стол накрываешь в честь приезда гостей. Чувствуешь разницу?
Гриша был ошарашен своим открытием и хотел продолжить обсуждение этой темы, но вмешался Абрисов.
- Парни, давайте прервем дискуссию, - сказал он. – Мне пора отправляться домой. Я очень устал. Да, и поздно уже. А я хочу еще по Хорде прокатиться. Посмотреть на нее в последний раз. Проститься. Так что, поговорите позже, когда я уеду. А сейчас, не сочтите за труд, проводите меня до машины.
Евгений и Гриша с готовностью шагнули к старику, подхватили его под руки. Но, Абрисов сделал лишь один шажок в сторону двери ведущей на улицу и остановился.
- Подождите, парни. Еще секунду, - сказал Абрисов.
Он повернулся к распахнутой двери двора и громко, насколько позволяли старческие легкие произнес:
- Прощай друг! Прощай Васек! Скоро встретимся!
А дальше произошло то, от чего у Гриши сжалось сердце, а Евгений попросту остолбенел.
Двор огласился громким утиным кряканьем. Это птица ответила пожилому человеку. Гришин отец ответил своему лучшему другу. Тут же раздались хлопки крыльев. Продолжая крякать, селезень промчался над двором. Низко. Не выше уровня окон веранды. Он, явно, хотел, чтобы его увидели. Может, сам хотел рассмотреть того, кто обратился к нему. А, скорее всего, он преследовал сразу обе цели. Резко взмыв вверх, селезень перемахнул через ворота. Его гортанные крики начали стихать.
Из дома на веранду выбежала взволнованная Маша.
- Что это? Что это было? – спросила она дрожащим голосом.
Мужчины не ответили. Они смотрели через дверной проем куда-то в небо над воротами.
- Он? Он улетел? – снова спросила Маша.
- Да, - ответил ей Гриша. – Улетел.
Кряканье, неожиданно, стало громче. Селезень возвращался. Маша рванулась к двери и прямо в тапочках выскочила во двор. Несколькими секундами позже в небе появился селезень. От быстрых взмахов крыльев, белое пятно на левом крыле визуально казалось больше, чем было в действительности. Оно четко выделялось на фоне вечернего неба.
Селезень сделал над домом и двором круг. Второй. Третий. Лишь после этого улетел прочь. А минутой позже не стало слышно и его голоса.
Маша закрыла лицо ладонями ушла в предбанник – свою летнюю комнату. Рухнула на диван и зарыдала.
Гриша и Абрисов продолжали смотреть туда, где скрылась из виду птица.
- Одуреть, - чуть слышно пробормотал Евгений, начиная приходить в себя. И уже чуть громче спросил: - Неужели, это все – правда? Неужели, действительно, это был дядя Вася? С ума сойти.
Ему никто не ответил. Да, в принципе, Евгений и не ждал ответа. Вопрос был чисто риторический.
Абрисов опустил голову. Зажмурился. Указательным и большим пальцем сдавил переносицу у основания. Покачнулся. Лишь благодаря двум мужчинам, поддерживающим его, устоял на ногах. Когда он открыл глаза, они блестели от влаги, но слезы не текли.
- Всё, - сказал Анатолий Павлович. – Пошли к машине.
Путь с веранды до стоящего перед ней внедорожника, на котором приехал Абрисов, занял у мужчин около десяти минут. Еще пять минут понадобилось на посадку «пассажира» в транспортное средство. И за всё это время ни Гриша, ни Евгений, ни Анатолий Павлович не заикнулись о селезне. Хотя, наверняка, все трое думали именно о нем.
15.
Черный «Land cruiser» стоял перед домом, в тени нависающих над ним ветвей черемухи. Водитель находился внутри этого «спящего зверя». Он дожидался Абрисова, как говорится, «на своем боевом посту». То есть, за рулем автомобиля. Пока Анатолий Павлович отсутствовал, водитель умиротворенно дремал, откинувшись на спинку водительского кресла. Казалось, ни кто и ничто не могло заставить его выйти из состояния блаженного покоя. Однако, стоило лишь Абрисову и «сопровождающим его лицам» показаться в дверном проеме, как водитель, буквально, выпрыгнул из машины. От его расслабленности не осталось и следа.
Когда «Land cruiser» подъехал к дому, гости уже сидели за столами. А вместе с ними и Гриша с Евгением. Причем, Гриша настолько был погружен в свои мысли, что даже не обратил внимания на звук двигателя за окном. Не услышал он и Машиного тихого оклика. Поэтому, встречать почетного гостя хозяйка дома выходила одна. Водитель, же, ввел Анатолия Павловича в дом, усадил на стул и сразу удалился. Так что, Гриша, не успел, да и не стремился тогда, рассмотреть его.
Однако сейчас, когда Грише вторично представилась такая возможность, он с любопытством оглядел человека, сопровождающего Анатолия Павловича.
Это был коренастый, подтянутый мужчина, лет пятидесяти на вид. Хотя, возможно, он выглядел и моложе своего истинного возраста. Внешность бывает обманчивой. Его русые с проседью волосы были аккуратно пострижены и причесаны. Подбородок гладко выбрит. На лице читалась уверенность в себе и полное самообладание. Больше ничего. Ни раздражения из-за долгого ожидания пассажира. Ни радости оттого, что сейчас они отправятся домой. Вообще никаких эмоций. Загорелые руки и лицо водителя резко контрастировали с идеально белой рубашкой с коротким рукавом. Черные, брюки тщательно выглажены. В общем, выглядел он идеально и стильно с макушки до пят. Стильно, если, конечно, не брать в расчет обувь.
Нет. Обувь не была грязной или рваной. Просто, она плохо вязалась с остальной одеждой. Гриша не считал себя знатоком высокой моды. Однако, этого и не требовалось, чтобы заметить несоответствия в одежде. Рубашка, брюки и при этом на ногах спортивные кроссовки. Пусть черные, но, тем не менее, кроссовки, а не туфли. Причем, полностью зашнурованные. И это летом.
На человека незнающего, какую обувь носят с брюками, водитель не походил. На рассеянного – тоже. Наоборот, в нем чувствовалась основательность, присущая военным офицерам и остающаяся с ними даже после выхода в запас. Получалось, что кроссовки он надел специально. При этом руководствовался отнюдь не правилами этикета, а чем-то другим. Например, элементарным удобством. Удобством… Скажем, удобством при управлении автомобилем.
Тем не менее, было бы логично, в теплый день, продолжительное время, сидя в машине без дела, скинуть обувь и дать ногам отдохнуть. Но, водитель, даже, шнурки не развязал. Но, почему? Значит, нельзя. А, почему нельзя?
Из этого Гриша сделал вывод, что идущий от автомобиля мужчина, кроме обязанностей персонального водителя, по совместительству выполняет еще одни обязанности. Обязанности телохранителя. Личного телохранителя Анатолия Павловича Абрисова.
Водитель профессионально-быстрым взглядом смерил, взвесил, обыскал и оценил Гришу и Евгения. Для этого ему хватило пары секунд. По всей видимости, остался удовлетворенным осмотром. Он обошел «Land cruiser», открыл переднюю пассажирскую дверцу и замер в ожидании.
Когда, друзья подвели Абрисова к автомобилю, водитель кивнул им, тем самым, дав понять, что их миссия на этом завершена. Помочь забраться старичку в машину – это уже его прерогатива и обязанность.
Грише подумалось, что гордый Абрисов откажется от помощи и сам заберется в автомобиль. Ан, нет. Такого не случилось. Анатолий Павлович хорошо умел соизмерять свои возможности с предстоящими задачами. Он полностью отдался в руки водителя. Тот аккуратно подхватил своего шефа и так же аккуратно усадил его в машину. После чего водитель обошел машину и занял свое место за рулем.
Абрисов удобно устроился в пассажирском кресле, откинувшись на высокую мягкую спинку. Поставил трость между ногами. Немного посидел неподвижно. Затем, повернул голову к мужчинам, провожающим его.
- Прощайте, парни, - сказал он. – Дай вам Бог всего хорошего.
- Спасибо, Анатолий Павлович - ответил Гриша. – И Вам всего наилучшего.
Евгений кивнул, дав тем самым понять, что присоединяется к словам друга. Абрисов протянул руку, чтобы закрыть дверцу. Водитель взялся за ключ зажигания. Вот, казалось бы и всё. Все слова сказаны. И сейчас, Абрисов уедет. Но, взглянув на Евгения, Абрисов помедлил. Убрал руку от дверцы. Водитель отпустил ключ.
- Я вижу, Женька, ты хочешь меня о чем-то спросить, - сказал Абрисов.
Евгений в нерешительности пожал плечами.
- В общем-то, да, - сказал он. – Ну, да ладно. Вы уже ехать собрались. Да и устали. Так что, в следующий раз спрошу.
Некоторое время Абрисов смотрел на него молча. Затем произнес:
- Хороший ты парень, Женька. Нравишься ты мне. Если бы я приехал в Хорду еще раз, то с удовольствием бы встретился с тобой и поговорил. Только следующего раза не будет. Я знаю это. А оставлять вопрос без ответа не в моих правилах. Так что, спрашивай. Спрашивай, Женька.
Абрисов выглядел не просто уставшим, а полностью изнеможенным. Совершенно выжатым, обессилевшим стариком.
Видя это, Евгений не собирался отнимать у Анатолия Павловича последние силы. Не намеревался ничего спрашивать. Хотя, по совести сказать, ему очень хотелось.
Вопрос, родившийся в голове Евгения, не давал ему покоя. Грыз изнутри. И когда Абрисов сам вызвался отвечать, Евгений должен был обрадоваться. Но вместо этого, он чувствовал угрызения совести, от того, что не смог скрыть от старика своего любопытства. Евгений, даже, подумал, не спросить ли что-то иное, отвлеченное. Что-нибудь простенькое. Такое, чтоб Абрисову не пришлось много говорить. Просто «да» или «нет». Таким образом, он и сил много бы не потратил, и уехал бы с чувством выполненного долга. Однако, Евгений тут же откинул эту мысль. Абрисова не проведешь. Он в два счета поймет, что к чему.
- Анатолий Павлович, я действительно хочу Вам задать еще один вопрос? Последний. Самый последний.
Гриша неодобрительно посмотрел на Евгения, затем с тревогой на Абрисова.
Евгений брошенного на него Гришей взгляда даже не заметил. В отличие от Абрисова. Пожилой человек, как всегда, видел всё, что происходит вокруг него. Поэтому, сначала, он успокоил Гришу, сказав ему:
- Ничего, Гришаня. Не волнуйся, - после этого Абрисов обратился к Евгению: - Спрашивай, Женька. Я расскажу тебе всё, что тебя интересует. Только, думаю, ты поспешил, сказав, что вопрос последний. Одним ты не обойдешься.
- Почему Вы так решили?
- Я заметил, еще там, на веранде, как тебе хотелось о чем-то расспросить меня. Но, ты не успел. Да и сейчас не сразу решился. К тому же, судя по тому, как ты волнуешься, Женька, ты собираешься спросить что-то серьезное. Возможно личное. А ответ на подобный вопрос непременно вызовет желание узнать больше. Выяснить всё досконально. И, поэтому, тебе обязательно захочется задать следующий вопрос, независимо от того, планировал ты это сделать или нет. Тем не менее, я готов удовлетворить твое любопытство полностью. Спрашивай.
- Анатолий Павлович, я так понимаю, что Вы верующий человек.
- Да. Ты правильно понимаешь.
- А, как давно Вы начали верить в Бога?
- Как давно? – переспросил Абрисов и улыбнулся. – Сколько помню себя – столько и верую. Меня родители крестили еще в младенчестве. Без веры жить нельзя.
- Не может быть, - воскликнул Евгений. – Вы же были коммунистом! К тому же, не рядовым.
- И что? Разве одно другому мешает?
Евгений даже растерялся, услышав такие слова. Он часто заморгал, развел руки в стороны и сказал:
- Но... Как же так? Я всегда считал, что понятия «коммунист» и «вера» полностью исключают друг друга. А понятия «коммунист» и «атеист» - практически, взаимозаменяемы.
- Всё зависит от человека, а не от того в какой партии он состоит. А атеизм, я считаю, что придумали преступники.
- Это как? – в очередной раз удивился Евгений.
- Давай, Женька, немного порассуждаем. Чему нас учат Библейские заповеди? Не убей, не укради, возлюби ближнего своего, ну и так далее. Все они учат добру. Учат нести добро людям. Приняв для себя эти заповеди за правила, по которым живешь, ты не сможешь ни кому навредить. Не сможешь ни кому сделать зла. Ты будешь лишь дарить добро всем, кто тебя окружает. А если все люди будут придерживаться этих заповедей, то и ты от всех людей будешь получать добро. В итоге: ты делаешь людям добро, а в ответ получаешь добро от всех людей. То есть, получаешь во много раз больше добра, чем отдаешь сам. Следишь за моей мыслью?
- Да, да, - отозвался Евгений
Абрисов отдышался. Продолжил:
- А теперь представим, Женька, что ты – правитель государства, который решил завладеть всем миром. Ну, или его частью. Решил начать захватническую войну. Но, тогда ты будешь вынужден нарушить большую часть заповедей, а возможно и все. А если ты отходишь от заповедей, значит, перестаешь нести добро людям. Следовательно, отворачиваешься от людей. Думаешь, твой народ пойдет за тобой? Поддержит тебя? Конечно, нет. А как сделать, чтобы поддержал? Нужно сделать так, чтобы народ забыл о заповедях, забыл о Боге. Но, человек, просто так отказаться от веры в Бога не может. Человек, вообще, не может жить без веры. Так пусть он верит в то, что Бога нет, а «религия – это опиум для народа». Главное, эту новую веру красиво преподнести, и сразу найдутся ее сторонники. И эти люди не будут считать тебя безбожником, злодеем и преступником. Они пойдут за тобой и будут с чистой совестью убивать, грабить, разрушать, насиловать, обманывать. Атеизм – это такая же вера, только без заповедей учащих добру. Кстати, насчет синонимов. Я, лично, считаю настоящими, твердыми синонимами слова «безбожник» и «преступник». И никто меня в этом не переубедит. Я ответил на твой вопрос, Женька?
Евгений кивнул.
- Да, Анатолий Павлович, спасибо.
И тут Гришу осенило. Он нашел ответ на давно мучивший его вопрос. Гриша понял, почему его отец, не упрекал маму за то, что она верит в Бога. Не говорил ей ничего плохого по этому поводу. Не переубеждал ее.
Ответ-то, оказывается, прост. А Гриша искал его столько лет и не находил.
- Папа был верующим человеком, - сказал Гриша сам себе вслух.
- А как же иначе, Гришаня. Иначе и быть не могло, - подтвердил Абрисов. Он помолчал и сказал: - Ну, всё, парни. Я поехал. Дай Бог всего хорошего вам и вашим близким. Живите долго и счастливо. Прощайте.
Водитель снова потянулся к ключу зажигания. Гриша хотел захлопнуть дверцу, но Абрисов сам протянул руку, взялся за ручку и закрыл дверцу. Сам. Это он еще мог сделать сам, без посторонней помощи, а значит делал.
Заработал двигатель. Автомобиль выкатился задом на дорогу, развернулся и плавно поехал по тихой сельской улице, навсегда увозя из родного села Анатолия Павловича Абрисова.
< Начало